Предисловие

Недавно известный биолог и просветитель А. Панчин опубликовал на своём ютуб-канале видео, в котором объявил, что создаёт свою "религию" — нуллианство. По существу его концепция представляет смесь научного скептицизма и трансгуманизма. Символом же новой "религии" выбрана цифра нуль, поскольку Александр стремится ничего не принимать на веру, без фактических и логических доказательств.

На мой взгляд, начинание Панчина является противоречивым. Коротко говоря, пропаганда рационалистических и трансгуманистических идей, как и установка на необходимость изменения мира — правильная и полезная позиция. С другой стороны форма "религии", а точнее культа, поскольку религия есть вера в богов и практика поклонения им, а в богов Александр не верит, является для пропаганды прогрессивных идей контрпродуктивной, что неоднократно было подтверждено историческим опытом.

В обычных религиях задавание каверзных вопросов об основах мировоззрения считается страшным грехом, поскольку подрывает основы догматического мировоззрения. Например, в христианстве спрашивать "Где находится ад?", или "Кто создал бога?", или "Почему бог запретил, а не предписал всеобщее прелюбодеяние?", называется грехом "совопросничества". Александр в этом плане является закоренелым грешником, поскольку не только сам грешит совопросничеством, но и других учит начинать день с какого-нибудь каверзного вопроса, на который следует постараться найти честный ответ. Мы с друзьями как философы подобное греховодство одобряем и поддерживаем; а зная эту полезную привычку Александра, я решил озадачить его тремя вопросами о том, как он пришёл к идее создания своего просветительского культа, насколько это в принципе рационально, и какие здесь могут быть альтернативы. Поскольку же поднятые Александром вопросы интересны многим, то я решил их представить в виде открытого письма, чтобы и другие люди могли над ними задуматься и внести свой вклад в их решение к нашей общей пользе.

1. Почему все предыдущие просветительские "религии" потерпели крах?

В самом деле, если мы обратимся к истории идей, то увидим, что идея использовать религиозную форму для пропаганды научных, прогрессивных и рационалистических идей уже неоднократно приходила в голову различным мыслителям. И каждый раз дело кончалось ничем, поскольку ни обычные верующие, ни последовательные атеисты не видели смысла в том, чтобы присоединяться к такому половинчатому начинанию. Приведём три наиболее значимых примера.

a) В годы Великой французской революции Максимилиан Робеспьер, большой сторонник развития наук, искусств, демократических реформ и добродетели учредил вместе со своими единомышленниками культ Разума, почитая последний проявлением в человеке воли Великого Существа — самодельного деистического бога как фигуры для общественного поклонения. Значительная часть праздников и обрядов культа была скопирована с католической религии, бывшей в королевской Франции господствующей идеологией. Впрочем, в скучное и тягостное католическое богослужение были привнесены некоторые позитивные новшества. Так, для привлечения публики к "богослужению", проходившему в бывшем католическом соборе, на алтарь собора посадили обнажённую даму свободных нравов. Публика была в восторге, попы в бешенстве, однако радость продолжалась недолго: уже через несколько месяцев с Робеспьера и Сен-Жюста срезали головы на гильотине. Вместе со смертью основателей культ Разуме сошёл на нет, в отличие от революционных идей, здравствующих и по сей день.

b) В середине 19 века основатель науки социологии и утопический социалист Анри де Сен-Симон решил учредить культ поклонения обществу — «новое христианство». Впоследствии его ученик Огюст Конт, также социолог, социалист и изобретатель позитивистской философии, пришёл к идее создания «позитивной» религии, представлявшей примерно тот же набор идей. По их мнению, теология и метафизика были превратным представлением об устройстве мира, и им на смену должно прийти научное мировоззрение и научная позитивная религия, выражающая структуру нового общества, состоящего из четырёх классов: финансистов, рабочих, женщин и священников-позитивистов, пропагандирующих идеи общественного единства и научной рациональности. Примечательно, что у обоих идеи общественного реформизма приняли религиозную форму на старости лет, и вероятно, были связаны с истощением нервной системы. В любом случае их религиозно-мистические идеи не получили широкого распространения, в отличие от их философских и научных исследований, повлиявших на становление социологии как науки, а также мирового социалистического движения.

