Благоговение перед жизнью
Приезжайте, доктор,
В Африку скорей
И спасите, доктор,
Наших малышей.
Корней Чуковский
Первые дни нового года. Семейная прогулка на лыжах вдоль берега озера. Мороз и солнце. Скрипят лыжи, чиркая по жесткому прошлогоднему снегу. А остановишься — слышишь тишину. Настроение приподнято. Сын, немного утомленный за время новогодних каникул ежедневными вылазками на природу, говорит: «Папа, расскажи что-нибудь». У меня в голове свежие впечатления о недавно прочитанной книге Альберта Швейцера «Жизнь и мысли» и я, подбирая слова, которые могут зацепить подростка, начинаю ее пересказывать… Завершая рассказ, хочу одной фразой отрезюмировать жизнь этого необычного человека и говорю: «Короче говоря, Швейцер это, в некоторой степени, доктор Айболит». Сын усомнился в таком выводе: «Айболит же вроде только животных лечил». Я перебираю ещё раз в уме ассоциативный ряд и восклицаю в волнении: «Это не важно. Оба они были подвижники милосердия, мне больше нравится — благоговения перед жизнью. Вот что их объединяет!».
Путь благополучия
Начало жизни Альберта Швейцера — путь европейского интеллектуала. Учеба в Страсбургском университете, где Альберт изучал одновременно теологию, философию и теорию музыки. Солдатская служба в германской армии, при этом он продолжает посещать лекции по философии. Продолжительное пребывание в Париже, где он слушает лекции в Сорбонне, пишет диссертацию о Канте, берёт уроки органа и фортепьяно. Потом защита диссертации, получение степени доктора философии, а немного позже — ещё и звание лиценциата теологии. Швейцер преподает, пишет книги по теологии и философии, проповедует в церкви, играет на органе. Спокойная, благополучная «профессорская» жизнь в еще мирной накануне потрясений Первой мировой войны Европе.
Так просто и непритязательно протекала моя жизнь в течение этих лет, которые были решающими для моей творческой деятельности. Я работал много, очень сосредоточенно, но без спешки.
Но почему вдруг вполне респектабельные люди, нашедшие интересную, приносящую радость работу, окруженные любовью родных и доверием коллег, имеющие хорошие перспективы дальнейшего профессионального роста, почему они начинают искать иную жизнь, наполненную бедами и печалями? Почему некоторые готовы поменять уже вполне осязаемое земное благополучие (полученное благо) на сомнительный поиск метафизического блаженства?
Для меня объясняет смену Альбертом пути благополучия на иные пути его увлеченное погружение в историю Иисуса и раннего христианства. Даже само погружение в материал будущей книги «История изучения жизни Иисуса» носило деятельностный характер. Швейцер испытывал трудности при систематизации его многочисленных жизнеописаний и придумал такой лайфхак. Он сложил все книги с жизнеописаниями посреди комнаты, а потом, после тщательного рассмотрения каждого тома откладывал его в ту или иную стопку, относящуюся к будущей главе. Эти стопки потом несколько месяцев стояли в разных местах комнаты, создавая трудности гостям Альберта и испытывая терпение вюртембургской вдовы фрау Вольперт, которая вела его домашнее хозяйство.
Книга вышла из печати в 1906 году и сразу получила признание. К этому моменту времени свой выбор Швейцер уже сделал, но книга обосновывает его решение.
Он приходит к нам неизвестным и безымянным, как некогда по берегу озера пришел к людям, которые не знали его. Он обращается к нам с теми же словами: «Следуйте за мной!» — и ставит перед нами задачи, которые он должен решить в наше время. Он повелевает. И тем, кто подчиняется ему — и мудрым, и простодушным, он явит себя в покое, труде, борьбе и страдании, через которые они пройдут рука об руку с ним, и как невыразимую тайну, они своим опытом постигнут, кто он.
