Когда-то давным-давно, а точнее в 19 веке, Великобританию называли «Мастерской мира» (Workshop of the world). Страна шла впереди планеты всей по «выплавке чугуна и стали»… Да, была у зверя по имени Альбион какая-то генетическая предрасположенность к прогрессу и новаторству. Но вот парадокс: пока его передние лапы настырно тянулись в будущее, пытаясь ухватить неизвестное за хвост, задние — упрямо цеплялись за старину. И эта особенность сыграла со страной недобрую шутку. Но об этом позже. А сейчас…

Почему, собственно, промышленная революция началась именно в Британии? Если вы находитесь в компании историков и хотите немного поразвлечься, задайте им этот вопрос, и шоу будет вам обеспечено. В том смысле, что горячие дебаты на сей счет не прекратятся никогда: уж очень много факторов повлияли на этот процесс, чтобы ответ был однозначным. Однако имеются моменты, по поводу которых между учеными мужами существует согласие.

1. В 18 веке англичане очень преуспели в коммерции (почему это произошло — тема отдельного разговора). Предприимчивые «островитяне» всегда оказывались там, где можно было что-нибудь выгодно продать. В итоге на Альбионе появилась прослойка людей с приличными деньгами.

2. А когда у кого-то появляются приличные деньги, этот кто-то готов их во что-нибудь вкладывать. Однако вкладывать он их готов в первую очередь там, где наблюдается политическая стабильность, исполняются законы и уважается право частной собственности. Иными словами, если ты строишь «свечной заводик», тебе хотелось бы иметь уверенность в том, что его не разрушит разъяренная толпа и не отнимут дяденьки из аппарата (это называется благоприятный инвестиционный климат). И в Британии ты такую гарантию получал. Но прежде чем обзавестись заводиком, хорошо бы подумать о рыноке сбыта.

3. С этим проблем не было никаких, потому что покупатели у англичан водились в избытке. Причем не только за тридевять земель (в колониях, США, Европе и т.д.), но и внутри страны. Дело в том, что с середины 18-го по первую треть 19-го веков население Англии (Англия и Уэльс) увеличилось более чем вдвое: с 6 млн в 1750 г. до 13 млн в 1830 г. А в связи с передовыми нововведениями в сельском хозяйстве (использование машин, эксперименты с удобрениями и проч.) и некоторыми положительными сдвигами в медицине (например, создание вакцины от оспы) жители Острова стали лучше питаться, реже умирать и активнее плодиться. Так что народу (читай потребителей) там становилось все больше и больше.

4. Ну и, конечно, на Альбионе не было недостатка в изобретательных умельцах, которые, оседлав двух жеребцов (жажду выгоды и стремление к всеобщему счастью), с энтузиазмом мчались вперед, придумывая всякие полезные штуки.

Одним словом, Британия стала промышленной державой номер один: к середине 19 столетия островитяне построили у себя огромное количество заводов и фабрик, создали довольно разветвленную железнодорожную сеть, изготовили скоростные трансатлантические пароходы и много других замечательных вещей. При этом остальной мир, можно сказать, все еще ходил в лаптях (я, конечно, преувеличиваю, но исключительно для того, чтобы подчеркнуть контраст). Вера в прогресс стала повсеместной. В 1829 году в газете Edinburgh Review появилась заметка, гласившая: «Мы сносим горы, превращаем моря в транспортные артерии, ничто не может нас остановить. Мы воюем с дикой природой и благодаря нашим машинам всегда выходим победителями».

И чтобы продемонстрировать свое превосходство или, если хотите, наоборот, указать на отсталость других земель, так сказать самоутвердиться за счет ничтожеств, англичане решили устроить всемирную выставку. И тут «тяни-толкай» проявился во всей красе.

Поистине была передовою эта мысль. Никто прежде не организовывал мероприятий такого размаха и масштаба. Прогрессивные слои населения, охваченные промышленной горячкой и убежденные в исключительности английской нации, которая благодаря коммерческому чутью, творческой дерзости и неуемной энергии непременно сделает жизнь на Земле лучше, были в восторге и кричали: «Да!» После долгих обсуждений определились, наконец-то, с местом (Гайд-парк) и выбрали проект здания, в котором предполагалось разместить выставочные павильоны.

