Период жизни Антона Паннекука совпал почти со всей историей современного рабочего движения; он пережил его подъем как движения социального протеста, его трансформацию в движение социальных реформ и его затмение как самостоятельного классового движения в современном мире. Но Паннекук также ощутил его революционный потенциал в спонтанных потрясениях, которые время от времени прерывали равномерное течение социальной эволюции. Он пришел в рабочее движение марксистом и умер марксистом, по-прежнему убежденный в том, что если есть будущее, то это будет социалистическое будущее.

Как и многие видные голландские социалисты, Паннекук происходил из среднего класса, и его интерес к социализму, как он однажды заметил, был вызван научным уклоном, достаточно сильным, чтобы охватить и общество, и природу. Для него марксизм был распространением науки на социальные проблемы и гуманизацией общества. Его огромный интерес к социальным наукам полностью сочетался с интересом к естественным наукам; он стал не только одним из ведущих теоретиков радикального рабочего движения, но и астрономом и математиком с мировым именем.

Это объединяющее отношение к естественным и социальным наукам и философии определило характер большинства работ Паннекука. Одна из его ранних публикаций, «Марксизм и дарвинизм», проясняет отношения между двумя теориями; одна из последних, «Антропогенез», посвящена происхождению человека. «Научное значение марксизма, как и дарвинизма, — писал он, — состоит в том, что они следуют теории эволюции, один — в области органического мира, другой — в области общества». Важным в работе Дарвина было признание того, что «при определенных обстоятельствах одни виды животных обязательно превратятся в другие». Существовал некий «механизм», «естественный закон», который объяснял эволюционный процесс. То, что Дарвин отождествлял этот «естественный закон» с борьбой за существование, аналогичной капиталистической конкуренции, не повлияло на его теорию, и капиталистическая конкуренция не стала от этого «естественным законом».

Именно Маркс сформулировал движущую силу общественного развития. «Исторический материализм» относился к обществу; и хотя мир состоит как из природы, так и из общества — что выражается в необходимости человека есть, чтобы жить, — законы общественного развития не являются «законами природы». И, конечно, все «законы», будь то природы или общества, не являются абсолютными. Но они достаточно надежны, подтверждены опытом, чтобы считаться «абсолютными» для целей человеческой практики. Во всяком случае, они отрицают произвол и свободу выбора и связаны с наблюдаемыми правилами и закономерностями, которые позволяют ожидать, что является основанием для человеческой деятельности.

Как и Маркс, Паннекук считал, что именно «производство материальных потребностей жизни формирует основную структуру общества и определяет политические отношения и социальную борьбу». Именно посредством классовой борьбы происходят решающие социальные изменения, которые ведут от менее к более продуктивному уровню общественного производства. Социализм также предполагает дальнейшее развитие общественных сил производства, которое сегодня сдерживается господствующими классовыми отношениями. А это может сделать только трудовое население, способное возлагать свои надежды на возникновение бесклассового общества. В известной истории этапы существования человека и общества можно распознать по смене орудий и форм производства, которые изменяют производительность общественного труда. Истоки этого процесса теряются в доистории, но разумно предположить, что они кроются в борьбе человека за существование в природных условиях, которые позволили и заставили его развить способность к труду и социальной организации. С тех пор как Фридрих Энгельс написал книгу «Роль труда в превращении обезьяны в человека», вокруг вопроса об орудиях труда и эволюции человека была создана целая литература.

В книге «Антропогенез» Паннекук возвращается к проблемам, затронутым им в его ранней работе «Марксизм и дарвинизм». Как существуют «механизмы», объясняющие социальное развитие и естественную эволюцию, так должен существовать и «механизм», объясняющий появление человека в животном мире. Общество, взаимопомощь и даже использование «орудий труда» характерны не только для человека, но и для других видов; то, что свойственно человеку, — это язык, разум и изготовление орудий труда. Именно последнее, изготовление орудий труда, по всей вероятности, объясняет одновременное развитие языка и мышления. Поскольку использование инструментов ставит себя между организмом и внешним миром, между стимулом и действием, оно заставляет действие, а значит, и мышление, совершать обходной путь от чувственных впечатлений через инструмент к объекту.