Самоопределение
У методологов, занимающихся организационно-деятельностными играми (ОДИ), самоопределение является краеугольным понятием. Оно определяет факт того, что человек в некоторой проблемной ситуации делает свой волевой выбор. Не все и не всегда способны такой волевой шаг сделать. ОДИ, как средство специально организованного проигрывания ситуаций, считается результативной, если кто-то из ее участников самоопределился. В наиболее ярких случаях самоопределившиеся после игры меняют работу, семью, страну. Знавал я одного коллегу, который про себя говорил, как про жертву самоопределения на ОДИ…
Но самоопределение может наступить и вне специального пространства игры. Жизнь ставит проблемные ситуации, и некоторые, как Швейцер, отвечают на них очень неожиданным способом.
В одно прекрасное летнее утро в Гюнсбахе, на Троицу (это было в 1896 г.), я проснулся с мыслью, что не должен принимать доставшееся мне счастье как нечто само собой разумеющееся, но обязан отдать что-то взамен. Продолжая неторопливо обдумывать эту мысль в постели под щебетание птиц за окном, я решил, что смогу считать свою жизнь оправданной, если буду жить для науки и искусства до тридцатилетнего возраста, чтобы после этого посвятить себя непосредственному служению людям. Много раз до этого я пытался понять, что означают для меня лично слова Иисуса: «Кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет свою жизнь ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее». Теперь ответ был найден. В дополнение к внешнему у меня было теперь и внутреннее счастье.
Альберт принимает решение нести служение людям в Экваториальной Африке (Габон) — колонии Франции. Ему как-то попались на глаза миссионерские отчеты из этих мест, и он понимает, что здесь сможет реализовать свою потребность делать добро людям. Для всех было удивительным, что Швейцер собирался отправляться в дальние края не миссионером, а врачом — ведь для этого ему предстояло, уже в тридцатилетнем возрасте, снова пройти через долгие годы труднейшей учебы. Но по отчетам он знал, что здесь больше всего нуждаются во враче.
Я хотел стать врачом, чтобы иметь возможность работать, а не заниматься разговорами. Многие годы я выражал себя в словах. Работа преподавателем теологии и проповедником была моим призванием, и я следовал ему с радостью. Но, думая о новой форме деятельности, я не мог даже представить себя говорящим о религии любви; я мог думать только о том, как я буду фактически претворять ее в жизнь.
Не говорить о религии любви, а претворять ее в жизнь! Простой, но достойный глубокого уважения выбор.
Между физикой и метафизикой
30 лет уже не малый возраст, и изучение медицины — области естественно-научных знаний — после стольких лет работы в гуманитарной сфере — это интеллектуальный подвиг. Механика мышления человека формируется в детском возрасте и кристаллизуется до 25 лет. Способы мыслить у человека уже мало меняются, поэтому в более позднем возрасте сложно кардинально менять области деятельности, особенно если они базируются на разных стилях мышлением. Считается особенно сложным, практически не возможным, переход из гуманитарных наук к математическим и естественнонаучным наукам. Однако тот, кому такой переход удается, получает уникальный практический и духовный опыт.
Я все время ощущал психологическую опасность, которая таится в занятиях так называемыми гуманитарными науками: в них не существует истин, которые были бы достаточно очевидны сами по себе, зато просто мнение, если оно выражено красиво и убедительно, может быть признано истиной. В таких областях знания, как история и философия, выяснение истины протекает в нескончаемых поединках между чувством реальности одного и богатой силой воображения другого. Аргументация от факта никогда не может здесь добиться окончательной победы над искусно построенным суждением. Как часто то, что считается прогрессивным, представляет собой всего-навсего виртуозно аргументированное суждение, надолго тормозящее реальное продвижение к пониманию сути дела!
Вынужденный вновь и вновь наблюдать эту драму и иметь дело с людьми, утратившими всякое ощущение реальности, я испытывал чувство подавленности. Теперь же я неожиданно очутился в другом мире. Я имел дело с истинами, которые сами по себе были реальностью, и оказался среди людей, считавших само собой разумеющимся, что каждое утверждение нужно подтверждать фактами. Я чувствовал, что такой опыт необходим для моего интеллектуального развития.
