«Государство и эксплуататоры — паразиты на теле общества. Они не более полезны, чем рак», Сэм Долгофф

Один марксист, возражая на моё утверждение о том, что «общество и государство — нетождествены», написал, что «государство — часть общества, поскольку исторически выросло из него» (примерно так). Безусловно, я не отрицаю того, что исторически государство появилось посредством развития определённых общественных отношений. Но то было в прошлом. Сегодня государство, укрепившись в своём существовании, является иерархическим аппаратом принуждения и господства, который действует автономно, обладает своим интересами (точнее, ими обладает правящий класс, пользующийся этим аппаратом — класс высшей бюрократии и приближённые к ним), наживается на тех, кого оно грабит (налогоплательщиков, которые платят налоги из своей зарплаты, отображающую итак лишь частичную стоимость их труда) и помыкает теми, кого оно же грабит. Следовательно, государство, исторически выросши даже не из общества, а, как писал Кропоткин, из заговора элит (он писал: «Государство в совокупности есть общество взаимного страхования, заключенного между землевладельцем, воином, судьей и священником, чтобы обеспечить каждому из них власть над народом и эксплуатацию бедноты. Таково было происхождение государства, такова была его история, и таково его существо еще в наше время» [1]), является сегодня довлеющей над обществом структурой, управляющей им сверху вниз. Возражающий мне марксист, к сожалению, так и не понял, что если что-то и выросло из чего-то (хотя, как показывает Кропоткин, общество само неоднородно и на самом деле государство выросло из высших слоёв, стоящих над самим обществом), то это что-то необязательно является его гармонической или неотъемлемой частью, поскольку, продолжив исторически развиваться, со временем становится тем, что уже ставит себя над тем, из чего оно выросло.

Таким образом, сегодня государство — это паразит на теле общества, поскольку общество хранит в себе потенции к тому, чтобы не быть слугой государства и его кормильцем. Анархисты более проницательны, чем марксисты, поскольку ясно осознают, что подлинное общество — то общество, которое таит в себе возможность быть самоуправляемым, независимым субъектом, определяющим свою судьбу и организовывающим свою деятельность в целом самостоятельно без стороннего вмешательства со стороны иерархических структур — не нуждается в государстве и отлично от государства по своему духу. Здесь необходимо говорить именно об общественной и государственной стихиях. Современное общество трудно назвать обществом в том подлинном смысле, о котором я написал выше, поскольку общественная жизнь, особенно в таких странах, как РФ, поглощена государством (в целом любая авторитарная или тоталитарная страна — яркий пример торжества государственной стихии). Такое общество не является обществом — люди в нём слуги, холуи государства — переработанный им услужливый материал (яркий пример — это перемолотый государственной военной машиной человек после войны, учитель, раздающий повестки, или измученный и сломленный политзаключённый). Общество, являющееся лишь материалом для государственного потребления и паразитирования — не общество, а государственная прислуга, его шведский стол и убойный скот. Пока общество живёт под гнётом государства — оно всегда будет лишь его блеклой тенью и ничем более. Оно никогда не реализует свою истинную стихию — неотчуждённое сосуществование людей, живущих в соответствии со своими идеалами и без хозяев за пазухой, бьющих батогами по спине. Чем сильнее общество — тем слабее государство. Чем слабее общество — тем сильнее государство. Такова динамика. Социальное положение людей в Российской федерации сегодня прекрасно это доказывает: полицейско-принудительный аппарат государства прекрасно взращён и подавляет любые неугодные ему низовые инициативы общества. Остальные инициативы проводятся лишь постольку, поскольку не противоречат государству, а иногда и откровенно поют ему дифирамбы, демонстрируя своё холуйское нутро и обивание порогов государям. Общество становится обществом лишь тогда, когда состоит из свободных и самопринадлежных личностей. До этого момента оно — лишь убогое ничтожество, целующее сапог своего властелина или же слепой сумасброд, играющий в автономию деятельности без реальной автономии, поскольку границы автономии определяются не им самим, а государством сверху.

