Меридианная, 11. Казань. Адрес может вам быть неизвестен — это не какая-то арт-институция, а жилой дом. Идя на «Выставку вещей» Лизы Спиваковской, Миши Колчина и Вани Боуден, вы попадаете в квартиру, в которой хранятся вещи Нины Константиновны Стрельник (1927-2018). Предметы советского быта — серванты с явно почти не или вовсе не достававшимся сервизом, нераспакованные электробритвы и часы, коллекция очков, открыток, телеграмм, флакончиков, тюбиков, карандашей, тканей… Тут стоит сказать о главной особенности именно этой выставки и этой квартиры: героиня, Нина Константиновна, прожила здесь только четыре года, после того, как сын перевез ее поближе к себе, в отдельную казанскую квартиру, из дома в Бугульме. Обои здесь не выпадают из просоветского стиля, но при этом — свежие. Ковры из 70-х — но только что для выставки раскатанные (из вещей героини). Предметы аутентичные, но многие — переставлены. Выставка именно вещей, а не квартиры, и вопрос отбора — централен.

Отбирала прежде всего сама хозяйка, когда переезжала. И забрала с собой несколько мужских плащей и даже пальто, принадлежавших мужу — с которым они расстались в 1975 году. Не просто хранила их, а взяла с собой в последний путь. Сыну ли, себе ли? Память о муже вообще витает здесь очень: он было высокопоставленным чиновником, ездил в командировки и мог привозить посуду из ГДР, мебель из соцлагеря… Смотря на эту красивую мебель (и думая: о, у бабушки был похожий шифоньер, из Румынии что ли… и как она гордилась подбором и качеством, свидетельство удачливости и признания), сегодня снова очень модную, на одежду, которую хоть сегодня вытаскивай и одевай, ловила себя на мысли, что ты одновременно в двух машинах времени: и в прошлом в смысле советского, и в личном побеге во время статуса семейного и социального. В этом бережном хранении вещей, которые уже не пригодятся, но которые не можешь отпустить — и содержится здесь подлинность.

Вещи при этом — занятие самой героини, так как она вела кружок по домоводству и сама шила. Выкройки, советские журналы мод, отрезы ткани, которых набралось почти до потолка, сшитые и недоделанные изделия, в самодельном сундуке, — все здесь выдает личную историю. Представляешь себе, как смотрели на заграничное и пытались повторить. И выписывали эти журналы, в которых внутри идеологической рамки про совещание советской делегации печатали вполне объективные профессиональные заметки о носках туфель, подходящих тканях…

Когда думаешь, насколько предметы типичны или не обжиты (и этикетки рассказывают о том, где и когда вещи были произведены, а не как и когда приобретались именно этой семьей), насколько мало по вообще обстановке квартиры можно узнать о личном, натыкаешься на открытку «от сына Сашика» под стеклом. И думаешь, что эта ненарочистость личного, прибереженное для себя и близких знакомых, тоже знак времени. И в самом финале просмотра на откинутой столешнице секретера замечаешь проекции любительских фотографий — с жуткими дефектами, пересвеченными, с двойной экспозицией, первыми пробными у сына хозяйки. Их даже не распечатывали, но мать сохранила — в пленке. А кураторы отсканировали. Теперь же эти неловкие кадры смотрятся как чудо: дедушка позирует на дороге, люстра, которая висит в этой комнате как раз — случайно попадает в центр фотографии и заявляет о своей долгой жизни, друг детства улыбается еще тому Сашику, панельки еще только отстроенные возвышаются на снегу. И ты, не знакомый до того совсем с этой семьей, как будто уже немного и знаешь их. В квартире нет дверей, только арки, и вот как будто сама выставка — приглашение через выставленное напоказ для первого беглого взгляда пройти к «своему».

Вспоминали «Музей невинности» Орхана Памука в Стамбуле. Если Памук из аутентичного множественного, чужого, создает фикциональный нарратив про одну героиню (но и через роман — схватывает повседневность своей молодости вообще), здесь из личных вещей одной семьи ведутся ниточки к разным советским семьям и историям, через привязанные этикетки и открытие ящиков и створок как витрин. Но удивительно, как вещи то схватывают, то, наоборот, обманывают. Действительно ниточки из находящихся здесь катушек: какие-то легко раскатать, а над какими-то надо потрудиться или вовсе отставить. Вещи и дают понять что-то о человеке, и не рассказывают целиком. И это ощущение неохватываемости, приоткрывание дверцы, но оставление чего-то «про запас», прибережение сокровенного — кажется очень человечным, за что хочется сказать отдельное спасибо. Нине Константиновне, ее сыну, давшему возможность ребятам показать уже два раза эту выставку, и, конечно, кураторам и фонду «Живой город».

В статье использованы фотографии Зои Антоновой, Руслана Габдрахманова, Насти Бедриной и автора.