Развитие состояло не только в том, что Швейцер смог освоить новую область знаний, базирующуюся на иных способах мышления, а еще и в том, что он на новых основаниях переосмыслил свои гуманитарные представления. Его мышление приобрело дополнительное измерение, стало объемным.
Увлечение возможностью иметь дело с поддающимися точному определению реальностями отнюдь не склонило меня к недооцениванию гуманитарных наук, как это часто происходит с людьми, попадающими в аналогичную ситуацию. Напротив, изучая химию, физику, зоологию, ботанику и физиологию, я еще яснее, чем когда-либо, понял, до какой степени оправданно и необходимо стремление к духовной истине наряду с истиной, устанавливаемой с помощью фактов. К знанию, добытому в результате творческого духовного акта, естественно, примешивается нечто субъективное. Однако такое знание — это знание более высокого порядка, чем то, которое основано лишь на фактах.
Швейцер утверждал, что гуманитарный способ мышления базируется на познании всеобщего бытия через живое бытие в человеке. Естественно-научное мышление оперирует знаниями, проистекающими из регистрации отдельных проявлений всеобщего бытия. Первое позволяет свои представления о мире сформировать через осознание воли и жизненной силы всеобщего бытия, проявленных в каждом человеке. Второе позволяет эти представления опереть на «медицинские факты», регистрируемые в реальности. Эти виды мышления часто живут по отдельности. Но когда они оказываются «два в одном», то их носителю становится доступно высшее знание о том, что такое мы во вселенной и для какой цели существуем в ней.
Результаты, которые им удается достигнуть, истинны ровно настолько, насколько дух, проявляющий в этом направлении творческую активность, обладает чувством реальности и в то же время через фактическое изучение бытия приходит к размышлению о природе бытия.
Тернистый путь добродетели
Практически за год до начала Первой мировой войны Альберт Швейцер с женой отправляется в Ламбарену (Габон). Речь шла не просто о врачебной практике в диких краях, нужно было построить больничные корпуса, наладить поставку лекарств и питания. Для этого нужны были существенные средства. Перед поездкой Швейцер собирает деньги у знакомых и добавляет их к своим сбережениям. На становление и некоторое время работы больницы должно было этих средств хватить.
Он окунается с головой в новую жизнь на новом месте. Помимо лечения, приходилось заниматься строительством бараков под больницу, обустройством территории, поиском пищи для больных и их сопровождающих.
Сложности добавляло то, что аборигены находились на первобытном уровне развития. Для их лечения нужен был особый подход. Например, никогда нельзя поддерживать в больном и его родственниках надежду на выздоровление, если случай действительно безнадежный. Если больной умирает, а их не предупредили заранее о такой возможности, они делают вывод, что доктор не знает этой болезни.
Для пополнения больничной кассы Швейцер приучал выздоровевших по силам оплачивать деньгами, бананами, домашней птицей или яйцами свое лечение. Все это шло на пропитание другим больным и сопровождающим их, деньги тратились на закупку лекарств и риса.
Особым для Швейцера бременем, которое кстати роднит его с доктором Айболитом, являлось избыточное для данное профессии со-переживание, ответственность и беспокойство за своих подопечных. Вспомним, как доктор Айболит, презирая все преграды, стремится в Африку, как он беспокоится не о себе, а о больных, которые могут оказаться без помощи
К несчастью, я принадлежу к числу медиков, не обладающих желательной для этой профессии способностью к адаптации и потому снедаемых постоянным беспокойством о тех больных, которые находятся в тяжелом состоянии, и о тех, которых они оперировали. Напрасно я пытался тренировать в себе хладнокровие, позволяющее врачу, несмотря на все сочувствие страданиям своих пациентов, сберегать свою духовную и нервную энергию.
Когда оставались после тяжелого рабочего дня физические и духовные силы, он пытался писать, играть на пианино.