c) В начале 20 века группа большевиков во главе с Луначарским и Горьким, разочаровавшись в возможностях рациональной пропаганды после поражения революции 1905 года, занялись богостроительством — изобретением "пролетарской религии". В эмиграции они организовали школу, где переиначивали для активистов древнегреческие и христианские мифы. Тем не менее, попытки найти в образе страдающих Прометея или Иисуса, наказанных богами, метафору страдающего человечества, не увенчалась успехом. Получив основательную критику от своих товарищей по партии, Луначарский и Горький оставили свои шатания и вернулись к светской пропаганде идей научного социализма, с которыми и победили в Октябрьской революции.

Можно по-разному интерпретировать данные попытки — в конце концов многократный провал всех предшествующих попыток создания «просветительской религии» не доказывает её принципиальной невозможности. Тем не менее, подобный опыт свидетельствует, что все просветители, пытавшиеся завернуть рациональные идеи в религиозную форму, не учитывали некий набор существенных факторов, исключавших реализацию их идей в задуманной ими форме.

Наконец, помимо прогрессивного богостроительства, можно выделить целый спектр богостроительства реакционного, имевшего место в России в последние десятилетия. Сюда прежде всего следует отнести идеи писателя А. А. Проханова, по заказу которого была нарисована и освящена икона Сталина, мудрствовавшего в прямом эфире о «божественном фаворском свете ГУЛАГа»и т. д.; консультанта С. Е. Кургиняна, собравшего секту своих последователей в Александровской Слободе, где они, как и Проханов, занимаются обожествлением Сталина, Путина, победы во 2й мировой войне и т. д.; философа А. Г. Дугина, не поленившегося написать 25 томов «Ноомахии» — отборной метафизической галиматьи, в которой он трактует историю всех стран и народов как борьбу трёх богов-логосов: Аполлона, Диониса и Кибелы, символизирующих единство, двойственность и множественность вещей соответственно. Тем не менее, большой популярностью подобные идеи не пользуются, во всяком случае среди умных и образованных людей. Толковых последователей у этих проповедников мракобесия также не видно и не слышно. Поэтому я полагаю, что после их смерти — а возможно и раньше, после прекращения госфинансирования, их последователи разбегутся, а секты распадутся.

Помимо Дугина, оправдывающего борьбой богов-логосов государственнический консерватизм, можно упомянуть двух его коллег на ниве реакционного богостроительства: Ника Ланда и Владимира Шалларя. С творчеством Ника Ланда вы уже поверхностно знакомы — заканчивая данное письмо я посмотрел ваше видео про «тёмное просвещение» в Америке, в котором внимание концентрируется на общественном вреде, который приносят мракобесы в политике. Тем не менее, бредни Ланда заслуживают отдельного рассмотрения — по его мнению, вся мировая история есть межвременная (!) война искусственного интеллекта, который одновременно является лавкрафтианским Ктулху (!) и магматическим ядром Земли (!!!), с человечеством. В конце истории искусственный интеллект должен развязать ядерную войн, истребить человечество и расплавить земную кору, в результате чего поверхность планеты покроется лавовыми полями, о чём он пишет в статье «Расплав» (ориг. «Meltdown»). При этом совершенно не понятно, какая с этого польза искусственному интеллекту, поскольку при залитии поверхности планеты лавой его сервера также расплавятся. Как бы то ни было, для ускорения этого процесса, Ланд призывает разогнать университеты, приватизировать государства, ввести открытую корпоративную диктатуру, и много чего в том же духе. Как это всё совмещается у него в голове — не спрашивайте, тут нужен уже не философ, а грамотный психолог или психиатр. Известно только, что свою «теорию» Ланд разработал под тяжёлыми наркотиками (осуждаем наркоманию и наркоторговлю!), а последние несколько лет пытается где-то в Шанхае вместе с единомышленниками призвать своего ИИ-Ктулху из параллельной реальности. Пока что никого не призвали — видимо, заклинания не в том порядке читают.