Речь была бы невозможна без человеческого мышления. Человеческий разум обладает способностью к абстрактному мышлению, мышлению в понятиях. В то время как умственная жизнь человека и животного начинается с ощущений, которые объединяются в образы, человеческий разум проводит различие между восприятиями и действиями посредством мысли, подобно тому как орудие вмешивается между человеком и тем, чего он стремится достичь. Разрыв между восприятиями и действиями и сохранение прошлых восприятий позволяет сознанию и мышлению устанавливать взаимосвязи между восприятиями и формулировать теории, применимые к практическим действиям. Естественные науки — живое доказательство тесной связи, существующей между инструментами и мышлением. Поскольку инструмент — это отдельный и мертвый предмет, который можно заменить при повреждении, поменять на более совершенный и дифференцировать на множество форм для различных целей, он обеспечил необычайно быстрое развитие человека; его использование, в свою очередь, обеспечило развитие его мозга. Труд, таким образом, — это создание и «сущность» человека, как бы ни был презираем и отчужден работник. Труд и изготовление орудий труда подняли человека из животного мира в плоскость социальных действий, чтобы справиться с жизненными потребностями.

Переход от животного к человеку должен был быть очень долгим процессом. Но переход от первобытного к современному человеку относительно короток. Примитивного и современного человека отличает не разный объем мозга, а разница в использовании этого объема. Там, где общественное производство стагнирует, стагнирует и общество; там, где производительность труда развивается медленно, социальные изменения также запаздывают. В современном обществе общественное производство развивалось стремительно, создавая новые и разрушая старые классовые отношения. Не естественная борьба за существование, а социальная борьба за ту или иную концепцию общественного устройства определила общественное развитие.

С самого начала своего существования социализм был одновременно и теорией, и практикой. Поэтому он не ограничивается теми, кто, как считается, выиграет от перехода от капитализма к социализму. Заботясь о бесклассовом обществе и прекращении социальных противоречий, привлекая к себе умных людей из всех слоев общества, социализм заранее продемонстрировал возможность своего воплощения. Уже будучи молодым студентом, изучающим естественные науки и специализирующимся на астрономии, Паннекук вступил в Социал-демократическую рабочую партию (гол. Sociaal Demokratische Arbeiterspartij) и сразу же оказался в её левом крыле, на стороне Германа Гортера и Генриетты Роланд-Холст.

Этой партии предшествовала Социал-демократическая партия (гол. Sociaal-Demokratische Bond), которая под влиянием Домела Ньивенхёйса отделилась от Второго Интернационала. Антимилитаризм был его главной задачей, и Ньивенхёйс выступал за использование всеобщей забастовки для предотвращения войны. Ему не удалось получить большинство голосов за свои предложения, и он довольно рано обнаружил тенденцию к классовому сотрудничеству внутри Интернационала. Он выступал против исключения анархистов из Интернационала, а его опыт работы в парламенте заставил его отвергнуть парламентаризм как средство социального освобождения. Анархо-синдикалистские тенденции, представленные Ньивенхёйсом, раскололи организацию, и возникла новая социалистическая партия, более похожая на «образцовую» немецкую социал-демократию. Однако радикальная идеология старой партии вошла в традиции голландского социалистического движения.

Этот традиционный радикализм нашёл свое выражение в ежемесячнике новой партии Новое время (гол. De Nieuwe Tijd), особенно в материалах Гортера и Паннекука, которые боролись с растущим оппортунизмом партийных лидеров. В 1909 году группа левого крыла вокруг Гортера была исключена и основала новую организацию, Социал-демократическую партию (гол. Sozial-Demokratische Partij). Паннекук тем временем отправился в Германию. Он читал лекции в партийных школах Социал-демократической партии Германии, писал для ее теоретических изданий и для различных других газет, особенно для Bremer Burgerzeitung. Он связал себя с новой организацией Гортера, которая спустя годы под руководством ван Ревестейна, Вейнкоопа и Кетона превратилась в ориентированную на Москву Коммунистическую партию.

Выступая против реформизма и социал-демократического «ревизионизма» в традициях «либертарного социализма» Ньивенхёйса, Паннекук был марксистским противником «официального марксизма» как в его «ортодоксальной», так и в «ревизионистской» форме. В своей «ортодоксальной» форме марксизм служил идеологией, прикрывавшей немарксистскую теорию и практику. Но Паннекук защищал марксизм не как доктринер; как никто другой он признавал, что марксизм — это не догма, а метод осмысления социальных проблем в реальном процессе социальных преобразований. Не только некоторые аспекты марксистской теории уступали место развитию самого марксизма, но и некоторые его тезисы, выдвинутые в определенных условиях, теряли свою актуальность при изменении условий.

