Джори Грэм. Всегда-отступающее место
Джори Грэм — американская поэтесса, авторка пятнадцати сборников стихов, отмеченных многими наградами, в том числе Пулитцеровской премией.
Книга P L A C E (2012), переводы из которой представлены в данной публикации, была удостоена премии Forward Poetry Prize 2012 за лучший поэтический сборник и вошла в
Беговая дорожка
Дорога принимает нас дальше. Она хочет, чтобы мы выучили «нигде», эту слепящую
брешь, улыбку широких дней, растянутых
в пустоту, это не развлечение, она всерьез хочет чтобы мы
выпустили внутричерепное сознание, его ручьи и каналы, его
скользкие стеблистые полушария, дико сплетенные, она дорога
хочет, чтобы мы
сейчас же
вытряхнули его
сознание
из упаковки
вперед
в начало забега, почувствовали, что это, это всегда-отступающее место
под обязательным залогом
вопроса –
цель назначения? — сознанию подобает желать ее, не правда ли
подобает неистово
управлять ею, разворачивать ее
чувствовать все
ее грани — ее хрупкие
катастрофы — смерть от воды, смерть от
истощения — смерть от удивления — смерть от брака — смерть от глубокого
погружения в прошлое, в отдаленное прошлое — смерть от ледяных кернов и предсказания –
внутренности лежат на столах тысячелетий — довольно ли ты вглядывалась в них спрашивает
дорога сероватого цвета, шурша, или может
это мое сознание, я вошла
в это стихотворение здесь
на линии 28, в 6:44, я пыталась остаться снаружи, я не хотела
вступать на нее, но подул ветер, маленький ахилл-ветерок, сам город
прервал умирание чтобы шепнуть ты нам нужна, жалоба которую мы
снова прибьем к дверям должна быть подписана коллективно, все нуждаются в том
чтобы идти сообща, все должны чувствовать прах под ногами, смерть от жажды,
смерть от голода, смерть от пренебрежения, смерть без причины смерти, смерть от
раскрытия — о розарий — роса все еще в нем, сухие поля в каждой капле поддерживаемой
лепестком — смотри можно увидеть трещины в земле их отражение — пуританские высушенные
поля — пронзительная откровенность в щелистом поле — экран темен — полон растрескавшейся
земли — земля — смерть от трансцендентной истины — смерть от банковского дела –
от светокопии и взаимного гарантированного уничтожения — смерть от сдерживающего
фактора — моющего средства — беспорядка — клеветы — снятия ограничений — конца дороги –
где следы обрываются и кто там выходит
дружелюбен
торопясь бок о бок с тобой день говорит и ты двигаешься внахлест
внутрь дня
ощущая как твое поразительное одиночество смешно обрастает
крыльями — кем ты станешь
однажды, кем ты станешь теперь когда вся эта глина текущая сквозь тебя
наконец обретет
форму, и на рассвете ты поймаешь свой взгляд
там на сверкающей плоскости с разбитым лицом
кто же ждал тебя целый день пока ты так торопилась — тот, кого велено было
достигнуть — смерть, взгляд без оправы. О, не достаточно ли времени
прошло, нельзя ли на ночь остановить движущуюся дорожку, но нет
велено, велено, вселенная
– в твоей голове пока
она расширяется — и снова октябрь
как полагается, новая ясность –
и снова золото ложится на
тугие валки сена
длинные ряды скошенные поля –
глаза зимы что спрятаны как сердцевина всего, и вороны точат
свои крики-клинки с утра,
и мороз распускает свой параллельный мир,
и дорога, кажется, хочет наматываться на катушку в твоих руках, в твоей голове, тонкая
нить, которую ты бы распутала
обратно до ее истока
правда, что есть люди, которым с нами не по пути? Правда, что есть
невыбранная дорога? И снова октябрь
как полагается, новая ясность, жатва — танец –
будь осторожна с партнером по танцу
он идеально обучен
движениям.
О добродетели мертвого дерева
И все того же сокола ты держишь когда я через поле каждый день
иду
и он волен
выбрать точку
для обзора так
свободно, больше не взмахнув студеными пленительными крыльями
что сеют
в поле воздуха
пикирует. Он кормится. Там земли не бесплодны где мертвый дуб
живет — мой
дорогой — вверх-
лоза вьется по его стволу, вращаясь в отсветах, пустыня тихо-отмирающих
частиц — где другая сила
мерцает — медлит –
гаснуть — ни лету ни зиме –
не быть — весне, ни
году и ни дню, где солнце
существует –
только здесь-бытия-покой в маленьком исправно бессловесном многообразном мире
вечного томления
убийства и
всходов — даже сейчас в самом начале сезона — они удлиняются — не-
видимые в трещинах
раскрывающейся
лузги — они толкают — как мы когда увидели друг друга впервые ты и я –
полны нетерпения…
Чернота это телефонный провод — чернота безрадостной мгновенной
связи,
нищета болтовни убивающая со спины
экранов бес-
конечно кто-то ломает пальцы
кому-то — прямо сейчас — слышишь их смех? — каждый в своей тюрьме — там в человеческом
сердце которое
невозможно
резиновой
дубинкой размозжив всю плоть
— и даже топором сердца — достичь — иллюзии независимости — из-
бежать. Она хочет их. Она хочет
чтобы они летели в нее. Летите это кричит
электрошокер в
руке. Тюрьма никогда не
кончится. День подходя к концу являет верховного бога, но в братстве своем они не смогут
его распознать. Пока он
до основания рассеченный не откроет
пульсирующее сердце. Возлюбленные
должны будут заплатить
выкуп
за тело своего ребенка. Поэтому, друг мой, герой — это мертвое дерево. Здесь в моем поле, мое.
