Джек Парсонс Песни для колдуньи
КОЛДУНЬЯ
Твой низкий голос режет темноту
Как ноты арфы и его я слышу,
Пронзающим ночную пустоту
И звуки чувственно и нежно вижу
И ощущений утонувших мрак
Где аромат дурмана, олеандра,
И мускуса сияет как маяк,
Пока твой голос вьется как лиана.
И помню я
Тот старый сад и тайный зов
Миндалевидных глаз и медной гривы,
Отчаянье на грани вещих снов
Спешу туда, где земли так красивы,
тобою заколдован, в рай лугов
И, пойманные ночи паутиной,
Ловлю слова, что ни один единый
Не рассказал поэт иль богослов.
НОЧЬ
Нежная и влюбленная,
Ламия поет свои ночные серенады,
Странные соловьиные трели,
Мурлыканье львицы
В тумане сияющей ночи,
Или мягкий шепот убийства,
Сразу после погасшей вспышки
И ухода в небытие.
В то время, как предмет ее воздыханий
Спит, крепко спит.
Подопечная смерти, преображенная Лебедь,
Поет чудесные, печальные вещи,
Стрелой падает вниз и встречает на сложенных крыльях
Блестящую звездами ночь.
Или же в яркий полдень снится солнцу пустыни,
Как оно стало тенью лица, обращенного ввысь.
Лезвие великолепно, а ягуар
В движении — само совершенство.
И медленно в пустом заброшенном доме
Я мечтаю о том,
Как буду искать запрещенные вещи
На черной звезде.
В то время как Ламия томно поет
О странных фантазиях.
Как щелкают кастаньеты,
Как прыгает леопардесса,
Как плачет скрипучий гриф,
Так Ламия пляшет, стрекочет и плачет
Безумная, как звезда
Над багряным морем.
Дорогая, ужасная, темная,
Подойди ко мне и повесь
Покрывало своей беспричинной нежности
На мой разум.
Матерь звезд, секрет твоего огромного сердца
В бесконечности
Душных кошмаров ночи,
Отражающих эхо
Твоей ночной серенады.
ПАН
Не плачьте те, кто потерял меня,
Пастелью бледной иль молчащей лирой.
Я был янтарной девой у огня,
И юношей златым в мечтаньях мира,
Я был весенним ветром, духом роз,
Я садом был и тьмой, и пламени порфирой,
Был жезлом, что будил, цветком, что рос,
Я был певцом бессмертным, песнью, лирой.
Сейчас я осень, да, сдувать мои ветра
Стараются с трудом цветы желаний южных,
И листья, и мечты сметают со двора.
Но стану я зимой, молчаньем снежным, вьюжным!
Но все же я весь твой, мне никуда не деться,
Ликующий, когда все тщетно, господин.
Последуем в ледник, где я возрос один,
В стальные недра каменного сердца.
Я черен стал должно быть в назиданье,
Но разве был я некрасив как ныне?
Не хуже я, чем чистые созданья,
Что бросили тебя в моей пустыне!
Позволь мне — сардоническому, злому,
Обнять себя, почувствуй, что старик,
Которого звала ты по-иному,
Приник к твоим губам и растопил ледник.
СТОУНХЕНДЖ
Пусть летний гром на западе гремит
Как будто легион VI-й железный,
Из призраков составленный, приник
к земле холмов — печальной, бесполезной.
Дубы тенисты и тихи как встарь,
В серебряном свечении луны
Омела ждет безвольно и покорно
веленья месяца, златого как янтарь.
И чаща ожидает чудотворной
Мелодии, что призовет богов
И будет ожидать их возвращенья.
Я знаю,
Что придут опять без мщенья,
Те, кто ушел, на молодой луне,
Ушел так медленно,
Что за собой оставил
Неполный круг, чернеющий алтарь.
САД
Есть сад, в который Смерть уходит спать…
Подобно юноше, что, бледный и влюблённый,
Роскошные цветы стремится охранять,
Но головой кивает, утомлённый.
Там в сумеречный день сияют в полумраке
Мечты, подобные мотивам тайных песен,
И мечутся в гармонии и страхе
Сердечный мир для счастья слишком тесен.
И все влюблённые приходят в этот сад,
В златой листве случайно встретив вечность,
Где мрачной Смерти сон, где сладкий ад,
Где рядом страсть и страх, бес и беспечность.
Невыносимой красоты луга,
И слабость тления, рыданий круговерть
Тревожащая сада берега,
В чьем лабиринте засыпает Смерть.
ПЛЯСКА
Пантера черной ночи в пятнах звезд
Свирепо разрешает ласки ветру.
