I

Lord! on love’s altar lies the sacrament.

O willing victim, eager to be slain,

Lusting to feel the knife, the life-veil rent,

Assumption energized by death! O fain

To feel the murderous ardour of the priest

Clutch at his throat, theurgic frenzy fly

About the initiates of the Paschal feast

And know it centred in the dim dead I

Loosed by the pang — even thus you know it is,

Even thus, when I invoke your harsh caress,

Put up my mouth to your immortal kiss,

Confess you for my lady and murderess --

In mine own life-blood I exult to float

Even as your white fangs fasten in my throat.

I

На алтаре любви лежит, Господь,

Желающая жертва, в ожиданье

Ножа ее сокрыта тайной плоть

Под покрывалом жизни. О, желанье!

О, страсть жреца, убийственный пожар,

Щемящий горло, жертвенная Пасха,

Безумие теурга безучастно

Летает над сознанием как шар

Над мертвым эго, выпущенным болью.

Но и сейчас бессмертный поцелуй

Я призываю, ласки жду безвольно

От госпожи, меня убившей, струй

Горячей крови. Бьет фонтан покорно

Когда резцы ты погружаешь в горло.

II

You stand away — to let your long lash curl

About this aching body, fiery rings

Of torture, o my hot enamoured girl

Whose passion rides me like a steed and stings.

Like to a wounded snake infuriated

With pain, you drive your reeking kisses home

Into my flesh, their poisonous frenzy mated

With this delirious anguish, bitter foam

Of storm on some innavigable sea.

Whip, whip me till I burn! Whip on! Whip on!

Is it not madness that you wake in me?

Is not this curse the devil’s orison?

Ah, devil! devil! when you grip me and glare

Into mine eyes, and answer all the prayer!

II

Отходите — и завиток кнута

На страждущее тело опустился.

О, девушка, чья скачет нагота!

Наездницей я вдоволь насладился.

Вы раненой змеей ползли по мне,

И, разъяряясь, утопили жало

Внутри дрожащей плоти. Так в огне

Опасного психоза удержала

Морская пена проклятых штормов.

Еще! Еще хлещите, все мне мало!

Будили вы болезнь больших умов –

Безумие. Оно меня поймало.

Проклятие — молитва демонессы,

Что смотрит мне в глаза во время черной мессы.

III

A virgin with the lusts of Messaline,

A goat-soul in the body of a saint,

You writhe on me with cruel and epicene

Phrenzy and agony of acute restraint.

You ache — you burn — you dizzy me with blows --

You call me coward and eunuch, who say No.

Volcanic child! upon your masking snows

I will not raise my rod, that forth may flow

Torrents of blazing lava, that shall hiss

And roar, and ruin all the glad green world.

I like the attack of your seducing kiss

The lashes of your love about me curled,

Better than slack delight and murmuring sigh --

Flowers by the road to sad satiety.

III

По мне скользишь с жестокостью бесполой

О, девственница с жаждой Мессалины

В безумии, в агонии тяжелой –

Святее всех святых, с душой козлиной.

Страдаешь — и горишь — и бьешь ударом

Отточенным и дразнишь импотентом!

Дитя вулкана, мне не нужно даром

Твоих снегов, что маскируют тентом

Зеленые луга твоей дубравы.

Мой жезл не подниму, чтоб не разрушить

Уютный мир потоком жгучей лавы,

Но свист бича я обожаю слушать,

Он слаще, чем восторг и вздохи наслаждений.

Он — полевой цветок печальных насыщений.

IV

Spit in my face! I love you. Clench your fists

And beat me! Still, I love you. Let your eyes

Like fiery opals or mad amethysts

Curse me! I love you. Let your anger rise

And with your teeth tear bleeding bits of flesh

Out of my body — kill me if you can!

I love you. I will have you fair and fresh,

A maenad maiden maddening for a man.

Ay! you shall weary in the erotic craving!

I’ll have you panting — aching to the marrow --

Exhausted, but a maiden (Lesbia raving:

“Catullus brings a song and not a sparrow”)

Famished with love, fed full with love, your soul

Still on the threshold of the unenvied goal.

IV

Плюнь мне в лицо! А я тебя люблю!

