Будущий советский академик и создатель научной школы сварки Георгий Александрович Николаев в четырнадцатилетнем возрасте оказался в провинциальном Сочи начала XX века. Его мать решила переждать на юге неустроенность жизни в Москве, наступившей после двух революций. Они прожили в Сочи более трех лет. Именно здесь суждено было интеллектуально сформироваться и окрепнуть человеку, сумевшему всю жизнь сочетать в себе неослабевающий интерес как к инженерной работе, так и к практической философии.

В своих мемуарах Георгий Александрович с особой теплотой вспоминал этот период времени: “Из бурного водоворота событий мы попадаем в захолустье. Как все маленькие города в тот период, Сочи находились далеко в стороне от генеральной ломки старой жизни. В Сочи я работал и еще раз работал. Я читал английскую, французскую, немецкую историю, философию, беллетристику, критику, хватался жадно за все: Эсхила, Софокла, Горация, Бокля, Рескина, Дарвина, Шекспира, Лонгфелло, Вольтера, Жан Жака Руссо, Мольера, Шиллера, Гете, Макиавелли, Мальтуса, Диккенса, Тольдемира, Золя, Гюго, Котляровского, Белинского, Шопенгауэра, Чехова, Достоевского, Полетова. А впоследствии «звуков небес заменить не могли мне скучные песни земли»”. Очевидно, что благодаря такому времяпрепровождению, благодаря книгам, интеллектуальному общению (в Сочи в это время пережидало “мирские бури” интересное общество), размышлениям он получил энциклопедические знания и огромный заряд мировой культуры. Но не только. Именно здесь Николаеву удалось сформировать и на всю жизнь сохранить особую гуманитарную оптику мировоззрения, свой контакт с миром метафизики, интерес к неизведанному. Пользуясь другой цитатой из использованного Георгием Александровичем стихотворения Михаила Лермонтова “Ангел”, можно так охарактеризовать лейтмотив жизни этого выдающегося человека: “И долго на свете томилась она [душа — автор], желанием чудным полна”. Давайте проследим свидетельства жизни Николаева, чтобы раскрыть этот лейтмотив судьбы сварщика-философа.

***

Официальная трудовая биография Георгия Александровича Николаева не дает особых поводов приписать ему пристрастие к философии. Он “всю жизнь занимался инженерной работой, о чем, судя по всему, ничуть не сожалел”.

Сначала Николаев поступил на математический факультет в МГУ, где немного соприкоснулся с Лузитанией — московской математической школой, созданной известным русским математиком Н.Н. Лузиным. Потом он сделал крутой поворот по жизни и поступил в МИИТ (Московский институт инженеров транспорта): хотел научиться строить мосты. После учебы он стал работать в Научно-техническом комитете системы путей сообщений. Здесь он занимается исследованиями колебаний мостов, потом прочностью сварных конструкций. На этой базе он и делает свою научную карьеру. В 29 лет становится профессором, а с 1947 года возглавляет кафедру «Машины и автоматизация сварочных процессов» в МВТУ им. Н.Э. Баумана. По факту Николаев становится создателем и руководителем крупной научной школы сварщиков, основателем научной школы прочности и деформируемости сварных конструкций. По проектам Николаева были изготовлены первые в стране сварные железнодорожные мосты. Он участник проектирования сварных конструкций вагонов метро, электровозов, доменных печей, Останкинской телебашни, Выставочного комплекса в США, высотных зданий, некоторых скульптурных памятников и сооружений. В 1964 году Георгий Александрович становится ректором МВТУ им. Н.Э. Баумана, а в 1979 году его избирают полноправным членом Академии наук СССР.

Получился хороший такой карьерный путь ученого-технаря, педагога и администратора. Но чтобы в жизни сварщика увидеть и философа, нужно изучить отношение человека к своей деятельности, познакомиться с его рефлексией. За этим обратимся к мемуарам Николаева.

Здесь мы увидим, как он высоко ценит в инженере-специалисте универсальное базовое образование: «В моей работе мне помогало многое: довольно прочное гуманитарное и математическое образование. Быть техником легко, когда имеется такая база. Мне помогало хорошее знание французского, немецкого, английского и латинского языков. Человек, читающий иностранную литературу, чувствует себя более уверенным, нежели тот, кто знает о ней косвенным путем».

Там же мы обнаружим очень интересное рефлексивное наблюдение, раскрывающее особенности Николаева в восприятии окружающего мира: «Постигая строительную механику, а в МИИТе она включала и курс сопротивления материалов, я стал другими глазами смотреть на мир. Не только в каждой конструкции, в лесных массивах, в человеческих особях я находил мысленно нагружения, «игру сил», распределение напряжений и оценивал прочность. Воистину строительная механика создавала особую инженерно-философскую область знаний. Сидя в вагоне, перемещаясь по мосту, ощущая ветер — я везде ощущал нагрузку, усилия, напряжение, возможность разрушения».