Луна — ужасный вымпел золотой.
Оркестр за сценой плачет о Любви.
Печальный гамадрил в трико паяца
Торжественно танцует сам с собой.
Вервольф же оглушительно поет
Ужасную мелодию, вампир,
Лаская череп,
Тихо так смеется.
Альт-саксофон поет в оркестре:
«Моя любовь, моя любовь, моя любовь!»
Вервольф поет:
«Луна-обманщица, веселая злодейка,
Кровавишь обещаньем в небесах,
Прекрасная танцовщица моя,
Невеста, милая!»
И воет.
А саксофон:
«Моя любовь, моя любовь, моя любовь!»
Вервольф:
“Испорти плоть и вниз спустись из царства
Туда, где в падшем море из медуз
Чернеют звезды, леди громко злятся,
В грехе шатаясь”.
Вампир все также лыбясь, гладит череп,
Что бархатным выводит баритоном:
«Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?»
Печальный гамадрил еще танцует.
Вервольф:
О, ночь сиянья звезд, что блещут словно
Сверкающая сперма в матке неба.
О, женщина-змея, плясунья злая –
На пире, улыбайся вновь и вновь!
И саксофон:
«Моя любовь, моя любовь, моя любовь!»
ПОД ПОЛЫМ ХОЛМОМ
На зеленом закате приди в их дом,
Когда ветер стих, а луна полна
Пока вечер трепещет и ночь юна
В пещеру под полым холмом
на стук барабана, на скрипок звон,
И пронзительный флейты стон.
Там юная дева танцует с козлом
В пещере под полым холмом.
Черная шерсть, локонов свет
В козлиных зрачках золотой отсвет.
И стук барабана, и скрипок звон,
И пронзительный флейты стон.
В его глазах золотой родник
Так тиха змея, и так мудр старик.
А у девы той очи демона,
Что в его зрачках пляшет медленно
Под стук барабана, под скрипок звон,
И пронзительный флейты стон.
АЦТЕК
В далекой стране, на чужой стороне,
Где череп разлегся на пятерне,
Стучат барабаны Смерти.
В чужой стороне, на высокой горе,
Где клюв, встречая тело в броне,
Рисует линии на серебре,
Где яркую жизнь стучат барабаны Смерти.
В рыжей стране, на алой траве,
Под красным солнцем проклятый род.
Череп слушает стук барабанов Смерти.
Но каждый череп — это лицо,
Не плюй в колодец за мертвецом
Под мертвым солнцем, в сплошной круговерти,
Где стучат барабаны Смерти.
Под алым дождем, в рыжую жатву,
В красный полдень багряный зверь
Стучит в барабаны Смерти
барабаны Смерти
барабаны Смерти
ОСЕНЬ
Есть слова, которые не пропоешь –
Это звезды серебряных струн.
Из колодца сердца ты вынешь нож,
Из морской волны жемчуг лун.
Не споешь как осень наводит грусть
От былых желаний, увядших мечт,
И как месяц, спрятавшись за сосну,
Торжествуя, скалится, словно меч
Азиатский, движутся гор гряды,
На закате, стоит угаснуть углям,
Не споешь про ровные птиц ряды
В небесах спокойных, где гуси, утки,
Дорогие мертвые, павший лист,
Улетают вдаль под семью ветрами,
Не споешь как воздух от снега чист,
И как буря буйствует над морями.
Половины этого не споешь,
Я забыл слова, от которых пьян.
Я забыл надежду, попал в туман,
Где, запутавшись в рыжей копне, идешь.
ДОМ КОЛДУНЬИ
Я исчез в заколдованной чаще,
Я пошел за безумным ликом.
Догорает костер светящий,
Сумасшедшей луны улика.
Я прокрался во двор поэтов
Чтобы внять небесным дуэтам.
Собираются в черной пене
От звезды и эльфы, и феи.
И мерцают огни, блуждая,
Ведьмовской огонек и другие.
Если будущее встречаешь,
То трагична сна летаргия.
Если прошлое расплетаешь,
Просыпается ностальгия.
Здесь в подвешенной темноте
Небес, что уже не те,
Но станут опять небесами
Я вижу призраки сами,
Крылатые демоны ночи,
Предлагают мне царства и яства,
И принцессы флиртуют и ведьмы охочи
До меня и сулят мне богатства.
В воздушном замке, за стеклянной стеной
Я борюсь с паутиной, спорю с луной,
Но тень мою у меня за спиной
Медленно сокрушат
Как в пыльном чулане тикает смерть
Вечная часов круговерть,
Что опаздывают и спешат.
Перевод с англ. Екатерины Дайс