В соответствии с пониманием Луи Альтюссера, идеология — это пустая структура, которая может наполняться определёнными ценностями, идеями, мифами и представлениями, составляющие собой определённую призму апперцепции — призму априорного восприятия действительности, с помощью которой субъект выстраивает свои отношения с государством или господствующем порядком в целом. То есть это набор некоторых ценностей, через которые он воспринимает и представляет окружающий его мир, принимая его правила. Производством таких ценностей и представлений, наполняющих индивидуальное «Я», занимаются идеологические аппараты господствующего класса (буржуазия или бюрократия) — школы (государственные и частные), различные учреждения, университеты и культурная индустрия в рамках и через которые субъект «наполняется» теми ценностями, мифами, убеждениями и представлениями, которые угодны правящему классу (право, буржуазная экономика, школьная история, сосредоточенная на взаимоотношениях и появлении государств и которое не освещает особо историю небуржуазных революционных, социалистических, рабочих движений и т. д.). С помощью идеологических аппаратов правящий класс пытается «поселиться внутри субъекта»: не репрессировать его извне грубой физической силой, а внушить ему определённую идеологию и повлиять на его отношение к господствующему порядку с помощью идеологических аппаратов, навязывающих нужные для сохранения статус-кво установки, нормы мышления и поведения. Таким образом, с помощью идеологических аппаратов государство стремится оккупировать восприятие и мировоззрение субъекта, сделав из него «дисциплинированного гражданина», способного самому, без лишнего физического вмешательства, регулировать себя в соответствии с требованиями господствующего класса. Функция же идеологии заключается в том, что человек, будучи погружённым в отчуждающие его отношения с государством и эксплуатирующие его отношения с капиталом, «оправдывал» своё положение посредством выдумывания различных убеждений, ценностей, мифов для того, чтобы хоть как-то «справиться с этим» (что тем самым играет на руку правящему классу). Потому идеология есть то, что связано с определённым господствующим порядком и представлением отношений между людьми в рамках этого порядка как его видят (и как им внушили) сами институты и окружающая социокультурная среда в целом.

Произведение «Беовульф» потенциально является как раз таким одним культурным идеологическим аппаратом, стоящим на службе монархической идеологии.

Идеология, как утверждал Альтюссер, также подсознательно воспроизводится субъектом, который «это делает, но не осознаёт», как говорил Маркс. То же самое и с автором поэмы «Боевульф»: это был неизвестный поэт, который был погружён в соответствующие идеологические отношения с государством тех лет, во главе которого стоял монарх и его рыцари (сам господствующий класс). И вся поэма «Беовульф» представляет из себя как раз яркий пример того, как поэт пытается оправдать существующий порядок эксплуатации и отчуждения. Сама поэма своим повествованием подводит читателя к оправданию существования строя, который зиждется на авторитаризме, подчинении и иерархии.

На протяжении всей поэмы нам рассказывают о «прекрасных, мудрых, мужественных, добродетельных, доблестных, всеблагих» рыцарях, которые всех спасают и становятся королями. Беовульф (поданный короля Хигелака) спасает Хродгара (короля данов) от чудовища Гренделя, а потому «добрый король» Хродгар, который «страдал за свой народ», решает его озолотить. Сам Хродгар предствлен как «добрый и мудрый царь», который «печётся о народе». Всё это, безусловно, вызывает у читателя симпатию, однако идеологический приём и заключается в том, чтобы «вытеснить», «исключить» из идеологического повествования всё то, что может дискредитировать сам господствующий строй и его представителей.

 Правящий класс не редко любил изобретать и выдумывать различных «внешних врагов»: «евреи», «русские, «украинцы», «коммунисты», «бандеровцы», «азовцы» и так далее, чтобы отвлечь от внутренних системных социальных проблем угнетённых и попытаться завоевать себе репутацию «спасителей» — «героев», укрепив свою «легитимность» (благодаря чему привилегированное положение удастся сохранить). Как писал Вадим Дамье: «Когда измученный бедняк не мог больше сносить гнет властелина, ему всегда указывали на "внешнюю угрозу" — на реальных или мнимых врагов из соседнего клана, города или царства. В осажденной крепости некогда думать о внутренних "распрях". Единство рода, племени, народа, государства в борьбе с опасностью извне испокон веков служила последним и решающим доводом для оправдания "социального мира", незыблемости господства и иерархии. В период феодальных войн бароны науськивали своих крестьян на крепостных соседа. В эпоху национальных государств и мировых войн то же самое делают правительства и бароны нефти, угля и стали» [1]. В этой поэме подобное находит своё полное выражение: поэт выдумывает различных существ (дракон, гиганты Грендель и его мать), чтобы начать разворачивать апологию отдельных представителя правящего класса — рыцаря Беовульфа и королей (потенциального наследника трона, который он в будущем и займёт). Именно посредством этого полного пафоса (десятки строк там посвящены восхвалениям королю и Беовульфу) нарратива поэт словно сам выстраивает вокруг себя клетку идеологии: он отвлекает самого себя от вопроса: «А почему Грендель пришёл?», словно забывая, что он пришёл из-за буржуазной праздности королевской свиты и тех других, что пили и веселились. Но то, что пили и ели, да и всё то богатство, что дал Хродгар Буовульфу, — чьё это всё? Верно: золото и бриллианты — это продукты труда шахтёров. Еда и питьё — эксплуатируемых крестьян. Доспехи и оружие — кузнецов. Всё это было отчуждено «благим Хродгаром» и просто подарено Беовульфу. Конечно, легко быть «благим» и «щедрым», когда раздаёшь «не своё» — просто образец добродетели, да и не сказать, что добродетели, ведь добродетель бескорыстна, а он просто платит Беовульфу за услугу, как наёмнику (безусловно, платит в знак благодарности, но вряд ли Беовульф счёл бы приемлемым то, что Хродгар его оставил бы ни с чем, и вновь вопрос: добродетельно ли ждать оплаты героического поступка? Это скорее алчно). Веселилась же королевская свита, а потому на её шум и пришёл Грендель. И плата за её праздность легла на плечи угнетённого класса — восхитительно. Таким образом мифический нарратив подменил собой неудобный и неприятный материалистический нарратив с целью сокрыть это «неудобное» и представить правящий класс в белом свете — тривиальное «приукрашивание», призванное внушить читателям (для тех, для кого поэт это сочинял) «легитимность», «оправданность» монархии с её праздными королями, отчуждением и эксплуатацией. Очень коварно изображать угнетателей «всеблагими и добродетельными», упуская из виду те реальные и отнюдь не «добродетельные» социально-экономические условия, благодаря которым эти «добродетельные мужи» вообще существуют. Представить эксплуататоров «благими», а факт эксплуатации замылить рассказами о чудищах и благородных воинах. Зачем? Чтобы затем внутри обычного крестьянина сидел «маленьких монарх» и нашёптывал ему: «Не смей восставать. Король всеблаг, он тебя спас. Потому подчиняйся и отдавай ему продукты своего труда».