Философия жизнеутверждения
Примечательно, что именно в этот свой первый приезд в Ламбарену Швейцер занялся изучением философии культуры и формулированием этики миро- и жизнеутверждения, как базовой основы культуры. Еще со времен учебы в университете Альберт начал сомневаться в справедливости мнения, что человечество в своем развитии не переставая идет по пути развития. Этому он находил много подтверждений. Например, широкое распространение суеверий. Но наиболее значимым подтверждением регресса он считал разразившуюся мировую войну. Он пытается понять что сломалось в механике социального мироздания, что привело к упадку культуры.
Материальные, научные и технические достижения 19 века вселили в людей веру в имманентную силу прогресса, не требующую этического совершенствования индивидов и общества. По мнению Швейцера это и стало причиной упадка культуры. Интуитивно он понимал, что нужно мировоззрение, в котором воля к прогрессу (утверждение мира и жизни) и этика будут взаимосвязаны. Не хватало концептуального конструкта, который позволил бы эту интуицию поверить мышлением. Швейцер долго не мог найти подход к решению задачи.
«Мы медленно ползли вверх по течению, с трудом — это был сухой сезон — нащупывая проходы между отмелями. Погруженный в размышления, я сидел на палубе баржи, тщетно стараясь найти элементарную и универсальную концепцию этики, которой я не нашел ни в одной философии. Страницу за страницей покрывал я бессвязными предложениями просто для того, чтобы не давать разбегаться мыслям. К концу третьего дня, когда на закате солнца мы шли прямо через стадо гиппопотамов, в моем мозгу неожиданно и самопроизвольно вдруг вспыхнули слова: «Благоговение перед жизнью.»
Положения этики кажутся противоестественными природе. Но это не так. Одно проистекает из другого. Вполне естественно, что в человеке есть воля к жизни. Это происходит на уровне инстинкта. И воля к жизни (как и в животном мире) поддерживает себя за счет другой жизни. Одна разрушает другую. Начало сознательного мышления «заключается в том, что человек не просто принимает свое существование как данное, но переживает его как нечто непостижимо таинственное». Это создает предпосылки для прихода человека к этике жизнеутверждения — духовного акта, в котором он перестает жить бездумно и отныне посвящает себя своей жизни с благоговением. Этот приход неизбежен, ведь он по сути является углублением, одухотворением и усилением воли к жизни. Благоговение, познанное на опыте собственной жизни, для мыслящего существа вполне естественно переносится ко всяким иным проявлениям воли к жизни. Осознав благоговение к жизни, его нельзя оставить только для себя, им надо делиться со всем живым миром.
Сохранять жизнь, содействовать жизни, возвышать жизнь, которая способна развиваться, до ее наивысшей ценности — это он считает добром; уничтожать жизнь, вредить жизни, подавлять жизнь, которая могла бы развиваться — злом. Это и есть абсолютный, фундаментальный принцип нравственности, и к этому с необходимостью приводит мышление.
Из этики благоговения перед жизнью произрастает «все, что можно охарактеризовать как любовь, самоотверженность, сострадание, соучастие в радости и стремлении другого существа». Итак, «благоговение перед жизнью, которое зарождается в мыслящей воле к жизни, содержит в себе жизнеутверждение и этику, сплавленные в одно целое».
Испытание духа
Судьба творит испытания на жизненном пути человека по его силам — непритязательным людям достаются мелкие неприятности, титанам духа — мировые катастрофы. Но во время войн многим достается испытаний по высшему гамбургскому счету. То, что случилось с Альбертом и его женой Еленой, было общей судьбой многих. Будучи гражданами Германии и находясь на территории колонии Франции, супруги Швейцер с момента начала Первой мировой войны оказались на положении военнопленных. Но это не помешало им, пусть и с некоторыми ограничениями, еще 2 года работать в своей больнице. И только в сентябре 1917 года их интернировали в лагерь военнопленных в Европе.
