Не могу забыть твой внимательный взгляд, помойная кошка с фотографии Кирилла Савельева.

Ты Багира, я Маугли, мы с тобой одной крови. Ты зависла меж двух мусорных баков, и я: в левом история, в правом культура. Левый очень воняет, он набит трупами, туда когда-нибудь сгрузят и моё тело. Содержимое правого покрыто несколькими слоями лака, отбивающего нежелательные ароматы. Как и ты, кошечка, я застигнут вспышкой, нет, серией вспышек внутреннего сомнения. Хоронить или чистить, что важнее? Доставать из левого бака и предать земле с почестями или доставать из правого и ставить на видное место? За что взяться?

Кирилл Савельев, кажется, тоже идентифицирует себя как кошка. «Собаки слишком серьёзно относятся к жизни», говорит Кирилл Савельев в беседе с Глебом Напреенко. Как и французские философы, когда пишут о фотографии, делая её щелчком между Жизнью и Смертью (так у Барта в «Camera Lucida», большие слова с заглавных букв). «Фото — это способ, каким наше время принимает в себя Смерть, а именно, пользуясь обманчивым алиби плещущей через край жизни, профессионалом фиксации которой в каком-то смысле является Фотограф», пишет Барт. Окружающие Бодрийяра «современные изображения отражают только страдание и жестокость человеческого существования». Поневоле полюбишь кошек, но они о фотографии не пишут, или я не читал. Они, наверное, снимают. У них девять жизней и десять щелчков на каждый осознанный кадр, чтобы выбрать лучший, им плевать на Смерть с большой буквы.

Савельев фотографирует так, как если бы Уиджи, легендарный газетный репортер Нью-Йорка тридцатых, вдруг понял, что всё вокруг — это потенциальное место преступления, и значит, не надо ждать у телетайпа в полицейском участке сообщений о поножовщине, бандитских разборках и домашнем насилии. Каждый снимок Савельева, не пытаясь о чём-то свидетельствовать, говорит, что преступление тут было когда-то, ещё будет, или повторится вновь. Его фотографии выглядят приобщенными к делу. Два члена друг напротив друга — это 121 статья УК СССР за мужеложство с 1960 по 1993 год и закон о пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений с 2013 и по наши дни. Даже курица в кастрюле попадёт в рапорт: «На плите в квартире гражданки Морозовой обнаружен суп, температура 40 градусов, мясо жесткое, это позволяет установить время совершения противоправных действий». О рогах в пене ванны и говорить нечего.

Глеб сравнивает фото Савельева со «случаями» Хармса, но по мне это, скорее, история про то, как Хармс ловил момент («Раз, два, три! Ничего не произошло!») в рассказе «Как я растрепал одну компанию». (Так и видишь, как обэриуты в середине 1930-х сидят и ловят момент — зловещая картина, учитывая то, сколько им всем жить осталось. Но это нам кажется, конечно, ведь для нас воздух тридцатых насыщен директивами и постановлениями, это такой мифический сгусток предопределённости, как Смерть для французских собак философов). У Савельева на раз, два, три ничего не происходит, момент пойман, а вот на четыре, пять, шесть обязательно что-то произойдет. Кажется, что так про всякую фотографию можно сказать, но нет: обычно либо решающий момент Картье-Брессона, либо набухшее увяданием или тревогой безвременье (американцы круга «Новых топографий» и мн. др.). Ну или люди просто позируют, не важно, для чего — Большого Другого, в которого фотограф не верит (Диана Арбус, Мартин Парр), или Большого Своего (Райан Макгинли, Игорь Самолет). Наверное, у Савельева тоже есть какие-то «свои», готовая сниматься компания, которая во всех делах фигурирует, но это не важно.