Важно, чтобы протестные женские голоса было слышно от движений с разными стратегиями: нам всем есть, чем обменяться друг с другом. Наши активистки берут это интервью у представительниц БОАК, чтобы напомнить, что фраза о том, что «место женщины — в сопротивлении» — это не просто красивая метафора, и порой женщины совершают свой выбор в пользу радикального протеста. Для инициативы, у представительниц которой мы взяли интервью, важно наносить ущерб объектам государственной инфраструктуры, а не мирным людям, поэтому все акции разрабатываются так, чтобы никто не пострадал. О женщинах-партизанках прошлого, которым наследуют наши героини, можно прочитать в прекрасном тексте Марии Рахманиновой.

❗ Если вы находитесь в России, будьте осторожны с распространением этого материала, изучите все необходимые инструкции по кибербезопасности, если распространяете любой материал о войне и сопротивлении.

Принимают ли участие женщины в ваших партизанских акциях? Если да, то в каком качестве? Влияет ли гендер на маскировку и безопасность, может быть, женщины вызывают меньше подозрений и так далее?

Да, мы принимаем активное участие в партизанских акциях на всех этапах: от разработки плана и скаутинга (прим. — разведки) до непосредственного экшена и медийного освещения. В некоторой степени распределение обязанностей может быть обусловлено физическими возможностями, но это зачастую зависит не от гендера, а от индивидуальных особенностей человека: кому-то легче тащить пятнадцатикилограммовое ведро игданита, кто-то лучше видит, кто-то быстрее бегает, кто-то точнее стреляет.

На маскировку и безопасность гендер, безусловно, влияет: само наличие в коллективе женщины превращает (в глазах общественности и полиции) опасную банду мутных типов в безобидный коллектив друзей, гуляющих допоздна. Ввиду укорененного сексизма в рядах блюстителей порядка, женщин, как правило, реже останавливают на улице и в метро, реже шмонают. У нас было немало случаев, когда, например, при нашем прохождении сквозь рамки металлодетектора срабатывает сигнал, на который сбегаются метрополицейские с вахтёрами и начинают дотошно проверять молодого человека (у которого, разумеется, ничего палевного нет), когда как рядом спокойно стоит девушка с оружием. Вот и получается, что порой мужчина несёт тяжёлое, а женщина — опасное (например, детонатор), в маленькой дамской сумочке, не вызывая подозрений.

Также, по нашему опыту, женщинам гораздо проще в плане самой маскировки — изменения внешнего вида. На самой акции все выглядят примерно одинаково: как пацанчики по блэкблоку, но до и после акции, когда необходимо выглядеть по цивилу, женщине достаточно распустить волосы (парик) и раскатать платье, когда как типичный мужской образ, который не должен привлекать внимание, допускает лишь незначительные изменения, например, в цвете одежды.

Примечание редакторки: тут мы уточнили, стоит ли публиковать такие детали и не повредит ли это стратегиям маскировки, но нам разрешили публиковать полностью, чтобы поделиться с другими.

Если мои вопросы читают женщины-партизанки, то хочу спросить вас напрямую: что сподвигло вас на радикализацию действий? Что дает вам веру в ваш способ сопротивления?

На радикализацию действий нас сподвигла абсолютная необходимость этих действий в современной России (как и во многих других странах). Когда снова и снова видишь, что митинги и протесты, арт-акции и юридическая борьба не приносят желаемого эффекта; когда людей, участвующих в подобных мероприятиях, даже будь они в рамках закона, задерживают, избивают и сажают; когда понимаешь, что общество никак не может ответить государству на издевательства и притеснения — возникает желание «возьми кирпич и дай им сдачи». На самом деле, это, конечно, не просто деструктивная жажда: мы хотим показать людям, что наши враги — госструктуры, полиция и спецслужбы — материальны и уязвимы, им можно нанести ущерб, с ними можно и нужно бороться. А также показать работникам этих структур, что не стоит уповать на свою безнаказанность, «народное возмездие» is just around the corner.