Сожми кулак, ударь! Подобно аметистам

Безумным, раскаленному углю,

Твои глаза горят. Проклятием когтистым

Порви живую плоть! А я тебя люблю!

Ты будешь для меня прекрасна и юна!

Менады променад не променять, скорблю,

На жизнь. Убей меня, неистовством полна!

Тебя я утомлю своей любовной жаждой,

(«Приносит песни мне Катулл, не воробей» –

То бредит Лесбия). Страдая жилкой каждой,

Дыша с трудом, еще сильнее бей!

Голодной без любви и сытой обожаньем,

Уходишь от меня, невинное созданье!

V

The goal of love is gotten not of these

White-blooded fools that haste and marry and tire.

They grasp and break their bubble ecstasies;

We know desire the secret of desire.

We have the wisdom of the saints of old

Who know that what divinely is begun

Glows from dawn“s grey to noon”s deliberate gold

Darkens to crimson — and day’s race is run.

For us the glamour of the dawn suborning,

We escape the enervating heat of noon:

We hear Astarte for Adonis mourning,

And close our lover’s calendar at June.

Ah, Lola! but we suffer. Hell’s own worm

Aches less than this, and hath an earlier term.

V

Любовной цели не достигнут те

Глупцы, что так спешат сперва жениться.

Они ломают счастье в простоте.

Им тайной наслажденья насладиться

Мешаем мы, кто знает как когда-то

От серого рассвета к золотому

Полудню и багровому закату

Проходят сутки по пути святому.

Нас подкупает волшебство рассвета,

И мы бежим полуденного жара.

Мы слышим плач Астарты неодетой

Любви в июне избежим пожара.

Но, Лола! Мы страдаем бесконечно,

И боль сильна, и муки ада вечны!

VI

You grind your tiny shoes into my face;

You roll upon the furs before the fire,

Smiting and cursing in the devil’s race

Whose goal and prize is Unassuaged Desire.

You rub your naked body against mine:

You madden me by blows and bites and kisses ;

You make me drunken with your stormy wine;

We swoon, we roll into unguessed abysses

Of torture and of bliss; we wake and yearn,

Doing violence on ourselves — anon we are slain,

Slain and reborn again to ache and burn :

Aeon on aeon thunders through our brain. –

At last you see, my maiden ? Kiss me! Kiss!

There is no end — happy or not — to this!

VI

Ты протянула туфельки ко мне

И, кутаясь в меха перед камином,

Ты проиграла в дьявольской игре –

Чья цель — состроить девственную мину.

Ты обнаженным телом трешь меня,

Ты дразнишь поцелуем и укусом,

Своим вином туманя и дразня.

Мы катимся в расселину как бусы.

Очнувшись в пропасти из счастья и стыда,

Мы мучаем друг друга, понимая,

Что мы мертвы. Но оживем, когда

Наступит час, страдая и пылая.

Пройдут века сквозь общее сознанье

Конца не будет, только лишь лобзанье!

VII

There is a respite — we must part anon.

Short are the hours of sweetness: it is well.

Could such a bout of murder carry on

We should drink poison and awake in hell;

Or being but mortal, or nearly mortal, yield

Exhausted spirit to the clamant flesh;

The book of common love should be unsealed,

And we be caught within the common mesh

That catches common folk. O God! bite hard!

Smite down rebellious flesh with hideous pain!

Bite hard! Smite hard! By bruises scarred and marred

Love this exultant face! Again! Again!

O Lola! Lola! Lola! Kiss me, Kiss!

Nay — nay! Kiss not! I cannot bear the bliss.

VII

Вот передышка перед расставаньем.

Минуты счастья кратки — и прекрасно!

Но если б продолжалось убиванье,

В аду бы оказались мы напрасно!

Или остались смертными: уступит

Бессильный дух шумливой наглой плоти

Любви земной слова сейчас проступят,

И нас поймают в сеть, где вы найдете

Простых людей. О, господи! Кусай!

Рази мятежный стан ужасной болью!

Кусай сильней! И шрамами карай,

И синяками как своей любовью!

О, Лола! Зацелуй до изможденья!