Первая мировая война вернула Паннекука в Голландию. До войны вместе с Радеком, Паулем Фрёлихом и Иоганном Книфом он активно работал в Бремене. Бременская группа левых радикалов «Международные коммунисты» позже объединилась с Союзом Спартака (нем. Spartakus Bund), заложив тем самым основу Коммунистической партии Германии. Антивоенные группы в Германии нашли своих лидеров в лице Карла Либкнехта, Розы Люксембург и Франца Меринга; антивоенные настроения в Голландии концентрировались вокруг Германа Гортера, Антона Паннекука и Генриетты Роланд-Холст. В Циммервальде и Кинтале эти группы присоединились к Ленину и его последователям, осуждая империалистическую войну и выступая за пролетарские действия, направленные либо на мир, либо на революцию. Русская революция 1917 года, которую приветствовали как возможное начало мирового революционного движения, была поддержана как голландскими, так и немецкими радикалами, несмотря на прежние основные разногласия между ними и ленинцами.

Ещё находясь в тюрьме, Роза Люксембург высказывала опасения по поводу авторитарных тенденций большевизма. Она опасалась за социалистическое содержание русской революции, если она не найдет поддержки в пролетарской революции на Западе. Её позицию критической поддержки большевистского режима разделяли Гортер и Паннекук. Тем не менее, они работали в новой коммунистической партии и над созданием нового Интернационала. Однако, по их мнению, этот Интернационал должен был быть новым не только по названию, но и по мировоззрению, и в отношении как социалистической цели, так и путей ее достижения. Социал-демократическая концепция социализма — это государственный социализм, который должен быть достигнут путем демократическо-парламентских процедур. Всеобщее избирательное право и профсоюзное движение были инструментами для мирного перехода от капитализма к социализму. Ленин и большевики не верили в мирные преобразования и выступали за революционное свержение капитализма. Но их концепция социализма по-прежнему была социал-демократической, а инструментами для достижения этой цели по-прежнему были парламентаризм и профсоюзное движение.

Однако царизм не был свергнут демократическими процессами и деятельностью профсоюзов. Организацией революции стали стихийно возникающие советы, рабочие и солдатские советы, которые, однако, вскоре уступили место большевистской диктатуре. Как Ленин был готов использовать движение советов, так он и был готов использовать любую другую форму деятельности, включая парламентаризм и профсоюзное движение, чтобы добиться своей цели — диктаторской власти для своей партии, закамуфлированной под «диктатуру пролетариата». Достигнув своей цели в России, он попытался укрепить свой режим с помощью революционных движений в Западной Европе и, если это не удастся, попытаться получить достаточное влияние в рабочем движении Запада, чтобы заручиться хотя бы его косвенной поддержкой. В силу насущных потребностей большевистского режима, а также политических идей его лидеров, Коммунистический Интернационал был не началом нового рабочего движения, а лишь попыткой взять под контроль старое движение и использовать его для обеспечения большевистского режима в России.

Социал-патриотизм западных рабочих организаций и их политика классового сотрудничества во время войны убедили революционных рабочих Западной Европы в том, что эти организации не могут быть использованы в революционных целях. Они стали институтами, связанными с капиталистической системой, и должны были быть уничтожены вместе с капитализмом. Как бы они ни были неизбежны и необходимы для раннего развития социализма и борьбы за удовлетворение насущных потребностей, парламентаризм и профсоюзное движение больше не были инструментами классовой борьбы. Если они и вступали в основной социальный конфликт, то на стороне капитала. Для Паннекука дело было не в плохом руководстве, которое должно быть решено лучшим, а в изменившихся социальных условиях, в которых парламентаризм и профсоюзы больше не играли освободительной роли. Капиталистический кризис после войны поставил вопрос о революции, а старое рабочее движение не могло быть превращено в революционную силу, поскольку в социализме нет места ни профсоюзам, ни формальной буржуазной демократии.

