I

Пусти меня! Склони меня как жердь

К греховному злодейству. В наказанье

Любви бесполой странное желанье

Коснулось нас, чья сердцевина — смерть!

Яд тысячи цветов мы собираем в чаши

И пьем нектар отчаянья, о Лола!

Ты погубила все надежды наши,

Венера, совратив Савонаролу!

Тогда ты приняла ужасное обличье,

Проклятье, власть и ненависть кидая

Подобно обезьяне, что по-птичьи

Смеется, и по-демонски рыдает.

О, сладкой девы вспомнив состоянье

Верни улыбку мне и робкое лобзанье!

Let me away! Then is it not enough

That you have won me to your wickedness?

That we have touched the strange and sexless love

Whose heart is death? That you and I express

The poison of a thousand evil flowers

And drain that cup of bitterness, my Lola?

That you have killed my safe and sunny hours --

A Venus to seduce Savonarola!

Why have you taken this most monstrous shape,

Imperious malison and hate flung after?

You clutch me like a gross lascivious ape,

And like a gloating devil’s rings the laughter.

O sweet my maid, bethink yourself awhile!

Recall the glad kiss and the gentle smile!

II

Кто я? Где ты? О, кто же все же я?

И почему я допускаю ложь?

Я был настолько храбр, что ты умрешь

От песни, что стрелою быстрой дрожь

Распространяет в теле. Ты довлеешь,

Ты ставишь синяки, несешь увечья.

Пугаешь, но кошмар назвать не смеешь.

Я знал всегда, насколько бессердечна

Ты, Лола, отвечай! Скажи, о Божество,

Кто я, скажи, что любишь. Поражен

Ртом, что целует, милым существом.

Ты смотришь на меня задумчивым злодеем,

Что нож заносит над младенцем в колыбели.

Where are you? Who am I? O who am I?

Why do I lie and let you? I was strong --

I was so strong I might have bid you die

With one swift arrow from my quiver, song.

Now you are over me; you hold me here;

You grip my flesh till bleeding bruises start;

You threaten me with — can I name the fear?

I always knew you never had a heart.

God! who am I? My Lola, speak to me!

Tell me you love me; tell me — I am dazed

With something terrible and strange I see

Even in the mouth that kissed, the lips that praised.

You leer above me like a brooding fiend

Waiting to leap upon a babe unweaned.

III

Один лишь поцелуй, пожалуйста, даруй

В знак старой дружбы награди пожаром!

Все кончится, как этот поцелуй,

Скажи, что ты не злишься, пред ударом

Прости меня! Как сладко умереть

Когда бы ты меня убила нежно.

Один удар ножа (режь глубоко!), и смерть

Я принимаю слепо, безмятежно.

Да, я хочу узреть, как крови бьет фонтан,

Из горла моего и насыщает жажду,

Одной тоской горячей буду пьян,

Что в сердце ты вольешь и охладеешь дважды.

Тебя я подарю фонтан кровавых струй,

Но говори со мной, целуй меня, целуй!

Kiss me at least! We always were good friends --

Kiss me for old times' sake — Kiss me just once!

I know this ends — as every sweet thing ends!

But — say you are not angry! Ere you pounce,

Forgive me! You could make me glad to die,

I think, if you would only kill me kindly.

Just one swift razor-stroke — cut low! — and I

Would pass the portal happily and blindly.

Yes! I would like to think the fountain sprang

Straight from my throat and slaked your aching thirst,

Shot to your hot red heart one red hot pang,

Then left you cool and smiling as at first.

I give you freely my heart’s agony.

But oh! oh! speak to me! do speak to me!

IV

Убей меня сейчас о, Божество! Убей!

На бездыханный труп ты смотришь безучастно.

Нефритовым зрачком смертельный воздух пей,

Стальным клыком кусай, мой страшный сфинкс и страстный.

Позволь воскреснуть мне, чтоб вознести мольбу.

Я ненавижу то, что я лежу, страдая.

Ее убил вчера, сегодня я — в гробу.

Не дай мне смерть Христа, клыки в меня вонзая.

Ты знаешь, что к чему! Прохладная струя

Из побелевших губ струится черной крови.

И, ненависть свою скрывая и тая,

Ничтожной жизни сок своей приманкой ловишь.