Нет, не целуй, за что мне наслажденье?

VIII

You are a devil gloating on the pain

You suffer and I suffer; you laugh shrill

Over the pangs of those pale fools, the twain

Whom we deceive, whom we shall surely kill

Whispering a word of this. Ah! joy it is

That false to faith is all the honied pressing;

A traitor triumphsin each stolen kiss,

Caligula and Cressida caressing.

You love yourself for stealing me away

From the proud lovely wife; you love me more

That in my arms a prostitute you lay,

And to your troth-plight lover played the whore

When mouth to mouth we clung,and breath for breath

Exchanged the royal accolade of death.

VIII

Питаться болью — воля демонессы.

Страдаешь, как и я, смеешься нежно

Над муками глупцов, над жутким стрессом,

И мы, убив, их предадим, конечно,

Шепча похожие слова. О, наслажденье –

Фальшивой веры сладкое желанье!

Предатель торжествует в наважденьи:

Крессиды и Калигулы лобзанье.

Вы любите себя за эту кражу

У милой верной женушки супруга.

На наше ложе проститутка ляжет

И ваш жених найдет себе подругу,

Когда устами уст, души — дыханьем

Коснемся акколады издыханья.

IX

I love you for your cruelty to them;

I love you for your cruelty to me;

I see their blood glittering a diadem

Upon your dazzling brows; my blood I see

Sucked deep into your body, curling round

Like fire in every artery and vein

Massed in your heart, colossal and profound.

I am mad for you to brand me with the stain

Of your own vice. Our souls, a murdering crew

Of itching Mullahs, wallow, dervish-drunk.

Love surges at the pang! Our poisonous dew

Of sweat and kisses blinds us. A mad monk

Kissing fanatically the cross that had

Devoured his vitals is not half as mad!

IX

Я за жестокость полюбил тебя

Жестокость к ним, безжалостность ко мне.

И, капли крови нервно теребя,

Венец свой ты окрасила в вине.

Моя же кровь течет в прекрасном теле,

Бурля в любой артерии и вене

В огромном сердце, полном наслаждений.

Безумный, опьянен тобой как элем,

Твоим пороком, нашим преступленьем

И, шайкой ассасинов вечно пьяных,

Блуждаем в ядовитых испареньях.

Любви потребна боль, ее изьяны.

Монах безумный, что целует бога,

Пожравшего его, умней намного!

X

Ay! rub yourself, you big lascivious cat,

On the electric soft, the wanton fur!

Call upon Hera! You’ve a furious gnat

Worth any gadfly ever sent from her!

Call upon Aphrodite! she will send

No sparrows from her prudish Paphian home!

Call upon Artemis! She will not bend

To lift you from your seas of bitter foam!

Nay! wrap yourself and rub yourself in silk!

Drink of my blood, engorge my fruitless sperm!

For you were suckled on the poisonous milk

That betrays virgins to the deathless worm.

Are we not glad there of? Kiss, Lola, kiss,

Comrade of mine in the uttermost abyss!

X

Развратная котяра, три себя

На чрезвычайно мягком, пошлом мехе.

И Геру призови! Комар, свербя,

Не хуже овода создаст помехи.

И Афродиту призови! Хотя

Она не шлет из пафосского храма

Воробышка. И, Артемиду чтя,

Не жди ее средь пенных вод хамама.

Нет! Оберни себя в ярчайшие шелка,

Глотни бесплодной спермы, выпей крови!

Тебя поили ядом молока,

Что девушек для червяка готовил.

Но разве ты не счастлива, товарка,

Когда от поцелуев в бездне жарко?

XI

Follow Iacchus from the Indian vales!

Set him with song upon the milk-white ass!

Follow Iacchus while the sunset pales!

Revel it on the flower-enamelled grass

While the moon lasts; then plunge in trackless woods!

Slay beasts unheard-of and blaspheming kings!

Mingle in madness with strange sisterhoods!

Dare black Aornos with Daedalian wings!

All words! words! there’s a hunger to express

The infinite pangs, the infinite mighty blisses

Stored in the house of rapture and distress

Whose key is one of our blood-tainted kisses

Whose fume arises from the accursed sod

Where we lie burning and blaspheming God.