Я его завоевала. Я за него заплатила. Мои деньги как ветер веют над ним.
Я подписала бумаги своим именем. И облако
прибывает с Востока
в него. И тюрьма
вырастает слишком большой чтобы ее смогли разглядеть.
И он никогда не кричит, никогда
мой безмолвный сокол, когда я прихожу, перед тем как он дрогнет, с избранной
ветки. И я думаю о
мертвом-насквозь стволе, безлиственных ветках, слабеющих
корнях отсыхающих-глубоко
в живой почве. И я замедляюсь чтобы продлить мою к ним любовь. К их пока-
что-крепости
гниющей, и как они высоко
держат эту серо-голубую
бедность веток с
однажды-струящимся-соком в жилах
эти ветви тогда
развернувшиеся-вокруг
чтобы мое голодное маленькое существо проскользнуло в их тишину
над
рядами новой
пшеницы. Это
благо говорит моя человеческая душа урожаю. Я не буду слушать крик
больше. Я буду
слушать как темнота приходит выпустить дрожащих сжимающихся
мышей из нор и
как они ползут к поверхности и на поверхность наружу
и как поверхность
плодоносит серыми лоскутами бархата едва видимыми в последних лучах
в той части мира
которая предъявляет мертвое дерево. Я пожила я
говорю вечеру
У меня довольно ярости и я встречаю поздние вести с достоинством. Я
живу.
Железная дверь ночи скрипит и щелкает. Безумие
дня
беспокойно развешивает по краям последние листья проступающие
в красноватом блеске
и двигает их с краткой
изменчивой быстротой
святые места запираются, набитые вечером, и вот
ночь наконец
распахнулась
для охоты.
Птица, вступающая первой
В известную ночь, уже расшвырявшую клочки темноты, но еще
не совсем
раздается
звук будто
лязг, и затем вонзается в ночь когда даже
лезвие
становится слышимым, и затем снова, сквозь талую ночь-осадок, вдруг, снова –
лязг. Ночью
возврата дня, во
форме имени поля
с историей хлопающей
над ней
невидимые флаги или крылья или ветра — (победа существо победы вот
что в точности говорит
завершение ночи)
(это неправильно переступать порог времени оно бормочет пока изнашиваются
его лохмотья) — тогда я
думаю я
внутри этого тела
я на самом деле только думаю так — это тело лежащее здесь
– всего лишь мысль
мой простой ответ на
ощущение/вопрос
о
том кто это слушает, кто по-прежнему хочет
говорить с тобой
вне бескрайней сети
чистокровных вещей,
долгая вдохо-задержка, свече-горение, гудящая, планетарная, все еще крово-точащая
ревущая-тишина, вынесеннный-приговор, возведенный-последний-мост-за городом
человечества, затрат-
графа места в
месте оживления. Иметь
тело. На грани
этики и смысла. Первый луч достигает монет в форме листьев.
Они все так же брошены нам под ноги. Мы бы могли быть Иудами без
проблем. Могли бы,
как-следует-пожелав. Прямо
здесь моим раскрытым
ртом. Свет может пустить желание вниз по спинному
мозгу
может перевалиться
и купить себе пробуждение… Что нужно сделать сегодня мое существо
спрашивает
у света. Пожалуйста
дай мне задание. Это не может быть бездумным бесконечным пересечением
порога, не может быть
преследованием большего
блага, это не может быть снова бессонницей — ожерелье
минут которое набрасывают и
набрасывают на мои
плечи. Змея
проползает дальше в траву как только
вторгается первый свет.
В земле
там где роса
блестит глина. Мы не хотим
новых побегов
как
никогда. Я
чувствую притяжение
если проснувшись сажусь
словно листок растущий из неизвестного стебля
лежащего подо мной во время моего сна. На карнизе
потрескивает свет. Приготовления
дня
повсюду
под ногами. За
карнизом героиня обрастающая новым светом
девушка которая
не вынесла бы
бога
сын чья мать съела свою собственную подросшую
плоть, бог
что в обмен
на Время создал так много детей сколько требовалось
бездне. Это
день.
Человек не приспособлен к нему.
Перевод с английского Екатерины Захаркив.