Будь милосерден, сфинкс и высоси до дна

Всю кровь мою и жизнь, что стала холодна!

God! do not wait then! kill me now; have done!

Why do you watch me mute and immobile,

Sitting like death between me and the sun,

A sphinx with eyes of jade and jaws of steel?

Let me rise up to kneel to you and pray!

I hate this hell of agony supine.

You killed her yesterday; kill me to-day;

Let me not hang like Christ! Now snap my spine!

Surely you know the trick-- when from your lips

I see a thin chill stream of stark black blood

Trickling, the stream of hate that glows and grips

My lesser life within its sickening flood.

Be pitiful, and end your cruelty!

Suck out the life of me, that I may die!

V

Как ты возник, задумчивый вампир?

И почему шумна твоя могила?

Твой труп извне тюрьмы — сверкающий сапфир,

Откуда в жилах кровь, откуда в теле сила?

И где мне взять чеснок, чтоб отпугнуть тебя?

Мне не придет на выручку священник.

Ты будешь Дух Святой, а Девой буду я.

Нет утешенья мне, я давней злобы пленник.

И ты не отвратишь себя от преступленья,

Нет мира, нет защиты и покоя.

Как самый древний змий наводишь наважденье,

Как время, в хвост дракона завитое,

Готового ударить постоянно,

Целующего ту, что жертвенно-желанна.

O brooding vampire, why art thou arisen?

Why art thou so unquiet in the tomb?

Why has thy corpse burst brilliant out of prison?

Whence get the lips their blood, the cheeks their bloom?

Is there no garlic I may wear against thee?

No succour in the consecrated Host?

Nay, if thou slay not it is thou restrainst thee.

I am the virgin, thou the Holy Ghost.

There is no comfort nor defence nor peace

From thee (and all thy malice) in the world:

Thou sittest through the aching centuries

Like the old serpent in his horror curled

Ready to strike home — and yet not striking

Till thou hast lipped the victim to thy liking!

VI

Но разве я вам не кажусь прекрасным?

Ваш нежный рот сожмется в насыщеньи

Той твердой плотью, страхом сладострастным

Манящей, и в известном обольщеньи.

Возможно, вы позволите уйти,

О, сладкая, вдали мне будет слаще

В семь раз. Вас почитаю взаперти,

Но почему вы говорите чаще

С улыбкой «нет!», скажите еще раз.

Отказа молчаливое безумье.

Скажите «нет!», чтоб я познал сейчас

Ответ и потерял благоразумье!

Чего боитесь вы? Позвольте мне подняться

И сытостью в глазах любимой наслаждаться.

Am I not beautiful? Your lithe mouth twitches

As if already you were glutted on

This fair firm flesh that fears you and yet itches --

You know it — for some master malison.

Perhaps you mean to let me go? Ah sweet!

How seven times sweet if you will let me go --

Oh! Oh! I want to worship at your feet.

Why do you stab me with a smiling “No”?

Say “no” at least — to see you sitting there

So dumb is madness — why then, let me go!

I will — and you sit quiet — did you dare?

To everything the answer still is “No!”

You coward! Coward! Coward! let me rise! --

I cannot bear the hunger in your eyes.

VII

Ты так меня боишься очевидно,

И если мы расстанемся, ты знаешь,

Что я не буду дураком. Обидно,

Но вместе с болью ты меня теряешь.

Оставь меня! Не смеешь! Отведи

Глаза! Смеешься, упиваясь властью!

Ты не права. Но если в одночасье

Вернешься, лучше сразу уходи!

Ты знаешь бледный ужас тишины,

Тяжелый даже для плечей Атланта

Ты знаешь заклинания, сильны

Слова, что дарят мир, любовь, таланты.

Свой заговор боишься ты разрушить.

В молчании сидишь. Молчать — не слушать!

You are afraid of me — I see it now.

You know that if you loose me, never again

Will I be such a fool. I wonder how

I ever took this destiny of pain.

Loose me! You dare not. Take your eyes away!

You dare not. O you laugh! You trust your power

There you are wrong — but had you turned to-day

I would have murdered you within the hour.

Yes! you do well — you know the dreadful weight

Pale silence sheds, not Atlas could uplift.

You know the spell to conquer love and hate,

To win the world and win it at a gift.

You are afraid of that then — had you spoken

You fear the spell upon me had been broken!

