Никита Алексеев в МАММ
(текст опубликован в ноябре 2021 года)
Впервые воспользовавшись привилегией QR-кода, сходил в МАММ на разные выставки, в том числе и покойного Никиты Алексеева.
Такое ощущение, что он существовал в двух непересекающихся потоках — слов и вещей. И каждый день садился за лист бумаги с тем, чтобы выловить что-то из того и другого потока. А потом соединял свои находки на тщательно расчерченном листе в ожидании, что они заставят друг друга значить нечто большее, чем они есть. Или сложатся, как пазл, в высказывание, вполне феноменологическое, о природе — слов и вещей. Но это большая редкость даже у столь крупных авторов, как Алексеев. И поскольку наследие Никиты Алексеева огромно, создается ощущение, что эта необходимость день ото дня делать искусство чем-то сродни прохождению теста Тьюринга — как доказывает художник, что он человек? Рисует то, что любит рисовать. Но большинство его поздних серий только намекают на эмпатию, они предсказуемо сентиментальны, не более. А рисование столь набитой рукой под конец жизни превратилось в действие вполне автоматическое: никакой экспрессии или чувственности, лист заполняется равномерно, как по клеточкам. У предметов есть объём и вес (см. характерный лист с гирей, нарисованной внизу, чтобы обозначить массу в несколько тысяч тонн), меняется только масштаб.
Еще одно сравнение: это как налить в кастрюлю воды, положить овощи и мясо, но не включать конфорку. Супа так не сваришь. Казалось бы, разжечь огонь можно философией или намеком на философское высказывание, и действительно, у Алексеева постоянны упоминания Витгенштейна и других великих немцев. Но это все равно, что кипятить бульон, дыша на кастрюлю: философия принимает ВСЕ вещи и ВСЕ слова, их взаимодействия подчиняются общим законам, не важным в масштабе одной картинки.
Тем не менее, случалось, что огонь горел. Причем в тех сериях, где нет этого пассивного ожидания алхимической свадьбы слов и вещей. Есть классная серия «Интересные люди, которых я встретил на пляже», сборище персонажей философской commedia dell’arte в смешных костюмах и с уморительными идентичностями и фамилиями («Мефусалем Флэтайрон, палеокоммунист» мне особенно полюбился). И совсем другая по типу серия «Севастопольские тельняшки»: просто синие полосы, просто перечисление вещей, мест и явлений в упругом ритме стихотворения («Дымка. Шум в конце улицы. Низко летит самолет. Якорь»). Монотонность теста на человечность преодолевается театром (переодеванием слов в вещи и обратно) и ритмом. Здорово, что такие удачи у него бывали до последних месяцев жизни, светлая память.
А в общей зоне МАММ, напротив гардероба, горит бледный огонь из лего, как будто в