Кстати, выбором занималась целая комиссия, созданная в 1849 году. Ученые господа под руководством супруга королевы Виктории принца Альберта рассмотрели и отвергли 245 работ, прежде чем им в руки попал чертеж Джозефа Пакстона. «Вот это нам подходит, — заявили в один голос благородные мужи, глядя на рисунок ультрасовременного по тем временам творения из листового стекла и стального каркаса. — Мы назовем его коротко и просто — Хрустальный дворец».

Между тем представители консервативной прослойки аристократического пирога забраковали и место, и здание. В Гайд-парке, который находится практически в центре Лондона, вельможные особы частенько упражнялись в верховой езде. И мысль о том, что сейчас сюда навезут стройматериалов и нагонят работяг, которые примутся громыхать и браниться, вызывала у них праведный гнев. А с Хрустальным дворцом так вообще… «Дом из стекла. Ишь, чего выдумали. А что если пойдет град, а? Вмиг ваши стекляшки разлетятся вдребезги. Да что там град, дуновения ветерка будет достаточно, чтобы опрокинуть это прозрачное недоразумение», — утверждали упрямые пессимисты, гневно хмуря брови.

Однако громче всех голосил полковник Чарльз Сибторп и его друзья-ретрограды.

«Из–за вашей выставки в Лондон съедется весь сброд. Хуже того, в нашу столицу устремятся иностранцы, галдящие на своем птичьем языке. Сюда прибудут полчища заграничных убийц и разносчиков венерических заболеваний», — уверял сей почтенный господин, настоятельно рекомендуя жителям Вест-энда (район богатеев) хорошенько запрятать столовое серебро и запретить женщинам выходить на улицу во время проведения этого международного безобразия.

— Он замечательный человек!

Да, Чарльз Сибтроп был очень колоритным персонажем. И не только для нас, но и для современников. О нем часто писали веселые заметки в славном журнале Punch, а Чарльз Диккенс называл его самым забавным человеком в парламенте.

Но довольно вздора. Несмотря на брюзжание реакционных элементов, выставка, состоявшаяся в 1851 году, удалась на славу. Хотя любителям верховой езды в Гайд-парке и пришлось немного потерпеть. Туда действительно навезли стройматериалов и нагнали работяг, 2600 человек, которые, громыхая и бранясь, воздвигли дворец в рекордно короткий срок — шесть месяцев. Жители города, независимо от социального статуса, качества диеты и политических взглядов, были просто в экстазе от этого сияющего произведения искусства. Шутка ли: огромное здание из стекла.

«Хрустальный дворец был столь изящным, столь утонченным, столь воздушным, что его прозрачная красота осталась в моей памяти как нечто несравненное… Такое чудо нельзя сотворить только человеческими руками», — отметил как-то лорд Ридсдейл.

В целом выставочное пространство составило 1 миллион квадратных футов (92903 квадратных метров, но в футах, согласитесь, звучит эффектнее), где разместили 14 тысяч павильонов. Половина из них приходилась на хозяев площадки, остальное — на заморских гостей.

Демонстрировали все, что угодно: от новейших технологий до занятных безделушек. Наибольшей популярностью, безусловно, пользовались нужные вещи, например, ультрасовременные локомотивы. Большой интерес вызвала фотографическая аппаратура. Также привлекли внимание эксперименты с электричеством, которое на тот момент еще не нашло практического применения. Кроме того, были выставлены внушительных размеров золотые самородки, найденные старателями во время калифорнийской золотой лихорадки (1848—1855). Однако наряду с этим показывали и всякую чепуху, например, складное пианино (убейте меня, но я не знаю, как оно выглядело) или чучело огромной жабы, исполненное как подставка для зонтиков.

Совершенно очевидно, что англичане на этой выставке были бесспорными лидерами. Однако прошло каких-то жалких 30 лет, и что же мы видим…

В 1883 году в Новой Зеландии, которая в то время была британской колонией, завершили строительство железнодорожной сети. В этой связи местная администрация заказала в метрополии 20 новеньких локомотивов. И? После полуторалетнего ожидания новозеландцы получили только 2 паровоза. Тогда ребята психанули и обратились к американской кампании Baldwin Works, которая базировалась в Филадельфии. И уже через четыре месяца машины были доставлены покупателю. Причем каждый локомотив оказался на 400 фунтов дешевле английских.