VIII

О воля, адамантовая воля!

Насмешка заставляет вас смеяться

Но хуже нет молчания, глаголю!

Проклять ли божество и умереть, и сдаться?

Но нет, я не могу, в агонии страдать

Я продолжаю, связанный в аду.

Есть точка, где эмоция мешать

Уже не может. К миру я приду,

Хоть боль еще жива, она во мне поёт

Бог, испытай меня, пронзи меня до дрожи!

Я элемент страдания, похоже;

Я — Аполлон, что стрелы достаёт.

Прямые, гибкие орудия желанья.

О, сфинкс, взгляни, я дал обет молчанья!

Even that taunt has left you smiling still,

And silent still — and that is ten times worse.

Where is my will, my adamantine will?

Curse God and die? I can nor die nor curse.

Ah, but I can. The agony extends --

I am wrapt up all in an equal hell.

There is a point at which emotion ends.

I am come through to peace, though pain yet swell

Its paean in my every vein and nerve.

Try me, o God, convulse me to the marrow!

I am it’s element; I shall not swerve.

I am Apollo too; I loose one arrow

Swift enough, straight enough to conquer you.

O Sphinx! Gaze on! I can be silent too.

* * * * *

IX

* * * * *

Сейчас, когда растёт тупая боль,

И вместе с ней сильнее ликованье,

Кинжал малайский выхватить изволь,

Беги, спеши, неси своё желанье!

Я потрясен тобой до глубины души.

Спокойствием, на воина похожим,

Смертельно раненый, он выпустить спешит

Всю жизнь свою в удар, достав из ножен

Турецкий ятаган. Сейчас ты дышишь

Так близко от меня, и песнопенья

Меня лишают сил, но ты не слышишь,

Тех тайных слов жестокое шипенье.

Я терпеливо жду, ведь срок назначен,

Лобзанием червя дурацким схвачен.

Now then the pressure and the pain increase,

And ever nearer grows the exulting rose

Your face; and like a Malay with his kriss

That runs amok your passion gleams and grows.

It shakes me to the soul: by that you are stilled;

You hold yourself together, like a man

Stabbed to the heart, who, knowing he is killed,

Lets his whole life out in his yataghan,

And strikes one masterstroke. So now you breathe

Close on my face; you strip me of defence;

You sing in obscure words whose crowns enwreathe

My forehead with their viewless violence,

So that I lie, as at the appointed term,

Awaiting the foul kisses of the worm.

X

Близка ко мне, внутри ты прорастаешь,

Дрожу от поцелуев грешной плоти!

Безмерность моря жизни сочетаешь

С размытым берегом, где вы живёте

В бессмысленном блаженстве. Это мысль,

Живая мысль твоя в застойных венах!

Твои шакалы воют на священных

Путях, твои чудовища взялись

Смеяться в чреслах, в старых ветхих членах.

И монстров рой, создания геенны

Грызут мое плечо, мое колено.

На выжженной земле бушует жизнь.

Муссон сметает всё, что было нам помехой.

Тобою воскрешен, я буду жить для смеха!

You close on me; by God, you breed in me!

My flesh corrupt is tingling with the kiss

Of myriads, like the innumerable sea

In waves of life that feeds its boundless bliss

On the eroded earth. These are your thoughts,

Your living thoughts that throng my stagnant veins!

Your jackals howl among the holy courts;

Your monster brood of devils in my brains

Laughs; oh! they feaston my decaying blood;

They gnaw the last sweet morsel from my bones. --

As on the parched-up earth there flames the flood

Of the monsoon, black dust and barren stones

Leap into green, so I whose epitaph

Your passion writes, awake to live — to laugh!

XI

Я должен выдержать все ужасы, все муки.

Рождений и смертей круговращенье.

Я продолжаю в радости и в скуке

Терпеть всё это, милая, терпенье

Кончается! Довольно! Прекрати!

Твой рот корежит в молчаливом крике.

Задерживать дыхание, уйти,

Забыть агонии счастливые улики.

Сейчас, когда экстаз вернется в лоно боли,

Сейчас, когда союз, что означает смерть,

Вино блаженства ты пролила поневоле,

Луна мертва, царит над нами Солнца твердь.

Сейчас, сейчас! О, нет! Я все–таки проник!