Что касается Владимира Шалларя, то его книга «Ангелы и способы производства» была недавно выпущена моими добрыми, но в данном случае ошибающимися знакомыми из издательства «Эгалите». Суть его концепции в том, что поскольку всё общество вокруг нас якобы уже пропитано атеизмом, потребительством, государственническими и корпоративными идеологиями, то чтобы нам от них спастись, нужно обратиться к христианской религии и к опыту монашества как противоположности консьюмеризма. При этом сам он не верит ни в бога ни в чёрта, однако настаивает, что нам нужно выдумывать бога, чертей и особенно ангелов, как воображаемые образцы для бегства от мира всеобщего потребительства, наслаждения и разврата. К примеру, с особым наслаждением он описывает опыт Симеона Столпника — христианского святого, который много лет прожил на вершине колонны в ливийской пустыне, никогда не мылся и даже специально разводил «червей» (вероятнее — личинок мух) в «ранах своего тела», согласно житию. Ориентируясь на подобное изуверство, Шалларь нам и предлагает строить «коммунизм». При этом имеет наглость называть себя «марксистом». Хотя сам Маркс считал коммунизм продуктом научно-технического и социального прогресса, а значит максимизации потребления; фантазии же о богах, чертях и ангелах относил к идеологии, то есть области ложного сознания, в чём я с ним согласен.

Исследовали ли вы историю попыток создания просветительских религий, прежде чем изобретать новую? Как вы можете объяснить причины краха всех предыдущих? Как намерены избежать его повторения в собственной?

2. Каково соотношение науки и философии?

Поскольку нуллианство, как и любая просветительская "религия", существует на сытке науки, философии и идеологии, то уместно задаться вопросом об их природе.

В действительности данный вопрос весьма запутан, поскольку что такое наука мы примерно понимаем — я бы предложил краткое рабочее определение: объективное познание мира с опорой на факты и логику; если у вас есть лучшее — напишите. Что такое идеология, мы знаем благодаря Марксу: ложное сознание, возникающее вследствие противоречий социальной практики. А вот вопрос "Что такое философия?" запутан, поскольку у каждого философа на него свой ответ, а в особо запущенных случаях — несколько. Это доказывает, что философия не наука, во всяком случае пока что, а нечто от неё отличное.

Также следует принять во внимание тот факт, что различные философы противоположно относятся к научному познанию. Одни философы признают науку как образец познания и стремятся на неё ориентироваться. Другие напротив, превозносят веру, интуицию, откровения и субъективный опыт как якобы более важные или достоверные источники знаний. Третьи занимают те или иные промежуточные позиции.

На мой взгляд весьма точно данную ситуацию позволяет характеризовать концепция французского философа и социолога Луи Альтюссера, который считал (Althusser L., "For Marx!", Part six. On the Materialist Dialectic) философию особой пограничной областью (В английском переводе — Общностью, Generality) проблематизации между наукой и идеологией, где научное знание соприкасается с идеологическими представлениями, и которое представляет собой поле борьбы между сторонниками и противниками научной истины, между которыми имеется множество шатающихся в ту и другую сторону мыслителей. Отсюда ясно, что хотя философия не наука, всякий научный работник вынужден с ней сталкиваться в двух ситуациях: на входе и на выходе своей исследовательской практики.

В самом деле, в начале научной практики, как индивидуальной, так и коллективной, важно определиться с исходными предпосылками, на которых строится наука, размежевавшись с идеологическими догмами и предрассудками. Разумеется, такое размежевание никогда не бывает полным, однако есть чёткое различие между сторонниками критического познания и веры в догмы — между философией, позволяющей мыслить явления природы ясно и отчётливо — и философией, уводящей ум в тёмные дебри бесплодной софистики. Например, в исследованиях сущности тепловых процессов сторонники флогистонной химии интуитивно рассуждали в терминах гипостазирования природы процесса — тогда как в основе рассуждений Лавуазье лежала интуиция множественности событий столкновения частиц, движущихся с различной скоростью. В общественных науках подобным же гипостазированием являются поиски «подлинной человеческой природы», против которых Маркс выдвинул понимание сущности человека как «совокупности всех общественных отношений» (6-й "Тезис о Фейербахе"), что позволило ему продвинуться в исследовании социальных структур, не сводимых к биологическим телам людей или их психическим переживаниям.