Если же говорить о радикализации наших антивоенных действий, то здесь необходимость и польза наших акций кажется нам очевидной и осязаемой: остановить или хотя бы на время задержать отправку на фронт военных грузов (в случае диверсий на военных жд путях) или призывников (в случае атак на военкоматы). Это, на наш взгляд, безусловно способствует достижению наших целей.

Сталкивались ли вы с сексизмом и предубеждениями по гендерному признаку внутри вашей организации или вашей активистской среде?

За исключением редких случаев мэнсплейнинга (который, к слову, мэны практикуют и друг на друге) ничего не вспоминается. Разумеется, наша организация не идеальна и порой возникают конфликтные ситуации, но не на почве гендера. Просто когда обсуждаешь животрепещущие вопросы, сложно оставаться спокойными и беспристрастными :) Но мы стараемся прорабатывать случаи некорректного поведения, периодически устраивая такмиль.

Такмиль — это инструмент коллективной рефлексии, который пришел от повстанцев из Рабочей Партии Курдистана. Используется для отслеживания атмосферы внутри коллектива, выработки уважительного и сестринского/братского отношения между бойцами, предотвращения появления иерархии и т.п. Тут можем поделиться ссылкой на брошюру, которую подготовили товарищи из коллектива Tekoşîna Anarşîst.

Многие антивоенные инициативы и активисты и активистки справедливо боятся радикализироваться и демонизируют немирный протест. Что вы думаете о менее радикальных стратегиях сопротивления — например, о тех, которыми занимаются активисты и активистки других антивоенных движений? Как оценить эффективность радикального протеста? Как, на ваш взгляд, демонизация радикального протеста и дискуссия о его “неэффективности” влияет на ваш протест? Не снижается ли от этого готовность людей участвовать?

Мы считаем, что для победы над существующим режимом необходимо сочетать различные формы борьбы, но, как показывает нам опыт многих других стран, достичь этого исключительно ненасильственными действиями представляется невозможным.

На наш взгляд, эффективность радикального протеста против войны, помимо моральных аспектов, оценивается довольно просто: количеством недоехавших до передовой снарядов и количеством людей, оставшихся дома, например, из–за партизанского вмешательства в работу военкоматов.

Демонизация радикальных методов борьбы несомненно мешает достижению нашей общей цели. Навязанная людям догма о том, что ненасильственный протест является единственно приемлемым, угробила немало зарождающихся революций по всему миру.

Если это безопасно и допустимо — не могли бы вы поделиться в общих чертах рассказом о какой-либо радикальной акции, в которой участвовали женщины?

Как правило, значительную часть партизанской акции составляет ходьба. Долгая ходьба по лесу для изучения местности, бесконечная ходьба по городским переулкам для выявления камер и важных объектов. Поэтому скорее вспоминаются отдельные яркие моменты из разных акций. Например, когда у тебя от пролитого бензина загорается перчатка и ты лихорадочно размахиваешь руками прямо перед зданием военкомата в ночи — такой огненный перформанс. Или когда ты сидишь в засаде перед отделением полиции, нацелившись на входную дверь, готовая в любой момент стрелять, если полицейские выбегут наперерез товарищам, атакующим здание. Или как в самую жару пытаешься открутить закисшие болты на горячих рельсах, ведущих к ракетному складу, слушая, не приближается ли поезд.

Есть ли у вас перед глазами вдохновляющие примеры активисток прошлого, на действия которых вы опираетесь?

Среди огромного количества примеров из истории (многие из которых, к сожалению, не на слуху, о них не рассказывают в школе), первыми приходят на ум Гудрун Энслин и Ульрика Майнхоф. С их идеями можно не соглашаться, но самоотверженность и верность идеалам вдохновляют и подбадривают нас на дальнейшую борьбу.

Благодарим партизанок БОАК, согласившихся ответить на наши вопросы.