Медиум — это увечье

Возникающее увечье существует как позитивность только медиумально: оно отображается статистически, приближаясь к константному значению, (прибавив себя к его абсолютной величине), аналитически, когда из описаний, логических исследований, соотношений с иными событие обретает архивированность и пока не архео-, но определенную логическую структуру и кибернетически. Научный процесс реконструкции увечья все больше становится явлением практики синтаксического, возникающего на каждом этапе. Все, парадоксально, легче становится выразить увечье словами — невыразимое вытесняется. Например, увечье регистрируется как явление кода, пробивая насквозь платформы, после являющие синтагмы сбоя. Оно, к которому относятся, как к враждебному, конституирует себя посредством очерчивания контура, разрывающего стены гиперреальной системы: с этим нечего поделать, кроме как пробовать описывать.

Рассмотрение события увечья не должно создавать впечатления о том, что оно происходит векторно. Более того не стоило бы думать, что увечье объектно-ориентировано и совершает атаку (или пока «проявляется воздействием»), имея за этим цель, которая единична и четко установлена. Увечье или болезнь есть прежде всего массовое явление, артикулирующееся в неопределенном, продолжающемся множестве организмов. Единичная ситуация деструкции организма в любом случае, напрямую или косвенно, затрагивает прочих. Пока организм обусловлен субъектностью, увечье не может не быть увечьем масс. Что есть главный механизм постоянно вопрошающего научного исследования увечья, если не рекуррентная функция, реконструирующая событие, задавая вопросы предшествовавшим информантам? Но, к примеру, болезнь-вирус множит себя не просто по утвержденным принципам, то есть посредством проявления себя увеченным, а потому, что сама является организмом, по-своему создающим акты собственного автономного существования. Увечье множественно, оно распространяется среди непрекращающегося множества — его формирование становится позитивом лишь во мгновении, в котором дифференцируется: «рана есть мгновенная скорость увечья». А увечье как исследуемая функция вполне агентно и вступает с организмом в определенные отношения. Онтологическое же увечье процессуально — заразительно. Отдельно взятое увечье по себе не значит ничего, пока на него не смотрят, познавая его в подлинной динамичности. И не стоило бы ограничиваться рассмотрением его вневременной динамики, когда промеж событий настигшей боли и подступающего страха операции происходит уточняющий анализ. За увечьем стоит следовать дальше — за его дискурсивной размноженностью, за его устраняющейся формой, за его образованиями вне дифференциации, если это возможно. Стоит следовать и видеть, всматриваться и анализировать — увечье проявляется под взглядом, поэтому это было важно всегда и так же важно сейчас.

Между текстом Помма, доводящим до логического конца старые мифы о нервной патологии, и текстом Байля, описавшим во время, к которому мы все еще принадлежим, мозговое поражение при общем параличе, различие и ничтожно и тотально. Тотально для нас, так как каждое слово Байля в его качественной точности направляет наш взгляд в мир с постоянной возможностью наблюдения, тогда как предыдущий текст говорит нам о фантазмах языком, не имеющим перцептивной поддержки. [1]

Деструкция и декризация

Увечье является чем-то качественным аффективным более, чем перцептивным, оно процессуально и подобно любому процессу должно иметь начало и скорее всего, витиевато разбегаясь по пространствам, прячет место собственной завершенности. Любое увечье берет начало в деструкции, то есть декризации, взимании масс вещества, оно порывает с конечностью повреждаемой организменности путём разрушения соподчиненности элементарных единиц, выстраивающих его подлинное состояние.

Сам ли организм способен совершить ёувечье, то есть на проявление увечья как чего-то в модальности собственного? Полагая, что это верно, стоит воспринимать организм чем-то, уже описанным до, но ещё и содержащим нераскрытое увечье в себе — увечье как ход внешнего проявления замкнутой системы, увечье как то, что случается, если организм перестает играть ту роль, которую устанавливает природа. Возникновение неточно определенных организменностей-вирусов, прочих проказ случается как воздействие внешних сил на замкнутое-организменное-внутреннее: на карте исследуемого универсума природы совершается попытка реконструкции, размещающей, разделяющей живые объектности по их топосам. Увечье исключается как агентное сразу же, но восставляется как случай, происходящий с живым. Все дано позитивно — но нет величины дифференцируемого, декризируемого. Все так или иначе культурное послечеловеческое серийно, объектно обратимо, вневременно, целостно и имманентно. Оно, имманентное, воздвигнутое механизмами дифференцирования, отбрасывающего малое и идеализирующего состояния вещественного, безгласно о трансценденции малой сущности содержания оригинального. Но что увечье, если не деструкция, а что деструкция, если не дифференцирование, совершаемое природой, понимаемой вне научного дискурса? Человек прибегает к дифференцированию, когда определение исследуемых форм требует нетривиальных методов, когда данные, со временем скапливающиеся в тонны, могут открывать сущность грядущего и детали нынешнего, когда процесс, данный в скромном количестве информации, точно вписан в модель системы, и косвенно позволит получить больше информации. Человек сам оказывается препарируемым телом и о точной роли этого онтологического процесса можно только вопрошать. Но как и взятая производная информирует об иной частности, так и лета существования человека, постигающего увечья, могут информировать.