Их разместили в лагере в Пиренеях, около местечка Гаэрсон. Болезни, холод (была зима 1917-1918 гг.), безделье делали пребывание в лагере серьезным испытанием для тела и для духа. Хотя возможности для интеллектуальных занятий были и здесь. К этому предрасполагало достаточно высокообразованное общество «постояльцев» лагеря.
Здесь не нужно было никаких книг, чтобы пополнить свое образование. Что бы ты ни захотел узнать, в твоем распоряжении были люди, имевшие специальные знания в интересующей тебя области, и я широко использовал эту уникальную возможность. Едва ли где-нибудь в другом месте я мог бы почерпнуть столько полезных сведений о банковском деле, архитектуре, строительстве и оборудовании фабрик, выращивании хлеба и многих других вещах.
Далее их переместили в лагерь Сан-Реми де Прованс, созданный специально для эльзасцев. Но уже летом их обменяли на французских военнопленных. Не могу обойти вниманием небольшую зарисовку пути из плена. Ведь она касается моей любимой книги Альфонса Доде «Тартарен из Тараскона».
На станции Тараскон мы должны были ждать поезда в удаленном пакгаузе. Моя жена и я, тяжело нагруженные багажом, из последних сил едва брели по путям. Увидев это, один бедный инвалид, которого я лечил в лагере, вызвался помочь нам. Он не имел своего багажа, так как у него не было никакого имущества, и я был очень тронут его предложением. Шагая рядом с ним под палящими лучами солнца, я дал себе обет, что в память о нем буду впредь помогать на станциях пассажирам, у которых много багажа. Этот обет я всегда выполняю.
Попав в Страсбург, Альберт перенес болезнь — последствие дизентерии, и стал работать врачом в муниципальной больнице и одновременно служить викарием в церкви Св.Николая. Доходов от этой работы хватало на поддержание жизни и даже на посылки с продуктами и вещами нуждающимся знакомым. Это была обычная жизнь, ведомая необходимостью поддержания существования семьи и близких.
В своем страсбургском уединении я чувствовал себя мелкой монетой, закатившейся за диван и там забытой.
Но судьба не дала ему затеряться в потоке геополитических сдвигов. Его пригласили почитать лекции в университете Упсалы. Интерес к работам и размышлениям Швейцера, проявленный слушателями лекций, пребывание в благоприятном климате Упсалы восстановили физические и моральные силы Альберта. А подсказка одного знакомого провести в Швеции турне с органными концертами и лекциями помогла через некоторое время Швейцеру накопить средства, достаточные для того, чтобы снять с себя тяжелый груз долгов — во время войны, чтобы ламбаренская больница могла работать по-прежнему, ему пришлось занять денег у парижских знакомых.
Счастливо пройдя все круги испытаний, Швейцер принимает летом 1920 года твердое решение о возобновлении своей работы в Ламбарене.
Добро воздается сторицей
История жизни Щвейцера поучительна тем, что жертва, принесенная нашим героем ради практики непосредственной помощи людям, была чудесным образом отблагодарена.
Как удивительно было то, что произошло со мной в течение этих лет! Собравшись ехать в Африку, я приготовился принести три жертвы: бросить орган, отказаться от преподавательской работы, к которой был привязан всем сердцем, и потерять свою финансовую независимость, положившись до конца жизни на помощь друзей. Эти три жертвы я начал приносить, и только мои самые близкие друзья знали, чего мне это стоило. Но со мной случилось то же, что с Авраамом, когда он приготовился принести в жертву своего сына. Подобно ему, я был избавлен от жертвы.
Практика игры в Ламбарене на пианино с педальной клавиатурой позволила поддержать и углубить квалификацию органиста. В результате, по возвращению к концертной деятельности в послевоенной Европе, Швейцер нашел множество подтверждений того, что как музыканта его ценят еще больше, чем прежде. Отказ от преподавания в свое время в Страсбургском университете был вознагражден тем, что Швейцеру предоставилась возможность читать лекции во многих других университетах. Временная потеря материальной независимости, долги, были компенсированы с помощью органа и литературной работы.