Ну, скажете вы, всякое бывает. От неудач не защищен никто. Полностью согласен. Но это была закономерность. Подобные случаи к тому времени стали происходить регулярно. Вот вам еще один.

В 1887 году королевский флот заказал у отечественного производителя 24 торпедных катера. Когда работы завершили и начались испытания, обнаружилось, что «двигатели периодически ломаются, кабели рвутся, насосы взрываются, вентили текут, пропеллеры трескаются» и так далее. В итоге из 24 кораблей 19 оказались непригодны. Американцы, конечно, ядовито смеялись.

Но в чем же причина таких изменений, спросит пытливый читатель. Ответ прост: в парадоксе менталитета «островитян». Дело в том, что в аристократических и власть имущих кругах, презирали технарей и предпринимателей, несмотря на то что коммерция и технологии были основой богатства страны. Даже матерые промышленники, заработав достаточно денег, стремились отойти от дел и осесть в своих загородных резиденциях. А их отпрыски шли служить родине в палату общин. Негоже считалось заниматься плебейским делом. Предки бы этого не одобрили.

— Маменька, я хочу изучать прикладную механику.

— Побойся бога! Ты же сын графа N…!

Найти человека с техническим образованием в среде парламентариев было так же сложно, как отыскать золотую монету в навозной куче. Зато там было множество знатоков древнегреческой культуры, древнеримской поэзии и истории Востока. Именно поэтому в 1880-е годы в стране наблюдается невероятных масштабов утечка мозгов. Талантливые люди уезжали, например, в Америку, где их встречали с распростертыми объятьями.

Такое отношение к технарям, естественно, находило отражение и в британских вузах. В 1872 году группа вельможных «островитян» посетила Германию, где они с удивлением обнаружили, что в одном только Мюнхене студентов, занимающихся исследованиями в области химии, больше, чем во всех английских университетах и колледжах вместе взятых.

Кроме того, интересная ситуация наблюдалась в области менеджмента. Сотрудники компаний отказывались изучать иностранные языки. И это в то время, когда английский ни коим образом не был международным средством общения. То же самое касалось технической документации, инструкций по эксплуатации и рекламных брошюр, которые были только на английском. Помимо этого, в документах использовались островные меры веса и длины (то есть фунты, футы, ярды, унции и т.д.) Что тут скажешь, ксенофобские настроения всегда были сильны на Альбионе. Помните слова Сибторпа о галдящих на птичьем языке иностранцах и полчищах заграничных убийц, разносящих венерические заболевания? А вот американские и немецкие фирмы переводами не гнушались, что очень ценили их зарубежные торговые партнеры.

Имелся еще один симпатичный фактор. К 1880-м годам в Британии большую силу приобрели профсоюзы. Они выдвигали работодателям многочисленные условия, среди которых было, например, такое: внедрение нового трудосберегающего оборудования не должно влиять на количество сотрудников. Иными словами, делай, что хочешь, а увольнять рабочих не смей. При таком раскладе у владельца завода не было ни малейшего желания заниматься модернизацией. Поэтому неудивительно, что когда великолепный Эндрю Карнеги приезжал на Остров, он поражался технической отсталостью британских предприятий. Нетрудно догадаться, что оснащенные по последнему слову техники заводы США и Германии выпускали более качественную и, что очень важно, дешевую продукцию, чем их островные «коллеги».

Короче говоря, к концу 19 века англичане проиграли промышленную гонку своим конкурентам. Чтобы не быть голословным, приведу немного цифр. В период с 1880 по 1914 гг. американцы активно внедряли оборудование для дробления угля. В итоге к началу Первой мировой войны они увеличили производство вдвое. В Британии же, как было сказано выше, с модернизацией не дружили, поэтому прогресса в этой области там не случилось. И даже в 1924 году уголь у них продолжали дробить вручную (около 80%). И еще один хороший пример: к 1913 году экспорт Германии превышал английский в два раза.

Очень примечательно, что именно в это время на Альбионе наблюдается рост проимперских настроений. Мы, мол, великая нация, с нами Бог. Что ж, славное прошлое — очень хорошее украшение для истории страны. Однако если кроме этого ничего более не происходит, то дело начинает попахивать керосином. А коли пошел запашок, не мешало бы принять меры…

© Денис Кокорин