Везде, где во время войны рабочие отстаивали свои насущные требования, им приходилось делать это против профсоюзов, как, например, во время массовых забастовок в Голландии, Германии, Австрии и Шотландии. Они организовывали свою деятельность посредством цеховых комитетов, цеховых старост или рабочих советов, независимо от существующих профсоюзов. В каждой подлинно революционной ситуации, в России в 1905 и 1917 годах, а также в Германии и Австрии в 1918 году, рабочие и солдатские советы (Советы) возникали спонтанно и пытались организовать экономическую и политическую жизнь, распространив систему советов на национальный масштаб. Правление рабочих советов — это диктатура пролетариата, поскольку советы избираются по месту производства, оставляя непредставленными все социальные слои, не связанные с производством. Само по себе это не может привести к социализму, и, по сути, немецкие рабочие советы сами себя изжили, поддержав Национальное собрание. Тем не менее, пролетарское самоопределение требует такой социальной организации, которая оставляет право принятия решений по вопросам производства и распределения в руках рабочих.

В этом движении советов Паннекук распознал зачатки нового революционного рабочего движения, которое в то же время было началом социалистической реорганизации общества. Это движение могло возникнуть и существовать только в оппозиции к старому рабочему движению. Его принципы привлекли наиболее воинственный сектор восставшего пролетариата, к большому огорчению Ленина, который не мог представить себе движение, не подконтрольное партии или государству, и был занят выхолащиванием Советов в России. Но он не мог согласиться и на международное коммунистическое движение, не находящееся под абсолютным контролем его собственной партии. Сначала путем интриг, а затем открыто, после 1920 года, большевики пытались отвести коммунистическое движение от антипарламентского и антипрофсоюзного курса под тем предлогом, что необходимо не потерять связь с массами, которые все еще придерживались старых организаций. Ленинская «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» была направлена прежде всего против Гортера и Паннекука, выразителей движения коммунистических советов.

Гейдельбергский съезд в 1919 году расколол Коммунистическую партию Германии на ленинское меньшинство и большинство, придерживающееся принципов антипарламентаризма и антипрофсоюзничества, на которых изначально базировалась партия. Но теперь возник новый разделительный вопрос, а именно: диктатура партии или диктатура класса. Неленинские коммунисты приняли название Коммунистическая рабочая партия Германии (KAPD), а позже аналогичная организация была основана в Голландии. Партийные коммунисты противостояли коммунистам советов, и Паннекук встал на сторону последних. Коммунисты рабочих советов присутствовали на Втором конгрессе Третьего Интернационала в качестве сочувствующих. Условия приёма в Интернационал — полное подчинение различных национальных организаций воле российской партии — полностью отделили новое движение коммунистов рабочих советов от Коммунистического Интернационала.

Деятельность Коммунистического Интернационала против «ультралевых» стала первым прямым вмешательством России в жизнь коммунистических организаций в других странах. Схема контроля никогда не менялась и подчинила, в конечном счёте, все мировое коммунистическое движение специфическим потребностям России и большевистского государства. Хотя доминирующее в России движение, как и предсказывали Паннекук и Гортер, не «захватило» западные профсоюзы и не доминировало над старыми социалистическими организациями, отделив их последователей от лидеров, оно уничтожило независимость и радикальный характер зарождающегося нового коммунистического рабочего движения. Имея на своей стороне огромный авторитет успешной политической революции и учитывая провал революции в Германии, они не могли не привлечь значительное большинство в коммунистическом движении к принципам ленинизма. Идеи и движение коммунизма рабочих советов неуклонно снижались и практически полностью исчезли в период фашистского террора и Второй мировой войны.

Если борьба Ленина против «ультралевых» была первым признаком «контрреволюционных» тенденций большевизма, то борьба Паннекука и Гортера против ленинского разложения нового рабочего движения была началом антибольшевизма с пролетарской точки зрения. И это, конечно, единственный последовательный антибольшевизм, который существует. Буржуазный «антибольшевизм» — это текущая идеология империалистической конкуренции капиталов, которая то усиливается, то ослабевает в зависимости от изменения соотношения национальных сил. Веймарская республика, например, с одной стороны, боролась с большевизмом, а с другой — заключала тайные сделки с Красной армией и открытые деловые соглашения с большевизмом, чтобы укрепить свои политические и экономические позиции в рамках мировой конкуренции. Был пакт Гитлера-Сталина и вторжение в Россию. Вчерашние союзники Запада — сегодняшние враги холодной войны, и это только самые очевидные «нестыковки», которые, по сути, являются «политикой» капитализма, определяемой не чем иным, как принципами прибыли и власти.