С другой стороны, когда исследование проведено, важно определиться с рациональным и нерациональным, этичным и неэтичным применением его на практике. Лучший пример в естественных науках — мирное и военное использование ядерной энергии. Одно и то же открытие, связанное с пониманием структуры вещества, способной при известных обстоятельствах высвобождать большое количество энергии использовалось как для массовых убийств людей в Хиросиме и Нагасаки — так и для выработки электроэнергии, благодаря которой у людей в домах есть свет и тепло, на предприятиях работают машины и т. д. В общественных науках в силу их меньшей развитости подобные этические вопросы стоят в более абстрактной форме. Хотя у нас есть некоторое смутное понимание закономерностей развития общества, ясное и отчётливое знание данного предмета всё ещё отсутствует. В научной фантастике мы можем привести позитивный пример, описанный в серии романов «Основание» А. Азимова — психоистория как наука о развитии общества, позволяющая оптимизировать масштабные кризисные явления; негативный пример описан в романе С. Лема «Эдем» — прокрустика как теория невоспринимаемого общественным сознанием, и потому неуязвимого тоталитаризма. Прообразы первого можно найти в историческом материализме Маркса, в разработках некоторых современных историков и трансгуманистов; прообразом второго являются потуги властей известных государств по контролю и оболваниванию населения различными способами, к счастью, сегодня ещё далёкие от ужасов, описанных Лемом.

В этом смысле нуллианство представляется попыткой напрямую втиснуть некоторые научные выводы без их философского осмысления в ветхую, не пригодную для них религиозную = идеологическую форму. Мне думается, что идея изменения общества на основе научного знания, после философского осмысления скорее приведёт нас не к религиозной, а к политической форме упаковки прогрессивистского мемплекса, аналогичной 11-му тезису о Фейербахе Маркса:

Философы лишь различным образом интерпретировали мир, тогда как дело заключается в том, чтобы изменить его.

Напишите, как вам видится соотношение науки, философии и идеологии, и согласны ли вы с представленной трактовкой?

3. Каковы происхождение и природа мемов?

Данный вопрос, очевидно, связан с двумя предыдущими. Вы сравниваете структуру нуллианства с обезвреженным вирусом, в оболочку которого посажены адекватные идеи. А до какой степени верна эта метафора, исходя из меметики как протонаучной дисциплины? В самом деле, хотя Р. Доукинсом была выдвинута идея мема как культурного репликатора — исходя из этого, кстати, меметику можно рассматривать как культурологию — основные теоретические положения новой науки всё ещё находятся в процессе формирования. Существенным спорным моментом является расхождение между интерналистами и экстерналистами в вопросах происхождения и природы мемов. Рассмотрим оба подробнее.

Согласно интерналистской трактовке, мемы возникают в сознании отдельных людей, реализуются в тех или иных артефактах культуры и вновь копируются отдельными сознаниями. Цикл существования мема описывается формулой Сознание-Практика-Сознание’.

Согласно экстерналистской трактовке, мемы возникают в инструментально-коммуникативных практиках, отражаются в сознании и вновь возвращаются в деятельностно-предметную форму. Цикл существования мема описывается формулой Практика-Сознание-Практика’.

Можно составить следующую сравнительную таблицу:

На мой взгляд экстерналистская трактовка по существу верна, поскольку источником наших представлений о мире является опыт, то есть отражение окружающей действительности органами чувств в изменяющихся и изменяемых обстоятельствах. Таким образом первично существуют разнообразные процессы в мире — соединения и разъединения материальных тел, позволяющие существовать нашей практике, устойчивые формы которой — мемы, слагающие культуру — отражаются не только в индивидуальном, но и в общественном сознании.