XI

За Вакхом следуй Индии долиной,

Затем его поставь на зад молочный.

Пой песни в угасании закатном

Траве, эмалированной цветами.

Пируя под луной, стремись в леса,

Убей зверей невиданных, проклятья

Оставь для королей, смешай безумье

Свое с чужим и крыльями Дедала

Покрой Аорн. Слова, слова, слова!

Нуждаясь в выраженьи бесконечных

Страданий и безоблачного счастья,

Лежащих в доме бедствий и экстаза,

Чей ключ — наш поцелуй, омытый кровью,

Чей дым — трава, мы проклинаем Бога.

XII

So in this agony of enforced silence

The sober song breaks to a phrenzied scream;

The shattering brain admits the mad god’s violence,

And wild things course as in an evil dream:

Devils and dancers, druidrites and dread,

Horrible symbols scarred across the sky,

Invisible terrors of the quick and dead,

Impossible phantoms in mad revelry

Conjoined in spinthriae of bestial form,

Human-faced toads, and serpent-headed women,

All lashed and slashed by the all-wandering storm

Caricature of all things holy and human — --

Such are the discords that absolve the strain

As this wild threnody dissolves the brain.

XII

Тишь песни разрывает крик безумный

В агонии неловкого молчанья.

Мозг допускает, что насильник — шумный

И грубый бог. Кошмарные созданья:

Танцоры, демонессы и друиды.

На небе шрамы от ужасных знаков

Безумная гулянка и флюиды

Живых и мертвых, пляска вурдалаков.

Бордельные монеты с непотребством,

Лягушки с человеческим лицом

И женщина-змея. Все смял свирепством,

Смешное и святое, страшный шторм.

Противоречия, пожалуй, облегчали

Весь диссонанс, тренодию печали.

XIII

Forgive me, o my holy and happy maid,

Lola, sweet Lola, for the imagination

Of all things monstrous that your soul dismayed

Reads on the palimpsest of my elation.

Simple and sweet and chaste our love is ever,

And these its wild and mystic characters

That rage and storm in impotent endeavour

To unveil our glory to our worshippers.

Lola, dear Lola, mystic maiden o’mine,

Let us not mingle with the ribald rout

That throng our temple. Close, Palladian shrine,

With our reverberate glory rayed about!

Abide within-- with me! Let silence sever

This velvet “now” from that unclothed “forever” !

XIII

Прости меня, святое совершенство,

За все те вещи, что тебя пугали.

На палимпсесте райского блаженства

С тобой про разных монстров прочитали!

Простой и сладкой, чистой, безупречной

Моя любовь к тебе пребудет вечно!

Мистические знаки прочитают

Те, кто нас славят, молят, почитают.

Я не хочу участвовать в разгроме,

Что происходит в нашем, Лола, храме!

Воздвигнутом когда-то божьем доме

Палладио, его закроем сами!

Останься и сними с себя в молчаньи

Сиюминутный бархат обещаний.

XIV

Though I adorn my thought with angel tresses

Or pluck its pallium from the demon-kings,

My spirit rests at ease in your caresses,

And cares not for the song, so that it sings.

Life is but one caress, onesong of gladness,

One infinite pulse of love in tune with you;

One infinite pulse, upsoaring into madness,

Down sinking to content. O far and few

The stars that follow our lofty pilgrimage

Into the abyss of silence and delight

Beyond the glamour of the world, the age,

The illusions of the light and of the night.

Wherefore accept these meteor flames that dance

Pale coruscations to our brilliance!

XIV

Кудряшками амура вьются строчки

Или одеты демонским плащом,

Моя душа не песни слушать хочет,

А нежную мелодию, плющом

Ползущую. Жизнь — это песня. В ритме

Счастливой жизни вечные напевы.

Тебя увижу в постоянной рифме,

С ума сойдя, мистическая дева.

Немного звезд, что следуют за нами.

Путь к пропасти молчанья и восторга

Лежит вдали от мира, и за снами

Ночными и дневными как за шторкой.

Танцующий огонь меторита –

Холодное сиянье нашей свиты.

Пер. с англ. Екатерины Дайс