Антибольшевизм должен предполагать антикапитализм, поскольку большевистский государственный капитализм — это всего лишь другая разновидность капитализма. Конечно, в 1920 году это было не так очевидно, как сейчас. Потребовался опыт российского большевизма, чтобы понять, каким способом социализм не может быть реализован. Переход контроля над средствами производства от частных собственников к государству, централизованное и антагонистическое определение производства и распределения все еще оставляет в неприкосновенности отношения капитального труда как отношения между эксплуататорами и эксплуатируемыми, властвующими и управляемыми. В своем развитии он ведет лишь к более современной форме капитализма, при которой капитал прямо, а не косвенно, как это было раньше, является коллективной собственностью политически поддерживаемого господствующего класса. Именно в этом направлении движутся все капиталистические системы, что сводит капиталистический «антибольшевизм» к простой империалистической борьбе за контроль над миром.

Оглядываясь назад, легко понять, что разногласия между Паннекуком и Лениным не могли быть разрешены путем спора. Однако в 1920 году все еще можно было надеяться, что рабочий класс Запада возьмет самостоятельный курс не на модифицированный капитализм, а на его отмену. Отвечая на книгу Ленина «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме», Гортер все еще пытался убедить большевиков в «ошибочности» их пути, указывая на различия в социально-экономических условиях России и Запада и на то, что «тактика», которая привела большевизм к власти в России, не может быть применима к пролетарской революции на Западе. Дальнейшее развитие большевизма показало, что «буржуазные» элементы в ленинизме были вызваны не «ошибочной теорией», а имели своим источником характер самой русской революции, которая была задумана и осуществлена как государственно-капиталистическая революция, поддерживаемая псевдомарксистской идеологией.

В многочисленных статьях в антибольшевистских коммунистических журналах и до конца жизни Паннекук разъяснял характер большевизма и русской революции. Как и в своей прежней критике социал-демократии, здесь он не обвинял большевиков в «предательстве» принципов рабочего класса. Он указывал, что русская революция, хотя и была важным эпизодом в развитии рабочего движения, стремилась лишь к системе производства, которую можно назвать государственным социализмом или государственным капитализмом, что одно и то же. Она не предавала свою собственную цель так же, как профсоюзы «предают» профсоюзное движение. Как не может быть другого типа профсоюзов, кроме существующего, так и нельзя ожидать, что государственный капитализм будет чем-то иным, чем он сам.

Однако русская революция проходила под знаменем марксизма, и большевистское государство почти поголовно считается марксистским режимом. Марксизм, а вскоре и марксизм-ленинизм-сталинизм, оставался идеологией российского государственного капитализма. Чтобы показать, что на самом деле подразумевал ленинский «марксизм», Паннекук предпринял критическое исследование его философских основ, опубликованное в 1938 году под названием «Ленин как философ».

Философские идеи Ленина изложены в его работе «Материализм и эмпириокритицизм», вышедшей на русском языке в 1908 году, а в немецком и английском переводах — в 1927 году. Примерно в 1904 году некоторые русские социалисты, в частности Богданов, заинтересовались современной западной натурфилософией, особенно идеями Эрнста Маха, и попытались объединить их с марксизмом. Они приобрели определенное влияние в российской социалистической партии, и Ленин решил уничтожить это влияние, атакуя его очевидный философский источник.

Маркс называл свою систему мышления материализмом, хотя и не в философском смысле. Он ссылался на материальную основу всего социального существования и изменений и вырос из его неприятия как философского материализма Фейербаха, так и философского идеализма Гегеля. Для буржуазного материализма природа была объективно данной реальностью, а человек определялся естественными законами. Эта прямая конфронтация индивидуального человека и внешней природы, а также неспособность рассматривать общество и общественный труд как неделимый аспект всей реальности отличали буржуазный материализм от исторического материализма.

Ранний буржуазный материализм, или натурфилософия, полагал, что посредством чувственного опыта и вытекающей из него интеллектуальной деятельности можно получить абсолютное, достоверное знание о физической реальности, которая, как считалось, состоит из материи. Пытаясь перенести материалистическое представление об объективном мире на сам процесс познания, Мах и позитивисты отрицали объективную реальность материи, поскольку физические понятия должны строиться на основе чувственного опыта и поэтому сохраняют свою субъективность. Это очень беспокоило Ленина, так как для него знание было только тем, что отражало объективную истину, истину, то есть о материи, во влиянии Маха в социалистических кругах он видел разложение марксистского материализма. Субъективный элемент в теории познания Маха стал, по мнению Ленина, идеалистической аберрацией и преднамеренной попыткой возродить религиозное мракобесие.