В одном фрагменте воспоминаний Николаев явно указывает на практическую востребованность философско-гуманитарных знаний: «Я очень ценил диалектический метод мышления. Маркс и Энгельс — образцы старого логического мышления. Стремился подражать им по подходу к вопросу. Всегда был мне интересен внутренний мир выдающихся людей от Наполеона до Станиславского. Никогда человек техники не должен отрываться от общечеловеческой культуры. Она помогает всему, в первую очередь, писанию книг. Даже при написании трудов по сопротивлению материалов некоторое влияние оказывают и чтение Белинского, Грибоедова, Лонгфелло, посещение Третьяковской галереи, Дворца Лувра в Париже, изучение латинского языка и путешествия по США, Японии, Чехословакии».

Вы скажете, что все это любомудрие можно списать на издержки хорошего, классического образования. А может, если бы он не отвлекался на Белинского и Гегеля, то больше бы сделал полезного в науке о сварке. Нужны еще свидетельства другого толка, которые демонстрируют, что философия сыграла решающую роль в каком-то важном поступке, достижении, открытии. Только тогда мы сможем говорить о Николаеве как сварщике-философе.

***

Моя гипотеза состоит в том, что люди науки по делу обращаются к философии тогда, когда достигают на своем пути пределов познаний человечества. Чтобы хоть как-то разметить открывшуюся за фронтиром бесконечную неизвестность (ведь известная область знаний конечна, как внутренняя площадь круга, а неизвестность занимает все оставшееся бесконечное пространство), необходимо использовать хоть какие-то онтологические основания и логические умозаключения. И тогда приходит на помощь философско-спекулятивный подход.

Наука о сварке — очень прикладная наука, она обитает на уже известном научном фундаменте, оставаясь в ее рамках, сложно выйти на фронтир. Однако в жизни Николаева — одного из ее создателей — случилось редкое событие: его наука закончилась. Николаев признается: “Остались частности, процветает пережевывание. Всякая наука имеет свой конец. Я как человек объективный должен признать, что в науке о сварке все главное уже открыто…”. И это сподвигло Георгия Александровича искать новые направления приложения усилий. А, учитывая опыт, социальный статус, авторитет, с каждым разом он позволял себе все ближе подойти к знаниевому фронтиру, пока не оказался за его пределами.

Он первым стал заниматься живыми тканями: резка ультразвуком, сварка, остановка кровотечения. Им был в 1977 году основан междисциплинарный инженерно-философский семинар “HOMO”, на котором обсуждались темы, касающиеся сверхвозможностей человека, различных аномальных явлений. Чуть позже при поддержке Николаева в МВТУ была создана лаборатория БИОТИ (биотехнических измерений). Он с огромным интересом участвовал в обсуждении работ лаборатории и поддерживал её самые “сумасшедшие” исследования. Например, Николаев вместе с сотрудниками лаборатории ездил в Ленинград в ЛИТМО для наблюдения экспериментов по телекинезу с участием знаменитой Нинели Сергеевной Кулагиной, человека сверхвозможностей. Он интересовался концепциями и теориями психосферы, тонкого мира, много обсуждал вопросы, “что же такое душа, дух, плоть, каковы их отношения”. А в последние годы Николаев проявлял большой интерес к неизвестным сторонам космоса, очень интересовался темой НЛО.

Вы скажете, что человек на старости лет увлекся псевдонаукой. А я уверен в другом: Георгий Александрович, постигнув в подростковом возрасте “звуков небес”, искал пути в неизведанное. При этом его интерес к необычным, даже паранормальным явлениям не был обывательским, к этим вопросам он требовал от себя и от других научного подхода. Например, кредо семинара «HOMO» было: «нетривиальность проблем, корректность материалов и дискуссий, компетентность авторов, цензура — только нравственная». И тему НЛО он предлагал изучать «научно и систематически». То есть гуманитарно-философская ипостась Николаева тянулась к необычным феноменам, а ум ученого-сварщика считал нужным их изучать с научной последовательностью и дотошностью.

В последние свои дни Николаев, вероятно, под воздействием обезболивающих говорил необычные вещи. Один из его учеников свидетельствует: “Бывало, обопрется на мое плечо и смотрит вверх: — Лешенька, мы все летим в сияющей пустоте, к нам приближаются пучки света… Мы на невиданные еще высоты поднимемся…”. Сварщик-философ в эти минуты еще пытался рассмотреть просторы непознанного, его душа еще томилась “желанием чудным”.

P. S. Знакомством с этой замечательной историей жизни я благодарен Сергею Александровичу Жукову, записавшему множество бесед с Георгием Александровичем Николаевым, его учениками и коллегами и подготовившему к изданию книгу “Академик Г.А. Николаев. Среди людей живущий”.

Автор: Дмитрий Холкин

05.02.2022