“Поскольку, как говорят врачи, нет ни одного вполне здорового человека, то, хорошо зная людей, можно также сказать, что никто не свободен от отчаяния; нет никого, в ком глубоко внутри не пребывало бы беспокойство, тревога, дисгармония, страх перед чем-то неизвестным или перед чем-то, о чем он даже не осмеливается узнать, — страх перед чем-то внешним или же страх перед самим собой.“

Обдумываю, как бы “получше” выразить ту проблему, в очередной раз вернуться к которой меня натолкнуло произведение «Банши Инишерина» (“The Banshees of Inisherin”).

Проблема, в общем-то, фундаментальная: как жить в согласии с собой, будучи человеком вопрошающим?

Фабула фильма до ужаса жизненная и простая:

фолк-музыкант Колм (Colm) внезапно начинает игнорировать своего давнего друга и собутыльника Паудрика (Pádraic). Колм заявляет, что Паудрик слишком скучный, и собирается провести остаток жизни, сочиняя музыку и совершая поступки, благодаря которым его запомнят.

Казалось бы, где тут «жизненная»…если только не посмотреть на этот конфликт, как на внутриличностный. Почему так? Прежде чем перейти к более детальному рассмотрению, замечу, что среди трех главных героев картины, если я не ошибаюсь, ни разу не происходит полилога, что дает нам еще одну причину представить общение героев как череду внутренних диалогов человека с самим собой.

Для чуть более явного описания и соотношения, я воспользуюсь помощью более талантливых людей прошлого, которые уже все сделали до меня (и умерли в том числе).

Человек — синтез временного и вечного, повседневного и абсолютного. Проблема, с которой сталкиваются многие, обычно лежит в переходном периоде, в кардинальной смене пропорций этих двух составляющих. Можно ли жить в согласии с прошлым собой? В согласии со своими повседневными проблемами, когда абсолютное следует за тобой по пятам.

Фильм не повествует о том, какова была личная история героев, только ситуацию, в которой каждый из них обнаруживает себя на первых минутах.

Каждое из них может соответствовать определенному способу существования человека: обыватель (Spidsborgeren), эстетик (Æstetikeren), этик (Etikeren), религиозный человек (den Religiøse). Попробуем сопоставить каждое из этих состояний нашим героям.

Паудрик переживает отдельные моменты как никто другой: старается радоваться каждому дню, его жизнь состоит из простых вещей, он пребывает в настоящем, проживает его, смиряется с обстоятельствами, не думая о том, что он может что-то изменить в своей жизни. Он просто не знает, что у него есть выбор.

Колм с первых секунд ленты переходит в проживание последней стадии “религиозного человека”, к осознанию ограниченности как эстетического, так и этического образа жизни, испытав отчаянье (despair) . Коммуникация между главными героями перестает быть возможной, как только Колм совершает этот “переход”, который, для многих, может быть только одномоментным, внезапным.

“Бывает, что декорации рушатся. Утреннее вставание, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, еда, трамвай, четыре часа работы, еда, сон, и так все, в том же ритме, в понедельник, вторник, среду, четверг, пятницу, субботу. Чаще всего этой дорогой следуют без особых затруднений. Но однажды вдруг возникает вопросительное «зачем?», и все начинается с усталости, подсвеченной удивлением. Начинается — это здесь важно. Усталость одновременно и последнее проявление жизни машинальной, и первое обнаружение того, что сознание пришло в движение.“

Вполне возможно, что буквально за несколько минут до начала фильма, Колм жил как раз-таки как сестра Паудрика Шиван (Siobhán) : читал, музицировал, общался с Паудриком про то, “что он нашел вчера в ослином дерьме”. Да, скорее-всего снисходительно, но все же.

Шиван заботится о будущем, исходя из ответственности и обстоятельств прошлого. Она знает, что есть выбор, что она сама может строить планы и менять свою жизнь.

Она чувствует, что в ее жизни есть смысл. Человек эстетический и этический в своих решениях.

Общение Шиван и Колма (экзистенциальные “соседи”) уже не такое как раньше: в отличие от Колма, она все еще карабкается и ищет жизнь в возможностях, которые в один день приходят по почте, или же в ожидании таковых, надежде:

Colm: “Do worry sometimes I’m just entertaining meself while I stave off the inevitable. Don’t you?”

Siobhan: “No, I don’t.”

Colm: “Yeah, you do.”

У Шиван (как у многих из нас) где-то в глубине есть это ощущение ускользающего смысла той части жизни, которая пребывает вне времени, то самое чувство, в котором не посчастливилось застрять Колму. Однако она успевает ухватиться и занять себя, отвлечь себя еще на ближайшие несколько лет.

Интересно, что когда Шиван (напомню, сестра Паудрика, друга Колма) придя с отрезанным пальцем и спрашивает Колма, что же ему нужно, чтобы прекратить все это безумие, тот отвечает: “Silence”.

Пока бьющаяся в отчаянии часть человека, которая вот буквально недавно осознала свою конечность и ограниченность, слышит своего внутреннего (да и внешних на улице) обывателя, она страдает. Можно ли в такой «тишине» создать что-то, чтобы преодолеть время? А зачем это делать? Страдая и отказываясь от своей «обывательской» части, Колм, отрезая пальцы, в то же время лишается возможности делать то, что дает ему смысл. Диссоциация никому не делает лучше, избегание дает тебе время побыть здесь и, как тебе кажется, что-то изменить, спасти.

Вот о чем я думаю: есть ли вообще такая конфигурация самости, такой модус жизни, в котором и Колм, и Шиван, и Паудрик могли бы жить на острове в согласии? Ведь если так, то вот она, формула _серединного человека_, который достиг гармонии.

Немного развивая тему, нужно отметить, что жизнь Паудрика (как и он сам) не кажется мне“скучной”, убежден, что в его жизни и в разговорах с ним “Not for aimless chatting. For good, normal chatting”, в том, как он осознает и обращается с миром можно найти и прочувствовать больше, чем мы и Колм способны познать, бесконечно обдумывая события, будущее, интеллектуализируя ощущения.

Об этом, наверное, в другой раз.