Это освобождение от уже решенной тройной жертвы явилось для меня поддержкой, позволившей перенести все трудности рокового послевоенного времени и снова быть готовым к любым усилиям и жертвам.
В феврале 1924 года Швейцер вернулся в Африку и принялся за строительство разрушенной во время его отсутствия больницы. Из Европы вместе с ним прибыло несколько врачей и медсестер, работавших безвозмездно. К 1927 году новая больница была построена, и в июле Швейцер вернулся в Европу, вновь занявшись концертной деятельностью и чтением лекций. Он еще несколько раз возвращается в Африку. После начала Второй мировой войны Швейцер остался в Ламбарене надолго и только в 1948 году смог вернуться в Европу. Швейцер стал лауреатом Нобелевской премии мира 1952 года, а на полученные средства построил рядом с Ламбарене деревушку для прокаженных. После того как Швейцер в 1959 году навсегда уехал в Ламбарене, больничный городок стал местом паломничества множества людей со всего мира. До самых последних своих дней он продолжал принимать пациентов, строить больницу и выступать с воззваниями против ядерных испытаний. Умер Альберт Швейцер 4 сентября 1965 в Ламбарене и похоронен под окнами своего кабинета рядом с могилой жены. Больница, основанная доктором Швейцером, существует до сих пор, и
Послесловие
В советском сериале «Ольга Сергеевна», который вышел на телеэкран в 1975 г., есть одна сюжетная линия, в которой студентка художественного института Лена вместе со своим молодым человеком бросают учебу и уезжают на большую стройку чтобы приносить непосредственное добро людям. Мотиватором для данного поступка послужила история жизни Альберта Швейцера. Лена (в исполнении молодой Марины Нееловой) очень эмоционально на берегу моря делится своим переживаниями, связанными с биографией этого необычного человека. Посмотрите этот фрагмент фильма. Он волнует.
А меня еще волнует то, что Швейцер выводит этику из мышления, приходит к ней через рациональные логические выкладки, видит в мышлении возможность для совершенствования каждого индивида и всего общества. При этом он признает за мышлением особый статус для познания человеком истины.
Моя позиция в этом мире — это позиция человека, который стремится сделать людей менее поверхностными и более этичными, побуждая их мыслить. Истина, позаимствованная от другого скептиком, который с этого момента стал верующим, не обладает духовными свойствами истины, родившейся в размышлении. Это истина внешняя и застывшая. Она приобретает влияние на человека, но неспособна проникнуть в самую глубину его существа, составить с ним одно целое. Живой является только та истина, которая порождена мышлением.
Так вот благодаря мышлению человек переносит свою волю к жизни на все живое. Без мышления это не происходит. При потере вкуса к мышлению человек и общество регрессирует, теряет свою человечность.
Как существо деятельное, человек приходит к духовной связи с миром благодаря тому, что он не живет для себя одного, а чувствует себя одним целым со всей жизнью, которая находится в сфере его влияния. Все, что случится с этой жизнью, он будет воспринимать так, как будто это случилось с ним; он окажет ей самую большую помощь, какую только может; и если ему удастся что-то сделать для сохранения и поддержания жизни, это будет для него величайшим счастьем, которое только может выпасть на его долю.
В пределе речь идет о жизни мира, о бесконечной воли к жизни мира. В этом есть нечто метафизическое и физическое одновременно. В этом ответ о смысле человеческой жизни, большом смысле.
Если наша воля к жизни начинает думать о себе самой и о мире, мы переживаем жизнь мира (насколько она лежит в пределах нашей досягаемости) в нашей собственной жизни и посвящаем нашу волю к жизни деятельному служению бесконечной воле к жизни.
Все это кажется слишком сложным и непонятным, абстрактным. Если читать только эти слова, то да. А если представлять какая за этими словами стоит жизнь, наполненная повседневными конкретными проявлениями подобного служения воли к жизни, то все становится доступным, очевидным. Таким же, как у Чуковского: «Всех излечит, исцелит Добрый доктор Айболит!»