Указание и Наказание

Увечье определено как телесное наказание. Внимание стоит обратить к слову наказание. Наказание предусматривает процесс иерархической сепарации некоторого количества лиц. За наказанием различается наличествование разности в уровнях топосов взаимодействующих. Если указание является пассивной операцией совершения передачи того или иного опыта, за счёт нивелирования топосов, то наказание предусматривает властное действие превосходствующей позиции. Наказание — это процесс, в ходе которого происходит всё то же нивелирование, но уже лишенное определенной обходительности. Наказание приспосабливает низший топос к высшему опыту, но тут уже имеет место явная агрессия действия наказывающего, требующего насильственного и обязательного усвоения передаваемого опыта.

Обнаружение перенесенного в поле языка отношения между человеком и мифологизируемыми метафизическими силами не только сообщает об определенных конфигурациях мышления, но и почти раскрывает картины за мышлением. То есть тогда наличествовало ныне означаемое, само влиявшее на собственную, теперь существующую, коннотацию. Организм выстроил или вступил в определенные отношения с наделяемым агентностью нечто.

За онтологическим, на которое мы пытаемся указать, не стоит видеть антропоморфного или не антропоморфного другого — скорее стоит задаться вопросом о некотором негативном или инверсионном или просто другом начале, с которым мы имеем дело, с той целью, чтобы внести ясность в прочие процессы. В предыдущей статье выделено протекционное свойство реальности, данной сознанию. Тем не менее столкновение её и иного мы допускаем сами. Действительно, это, пусть и называемое метафизическим или онтологическим, смоделировано, но лишь в той связи, в которой мы говорим о небытийности и умирании. В деструкции является не просто трещина или рана, а некая непознаваемая изъятость, позволяющая организмам деконструировать и реконструировать всё исследуемое, эволюционно развивать видимое. Вряд ли микроскоп, взирающий вглубь открытой раны, сможет доказать нам отсутствие ненаполненности. Положим, что тело-оригинал — O, декризируемая масса его вещества — E, а тело-увеченное — R. Тогда O — E = R справедливо? Дело не в зримой данности отсутствия ненаполненности, а в отсутствии для нынешней структуры научного знания — E. Пользуясь арсеналом науки, мы не сможем доказать, что O != R, ровно так же наука, пользуясь своим арсеналом, глядя на наши рассуждения, не сможет и не станет доказывать, что O = R. Мы понимаем, что вновь внося в науку E, мы отказываемся от приближений, благодаря которым возможны решения трудных проблем. При этом, обратим внимание, то, что мы называем дифференцированием со стороны реального, не создаёт противоречий, поскольку имеет иную денотацию и действует иначе. Все организменное, претерпев деструкцию, теряет собственную подлинность — оно необратимо.

Реальное дифференцирование не оставляет возможности тождественности между O и R: оно либо не касается O, либо созидает R. Система науки как попытка описывать мир разрабатывает денотации вещей и явлений, вроде и подбирая ключи к раскрытию возможного смысла исследуемого универсума, все равно отказывается от препарируемого замка как поставленной проблемы. Отступая от реального, созидает конструкт объектов и материальных отношений между ними, который становится определенной утопией. Но помимо такого научно реального бытия необходимо существует иное, соприкосновение с которым влечёт протекционный ответ первого, вынужденно умертвляющего частичности или целостности сущностно живого, существующие в нем. Потому и каждое увечье имеет отношение к этому соприкосновению, проявляя себя, некую метафизическую топологическую форму, пребывающую в постоянной динамике, лишь как проекцию, следствие утерянной неизвестной E. То есть увечье как частность деструкции есть причина всего мертвенного: увечье есть часть иного существующего живого или агентного. Синтаксическая ненаполненность дифференцируемой области повреждения организма становится возможностью посылки об обратном синтаксическом содержании, не пополняющем ряд синтагм, а стирающем существующие. Онтология в данном случае возникает не как необходимый ориентир верных интуиций, а как область дефективного нынешней системы, что не должно говорить о потустороннем ином реальному, кажущемуся таковым, а наоборот, должно говорить о проступающем отвергаемом реальном.

То, что заставляет сообщаться сущностное «тело» болезни с реальным телом больного, это совсем не точки локализации или результаты лечения, это скорее качества. [2]

Глубокое пространство, предшествующее всем восприятиям и издали ими руководящее; именно от него, от линий, которые оно пересекает, от масс, которые оно распределяет или иерархизирует, болезнь, проясняясь под взглядом, вносит собственные характеристики в живущий организм. [3]

Ссылки

[1-3] Фуко М. Рождение клиники/ М.: Академический Проект, 2010.