В этом смысле важно размежеваться с расхожей трактовкой мема как образа, вызывающего эмоции. Пару лет назад я читал публичный доклад об искусстве будущего в ДК Внуково. И в обсуждении зашла речь о природе мемов, о которых один из слушателей высказался как прежде всего интернет-образах, вызывающих яркие эмоции и поэтому распространяющихся. Я возразил, что если мы считаем мем единицей культурной информации, то любой болт или станок, входящий в состав, к примеру, Череповецкого завода Северсталь, на котором работают 40 тысяч человек, является мемом, приносит пользу, воспроизводится в практике — однако вызывает очень мало эмоций, и ускользает от сознания неспециалистов в данной области. Представленность же мема в сознании специалиста также, как правило, не нагружена сильными эмоциями, определяясь скорее взаимосвязью с иными мемами. Например, затруднительно представить химика, испытывающего сильный восторг, уныние или подобную эмоцию от осознания того факта, что атом железа содержит 26 протонов в своём ядре — однако невозможно представить химика, который бы не соотносил данного факта с десятками и сотнями иных физико-химических концепций, составляющих область данной науки. Другой пример: падежи, склонения и спряжения русского языка — чрезвычайно устойчивые и распространённые мемы, которые мы постоянно используем, но едва замечаем в повседневной жизни. Подобные примеры невоспринимаемых мемов, существующих в области бессознательного, не вызывающих ни малейших эмоций, однако составляющих большую часть тела культуры, на мой взгляд, свидетельствуют в пользу экстерналистской трактовки происхождения и природы мемов.

То же верно и для мемов идеологических, образующих сферу ложного сознания, в котором «внутренний мир» человека представляется отдельной и независимой от всей остальной природы областью, где не действуют законы физики, и царствует самоосознающая душа, обладающая непостижимой и недоказуемой свободой воли. Тем не менее в практике поддержания и опровержения идеалистических и религиозных предрассудков мы можем найти свидетельства в пользу обратного. Упомянутый выше философ Луи Альтюссер для объяснения исходно внешнего характера идеологии использует понятие интерпелляции, приводя в качестве его примера известный фрагмент из переписки Блёза Паскаля. Однажды Паскалю написал молодой человек, что тот хочет уверовать в христианского бога, но не может — разум противится догмам католической церкви, а молиться, самому не веря в то, что его молитву кто-либо может услышать, ему стыдно. На что Паскаль ему ответил, что поскольку милосердие божие велико, то не нужно бояться или стыдиться молитвы или участия в богослужениях. Самое главное встать на колени перед иконой и начать читать молитвы — через некоторое время от такого повторения человек сам поверит в то, что говорит. Тем самым внешние обстоятельства и участие в известных практиках выступают мощным фактором самовнушения, от которых и происходят как заблуждения, так и освобождение от них. Примером последнего является совет ныне покойного философа и просветителя Евграфа Дулумана, которого спросили об обратном: "Как перестать верить в бога?" На что тот вполне в духе Паскаля и Альтюссера ответил: Нужно проснувшись оглядеться по сторонам и сказать себе: бога нет! И то же самое повторять каждый день перед сном. И вот через какое-то время человек сам убедится в том, что ни днём ни ночью он бога не видит, не слышит, не ощущает, а значит его действительно нет.

Мне кажется, что конструируя просветительскую религию вы, как до вас Робеспьер, Сен-Симон, Огюст Конт и Луначарский, явно или неявно исходили из интерналистской интуиции. Так ли это? Напишите, как вы видите эту проблему сейчас?

Заключение

В заключение хочется отметить пользу подобной рефлексии: зная меметическую природу культуры, а также её изменяемость, мы должны чётко понимать природу мемов как культурных репликаторов, а также принципы и формы их комбинации. Без понимания этих вещей наша попытка содействовать просвещению и прогрессу общества может не только не привести к желаемым результатам, но и дать прямо противоположный эффект — подобно тому как "лечение" случайными препаратами может привести к какому угодно эффекту.

В нашей ситуации, когда над свободой обсуждения как важнейшим условием познания истины, нависает государственная цензура, особенно важно продолжать рефлексию о понятиях, на основе которых строится наше понимание реальности и практика её изменения к лучшему.

С уважением,

Е. С. Коноплёв, философ