Довольно! Адонай, о как же ты велик!

Even to the end of all must I resist.

New deaths, new births, each minute boiling over.

I can go on for ever, an you list --

Now, now! O no! I will not. O my lover!

Spare me! Enough! Take pity! Mutely moans

Your mouth in little sobs and calls and cries

And catches of the breath, whose bliss atones

In once for all the long-drawn agonies.

Now that the pain swings over into pleasure,

Now that the union which is death is done,

The wine of bliss rolls out in brimming measure.

The moon is dead — all glory to the Sun!

Now, now! Oh no! Oh no! I penetrate --

I pierce. Enough. God! God! how Thou art great!

XII

Всё ближе, ближе! Нет, остановись!

Подумай, что за чудо разбудили?

Со мной в глубины ада углубись,

В дурманящем раю нас усладили.

Где мы сейчас? Неважно! Где же мы?

Зачем флиртуешь? Ты моя всецело!

Целуй меня, уста мои немы.

О, Боже, я весь твой, прости, что так несмело!

Лязг древних колесниц и факелов шипенье,

Где конь грыз удила, там факелы горят!

Внезапно острый шип дарует единенье,

Взрыв воздуха в металл расплавленный, кричат

Созданья света, тишины творящей

Падение туда, где тих родник бурлящий.

Then closer, closer. No ! — then stop — think well

What is this wonder we awake. Now think

We are cast down to the abyss of hell

Or tremble upon heaven’s dizzy brink --

Which? All’s the same. Go on. No — what is this?

Why dally? To the hilt! Ah mine, ah mine!

Kiss me — I cannot kiss you — kiss me! Kiss!

Oh! God! Oh Go! Forgive me; I am thine. --

Horses and chariots that champ and clang!

The roar of blazing cressets that environ

The form that fuses in the perfect pang.

A blast of air thorough the molten iron --

One scream of light. Creating silence drops

Into that silence when creation — stops.

XIII

Финита ля комедиа, король

Возможно не в восторге от премьеры!

(Завядшую гардению изволь

Вплести в прическу!), жуткие манеры.

Что пожелал «король»? — британский люд –

Их горе для меня всегда отрада

Гекуба их мне безразлична, пьют

Пускай, им Бренвилье отсыплет яда.

Что сделано — то сделано, признай!

Пусть рыцарь бледный здесь отыщет пламя!

Прекрасное, жестокое созданье –

Играешь ты с огнём, играй, играй!

Скажи мне честно, правды не тая,

Что нет такой как ты, звезда моя!

So — e finita la commedia.

“And if the King like not the comedy”

(Twine in your hair the fallen gardenia!)

"Why then, be like he likes it not, pardie!

“What will the "King” — the British Public-- say

When they perceive their sorrow was my fun,

Their Hecuba my mocking Brinvilliers?

I neither know nor care. What we have done

We have done. Admit, though, you are rare and rich!

This palely-wandering knight has found a flame

Both merciless and beautiful, you witch!

You play the game, and frankly, as a game!

This is the hour of prattle — tell me true!

I have never met another such. Have you?

XIV

Комедий трагедия казалась,

Я чувствовал всё то, что было нужно.

Поскольку колесо всегда вращалось,

Мы можем запретить вращенье дружно.

Я в центре колеса и в стороне

Я — всё и всё во мне, и всё напрасно!

Я — сердце ярко-красное, во мне

Живёт змея и хаос сладострастный.

Ты копия меня — и в этом тайна наша,

Бесцельности бесплодные бастарды

Не смогут нас понять, увидев в небе даже

Свободы разноцветные петарды!

Поэтам незнаком зелёный сыр из мела,

Любовной чепухи они намелят смело!

Yet all the comedy was tragedy.

I truly felt all that I farced to feel.

Because the wheel revolves, forsooth, shall we

Deny atop and bottom to the wheel?

I am the centre too, and stand apart.

I am the All, who made the All, in All

Who am, being Naught. I am the bloodbright Heart.

Wreathed with the Snake, and chaos is their pall

Thou art as I; this mystery is ours.

These blood-bought bastards of futility

Can never know us, fair and free-born flowers.

So they may say — they will — of you and me:

"These poets never know green cheese from chalk:

“This is the sort of nonsense lovers talk.”

Перевод с англ. Екатерины Дайс