(текст опубликован в январе 2021 года)

Урс Фишер, по мне, крепкий середнячок, но волна поднялась такая, что нужно кое-что обдумать и высказать. К тому же, необходимо отслеживать движения глобальных денег и смыслов по Москве, такое у нас случается редко. По мне, скульптура позже и хуже, чем «Пластилин» Джеффа Кунса (1994-2014). Но современное искусство делают зрители, о чем не устают напоминать нам и художники, и деятели вокруг. Градус дискуссии превратил средненького Фишера почти в шедевр. Разберемся сначала с копрологическими ассоциациями, наиболее ярко проявившимися в посте Максима Галкина, пародиста и бывшего преподавателя факультета лингвистики РГГУ, моей alma mater.

Хорошо, скульптура похожа на кучу говна, но что в этом плохого? Наша страна пока не читала Фрейда, потому что еще не достаточно равномерно обуржуазилась, так что на него ссылаться не буду. Замечу только, что какашки часто становятся первыми скульптурами, которые мы предъявляем миру (а горшки — первыми институциями), когда учимся сдерживать естественные позывы и становимся, по Фрейду, цивилизованными людьми. Вот буквально культура человеческая начинается с того, что нас заставляют ходить в определенные места. Если Фрейд не убедителен, то уж Сальвадору Дали (кстати, внимательному читателю Фрейда) в России привыкли верить. А он пишет в «Дневнике одного гения»: «поскольку наивысшее предназначение человека на земле состоит в том, чтобы все одухотворять, то прежде и больше всего в одухотворении нуждаются экскременты. Потому я со все большим и большим негодованием отношусь ко всякого рода шуточкам насчет кишечных отправлений и вообще к любому зубоскальству на эту тему. И напротив, поражаюсь тому, сколь мало внимания в философском и метафизическом смысле человеческий разум уделяет бесконечно важной проблеме экскрементов. А уж до чего становится не по себе, когда понимаешь, что выдающиеся люди в большинстве своем отправляют свои естественные надобности совершенно так же, как все прочие». Так что если скульптуру Фишера видеть памятником говну, то это очень своевременная вещь в стране, гордящейся своей одухотворенностью. Да и воспитательных, цивилизующих амбиций, кстати, у ВАКа много, оттого-то работа Фишера идеально вписывается в фасад места, куда будут «ходить».

Но это ведь не говно, а глина. Смысл там другой. В остроумной статье Джереми Зиглера на сайте Hyperallergic «Большая глина» понимается как метафора «упущенной возможности» «художника без вдохновения». В московском контексте требуется важное уточнение: художника-монументалиста без вдохновения. То есть, вместо того, чтобы лепить нечто фаллически целеустремленное, как принято в Москве, художник-монументалист просто мнет глину и кидает ее в кучку. Вещь получается феминистской, отцентрированной на материи, а не патриархальной форме, и лишенной так называемого «вдохновения», которое фем-критикой давно развенчано как еще один ингредиент «золотой сардельки» гениальности (как писала Линда Ночлин). Тоже хорошо.

И даже на этом еще не всё! Каждый крупный монумент, установленный в Москве, имеет смысл рассматривать на пересечении сакрально-жертвенных топографий города. Самые первые ассоциации у меня возникли с Соловецким камнем на Лубянке, поставленным в память о Большом Терроре. Из «Большой глины» вышел бы неплохой монумент жертвам современных политических репрессий, хотя высотность надо было бы увеличить. Есть и другие соответствия в городской среде. Художница Алёна Лёвина уже заметила в своих сториз, что Фишер как бы комментирует, сам того не зная, памятник Петру на стрелке, но тут другие линии важнее, мне кажется. Есть хороший ракурс на ГЭС-2 с Якиманской набережной, где за зданием виднеются купола ХХС. На этой линии скульптура Фишера приобретает ветхозаветную мощь и напоминает нам о том, откуда взялся человек в христианской традиции (и многих других). Осталось только вдохнуть в глину жизнь, то есть, одухотворить ее, да за этим ведь дело не станет — ведь современное искусство делают зри… Кажется, аргумент окончательно закольцевался.

Разумеется, всё это на самом деле не смешно, и разнообразная движуха вокруг Фишера производится гражданами, удаленными от принятия ключевых решений в пространстве публичной политики. Правильно, что митинг у Фишера устроила именно КПРФ, потому что это давно уже не партия, а одеяльце, comfort blanket, для тех, кто помнит уют застоя и любит его. Удаленные от публичной политики граждане ищут себе место, в котором они все–таки смогут принять хоть какое-то решение с общественной значимостью (или, как минимум, заняться перформативной политикой, почти по Джудит Батлер). Частная скульптура у частного музея — место безопасное, не Владимир и даже не Пушкин. Пост Кати Крыловой (см. выше), столь популярный у активистов, проникнут тем же ressentiment, только в деталях и направлении он более глобальный (углеродный след, Грета) и прекрасно сформулирован. Думаю, Катя хорошо понимает, как функционируют институции, нацеленные на международные проекты, и что там со следом и экологическими вопросами происходит. Их можно оптимизировать, уверен, ВАК серьезно об этом думает, но сидеть в зуме или даже VRChat всю оставшуюся нам культурную жизнь невозможно. И уж вдвойне невозможно в Москве, сорри.

Мне вся история напомнила о прекрасном проекте «Памятник восстанию» Александры Салинас и Аарона Бергмана на Бергенской Ассамблее Деготь-Риффа (2013). История такая: в парке Детройта стоит абстрактная скульптура. Все думают, что она — памятник Детройтскому восстанию 1967 года, в ходе которого в стычках с полицейскими погибло 43 человека (33 афро-американца и 10 белых). Около скульптуры проводятся памятные митинги и сборища. Бергман и Салинас пишут автору скульптуры, абстракционисту не первого ряда, белому, и выяснятся, что он эту штуку вообще не задумывал как памятник. Он знал, что в парке были столкновения и место важное для истории борьбы за права черных, но никакого задания отразить это от администрации города не получил. Скульптура и скульптура. Но в снах о свободе скульптура никогда не бывает просто скульптурой, как в эротических дрёмах банан никогда не банан. Так что reuse Urs, товарищи, recycle Fischer!