Оправдание иерархического строя монархии ещё реализуется с помощью искусственного создания «героя» с «неимоверной силой». Беовульф показан как рыцарь с громадной, нечеловеческой силой, а сам поэт рьяно пытается нас убедить, что он «последний шанс на спасение». Здесь воплощается классическая авторитарная логика элитаризма, которую и сегодня эксплуатирует буржуазная культура (Marvel, DC) в интересах поддержания гегемонии капитализма: массы безвольны и могут быть лишь жертвами различных бедствий (нам рассказывают о том, как Грендель беспощадно убивает жителей, а они ничего не могут сделать), но один, «единственный» герой вот должен прийти и спасти «своё стадо». Так читателю пытаются внушить, что существование единственного властителя, обладающего полнотой власти и силы (централизация), это естественно, ведь только он, «избранный» способен на подвиги, а «массы» же — нет. Так поэт воспроизводит логику меритократии (которая применяется не только в рамках монархизма, но и фашизма, если вспомнить Эволу), искажая реальность, в которой, наоборот, «простые люди» способны к самоорганизации и которые способны породить хорошее сопротивление (что ярко продемонстрировал Лопе де Вега в «Овечьем источнике» или Кристофер Марло в «Тамерлане»), а убеждение в обратном искусственно конструируется автором путём создания сильных и мифических существ, которые якобы «не под силу остальным». В реальности же таких мифических существ нет, но есть правящий класс, чьи головы вполне могут слететь с плеч от рук восставшего и стремящегося к самодостоинству народа.

В самом конце поэмы автор показывает нам смерть Беовульфа — «единого и сильного властителя», чья смерть повлечёт за собой начало войны между фризами, шведами, франками и другими народами — старая добрая «война против всех». Следовательно, здесь поэт старается внушить читателю через повествование классическую идеологему о необходимости жёсткой централизации, наличии единого «сильного властителя» (фюрера, дуче, вождя — диктатора), который «сильной рукой» будет удерживать «порядок» и поддерживать «гармонию», ведь иначе «хаос и анархия». Да, Беовульф умирает — «сильный властитель-герой», но это не противоречит логике идеологии: нельзя допускать того, чтобы система «сломалась» — она должна «наладить собственное воспроизводство, ведь иначе будет хаос, анархия, крах, а потому нужно поскорее найти такого властителя, который наведёт порядок и восстановит централизацию — сильного и благого государя без которого мир обречён на кошмар!».

Не стоит заблуждаться: поэма не описывает «реальность», ведь сама реальность, даже тогда, была ангажирована идеологией: идеология опосредовала отношения, а потому субъекты действовали именно в соответствии с ней (у «народов» не было «естественного стремления» убивать друг друга — они реагировали на ситуацию сквозь призму определённой идеологической субъективности).

Если подводить итоги, то можно прийти к заключению, что на уровне сюжета и способа повествования данная поэма является идеологическим аппаратом монархической идеологии, чья цель заключается во внушении читателю определённых монархических идеологем посредством выстраивания такого нарратива, который стремится упустить все потенциально дискредитирующие монархию факты и заменить их ирреальными выдумками с гипертрофированными рыцарями («сверхсильный» Беовульф), несуществующими угрозами (чудовища, являющиеся элементом нарратива, отвлекающего обычный люд от реальной эксплуататорской сути монархического строя) и псевдодобродетельными королями. Работает же это на представление идеологической реальности монархии как нечто полно добродетели, возвышенности — чтобы приукрасить так, чтобы читатель «захотел там оказаться» и стать таким вот Беовульфом, готовым прыгать в огонь и воду ради эксплуататора, славы и ещё может народа (эксплуатируемых, чьё угнетённое положение сам рыцарь поддерживает и чьими отчуждёнными продуктами труда он сам и пользуется).

Вся поэма — это «оправдание» одного поэта, оказавшегося в отчуждающих его иерархическими отношениями авторитарном строе, а потому, чтобы «оправдать» и прибавить такому положению вещей необходимости, автор начал создавать мифических существ и наделять персонажей сверхсилой.

Вся эта поема есть лишь манифестация ложного сознания одного поэта.

Ссылки:

1. Вадим Дамье. «Миф нации». URL: https://avtonom.org/news/vadim-dame-mif-nacii