Разумеется, критический прогресс науки находил идеалистических интерпретаторов, которые успокаивали религиоведов. Некоторые марксисты начали защищать материализм некогда революционной буржуазии против нового идеализма — и новой науки — сложившегося капиталистического класса. Ленину это казалось особенно важным, поскольку русское революционное движение, все еще стоявшее на пороге буржуазной революции, вело свою идеологическую борьбу в значительной степени с научными и философскими аргументами ранней западной буржуазии.

Противопоставив ленинскую атаку на «эмпириокритицизм» ее реальному научному содержанию, Паннекук не только выявил предвзятое и искаженное изложение Лениным идей Маха и Авенариуса, но и его неспособность критиковать их работы с марксистской точки зрения. Ленин атаковал Маха не с позиций исторического материализма, а с позиций более раннего и научно менее развитого буржуазного материализма. В этом использовании буржуазного индивидуализма в защиту «марксизма» Паннекук увидел дополнительное указание на полубуржуазный, полупролетарский характер большевизма и самой русской революции. Он сочетался с государственно-капиталистической концепцией «социализма», с авторитарным отношением к спонтанности и организации, с устаревшим и нереализуемым принципом национального самоопределения, с убеждением Ленина, что только буржуазная интеллигенция способна развить революционное сознание и, следовательно, призвана вести за собой массы. Сочетание буржуазного материализма и революционного марксизма, характерное для философии Ленина, вновь появилось вместе с победившим большевизмом как сочетание неокапиталистической практики и социалистической идеологии.

Однако русская революция стала прогрессивным событием огромного значения, сравнимым с Французской революцией. Она также показала, что капиталистическая система производства не ограничивается отношениями частной собственности, которые доминировали в период laissez-faire. Когда слабая волна революционных событий после Первой мировой войны спала, капитализм, несмотря на сложившиеся кризисные условия, восстановил свои позиции путем усиления государственного вмешательства в экономику. В более слабых капиталистических странах это приняло форму фашизма и привело к усилению империалистической политики, что, в конечном счете, привело ко Второй мировой войне. Вторая мировая война в еще большей степени, чем Первая, наглядно показала, что существующее рабочее движение уже не является классовым движением, а неотъемлемой частью современного капитализма. 

 В оккупированной Голландии во время Второй мировой войны Паннекук начал свою работу о рабочих советах, которую он завершил в 1947 году. Это было обобщение его жизненного опыта в области теории и практики международного рабочего движения, а также развития и трансформации капитализма в различных странах и в целом. Эта история капитализма и борьбы с капитализмом заканчивается триумфом возрожденного, хотя и изменившегося капитализма после Второй мировой войны и полным подчинением интересов рабочего класса конкурентным потребностям двух соперничающих капиталистических систем, готовящихся к новой мировой войне. В то время как на Западе все еще существующие рабочие организации стремятся, в лучшем случае, не более чем к замене монополии государственным капитализмом, так называемое коммунистическое мировое движение надеется на мировую революцию по образцу русской революции. В любом случае социализм путают с государственной собственностью, где государство является хозяином производства, а рабочие по-прежнему подчиняются правящему классу.

Крах старого капитализма стал также крахом старого рабочего движения. То, что это движение считало социализмом, оказалось более жесткой формой капитализма. Но в отличие от правящего класса, который быстро приспосабливается к изменившимся условиям, рабочий класс, продолжая придерживаться традиционных идей и действий, оказывается в бессильной и, казалось бы, безнадежной ситуации. А поскольку экономические изменения лишь постепенно меняют идеи, может пройти еще немало времени, прежде чем возникнет новое рабочее движение, приспособленное к новым условиям. Ведь задача рабочего движения все та же — отмена капиталистического способа производства и построение социализма. А это возможно только тогда, когда рабочие организуют себя и общество таким образом, чтобы обеспечить плановое общественное производство и распределение, определяемое самими производителями. Когда такое рабочее движение возникнет, оно узнает свои истоки в идеях коммунизма рабочих советов и в идеях одного из самых последовательных его сторонников — Антона Паннекука.

Оригинал