Таким образом, исходя из анархистского понимания общества, государство не является частью общества. Постулирование вышеупомянутым марксистом обратного тезиса лишь свидетельствует о глубоко скрытой авторитарности этого марксиста: если государство — часть общества, то что это значит? Общество не может от него отделиться? Не может без него жить? На самом деле нет же! В соответствии с философским принципом холизма, часть не существует без целого. Это верно, и поэтому общество способно существовать без государства: оно, как целое, отвергает эту часть, которая, лишившись этого целого, перестаёт существовать. Или же: злокачественная опухоль — тоже вполне естественная часть организма человека, ибо естественно вырастает из него под влиянием естественных факторов (например, канцерогены содержаться в огне костра, а потому и сам костёр является одним из катализирующих факторов появления рака). Но значит ли это, что злокачественную опухоль не нужно вырезать, раз уж она «естественная часть организма»? Нет, конечно же! Не важно, что эта часть организма «естественно» (считай — исторически) появилась, выросла из организма. Она вредит этому организму, а потому человек, ради спасения самого себя, отрезает её. Так же само и с государством: существование государства — это как опухоль на теле общества, поскольку чем дольше общество не избавляется от государства, тем сильнее оно деградирует: люди в своём большинстве становятся атомизированной массой, безынициативными и пассивными марионетками отчуждённой и довлеющей над ними волей, приученными делегировать решения кому-то сверху, атрофируясь в своей способности выносить самостоятельно суждения, протестовать, выражать возражения и управлять автономно собой в целом. Длительное пребывание под иерархической палкой принуждения государства делает из них послушное и бездумное стадо раболепных ничтожеств, не владеющими своей судьбой. И чем более свирепо государство и нетерпеливо — тем больше люди под его давлением становятся пассивной, атомизированной и отчуждённой совокупностью блеклой массы. Единственное, что спасает какую-то часть людей — это какие-то самостоятельные инициативы, которые пробуждают в людях личностей, преодолевая в них то стадное, конформное и инертное, что формируется под влиянием повседневной жизни в государстве. Эти низовые самостоятельные инициативы по разным творческим, социальным или политическим интересам и повседневное воздействие государства в обычной жизни — две борющиеся стихии. Это две противоположности, пребывающие в перманентной диалектической борьбе. Но в данном случае диалектика здесь не позитивная (гегелевская), ибо борьба эта выливается не в синтез двух противоположностей, приводящему к снятию. Здесь диалектика негативная: борьба заканчивается тотальным отрицанием (победой), негацией одной стихии другой: либо торжествует государственная стихия и общество перемалывается им в угодный ему материал для собственного поедания, либо же побеждает общественная стихия, и тогда торжествует свободный от гнёта человек, стремящийся жить по принципам, отрицающим и утверждающим такой модус бытия, который никак не позволит возродить государство. В этой борьбе противоположностей есть место лишь негативной диалектике. Синтез здесь невозможен, поскольку обе эти стихии в сущности отрицают друг друга уже на уровне своих стремлений. Когда государственная стихия полностью побеждает общественную стихию, мы получаем такие исторические примеры, как СССР, Италия при Муссолини, Третий Рейх, КНДР, РФ при Путине и так далее. Когда же, наоборот, общественная стихия побеждает государственную, в истории появляются такие социальные опыты и эксперименты, как Рожава, Христиания в Дании, Экзархия в Греции, кибуцы в Израиле, Вольная территория в Украине, испанская революция анархистов в 30-х годах 20-го столетия, Сиэтлская всеобщая забастовка 1919-го года, община Черан в Мексике, Мариналеда в Испании, рождение движения «Фабрика без боссов» в Аргентине, движение сапатистов в Мексике и прочие социальные движения, отвоёвывающие себе автономные пространства, где люди налаживали и налаживают свою жизнь без стороннего вмешательства иерархических структур (государства и капиталистов) на основе принципов самоуправления, взаимной помощи, солидарности, равенства, справедливости и прямой демократии.

Как мы видим, для марксиста общество обречено жить при государстве, ибо государство его «естественная часть». У анархистов же более революционное и почтительное отношение к обществу: общество и государство — нетождествены друг другу; они не часть друг друга, а противоположные стихии одной диалектической борьбы друг с другом за гегемонию — утверждение — триумф своей воли. Анархисты не считают общество чем-то зависимым от государства, его расходным материалом, как сулит ему «исторически сложившаяся» ситуация. Они считают, что общество таит в себе возможность быть субъектом своей воли, а не марионеткой государства, партии или вождя.

Безусловно, не стоит проецировать одного марксиста на всех марксистов. Однако одна из главных проблем марксистской парадигмы заключается в том, что их классики никогда не ставили себе цель разрабатывать такой язык и такую эпистемологию, которая принципиально стремилась бы мыслить мир и отношения в нём вне рамок иерархизма и авторитаризма. Они писали о безгосударственном обществе, но не разрабатывали мышление, мыслящее без господства, а даже, наоборот, умножали подобное мышление и применяли его в анализе отношений между людьми (достаточно вспомнить статью «Об авторитете» Энгельса [2]). Именно поэтому тот же марксист Валерий Босенко в своих формулировках употребляет такое противоречивое словосочетание, как «свободное подчинение» — он просто неспособен помыслить свободные отношения без языка, несущего на себе следы буржуазно-авторитарного мира с его раболепием, сервильностью [3]. Но если мы желаем построить безвластное общество — мы должны уметь мыслить отношения в безвластных языковых и этических категориях. Марксистов это не беспокоит, поэтому они остаются этатистами: даже на словах выступая за безгосударственное общество, находятся те, которые не могут помыслить общество как отдельное от государства — у них государство «историческая» (естественная) часть общества — часть целого, где целое и часть — естественны относительно друг друга, и «неестественно» отрывать «одно от другого» (эта мысль явно прослеживалась в том, что мне писал тот марксист). Поэтому этот тезис о том, что государство и сейчас является частью общества отдаёт своей завуалированной реакционностью и ограниченностью восприятия.

Закончим словами Петра Рябова: «Важно не смешивать (как сплошь и рядом бывает) государство и общество. Человек может жить вне государства, но не может обойтись без общества. По словам американского анархиста Бенджамена Такера, государство и общество едины в той же мере, в какой едины ягнёнок и волк, который этого ягнёнка скушал» [4].

Ссылки:

1. П.А. Кропоткин. «Современная наука и анархия», глава XIV «Некоторые выводы анархизма».

2. Фридрих Энгельс. «Об авторитете». URL: http://www.uaio.ru/marx/18.htm (ст. 302-305).

3. Валерий Босенко. «Воспитать воспитателя». URL: http://propaganda-journal.net/bibl/bosenko_Vospitat_vospitatelya.html

4. Пётр Рябов. «Анархизм, философия пробудившегося человека». URL: https://ru.theanarchistlibrary.org/library/petr-ryabov-anarhizm-filosofiya-probudivshegosya-cheloveka