В конце августа российские официальные СМИ объявили, что для скрепления нации архитекторы готовят большой русский стиль. Одновременно стало известно о «Маяках русского мира», которые планируют устанавливать на захваченных украинских территориях, а потом и в Киеве. Мы решили разобраться, что за Zодчие готовят этот путинский стиль, и в целом проанализировать новую эстетику так называемой «русской цивилизации».

Тоталитарное, да и авторитарное государство обычно одержимо архитектурой. Стремление выразить своё присутствие, значимость, силу в огромных масштабах или хотя бы «пометить» памятниками огромные территории — навязчивая идея любой сходящей с ума власти. Построить новый Рим, попробовать ещё разок возвести Вавилонскую башню, подарить по небольшому Акрополю каждому городу, поставить пару тысяч небольших обелисков или памятников вождю, ну и, конечно, создать новый стиль — вот обязательный набор любого мало-мальского вождя.

Шпеер, выражавший в макетах и многометровых эскизах театральные мечты Гитлера; сотни советских архитекторов, безуспешно пытавшихся воплотить представления о прекрасном Сталина и Кагановича; Терраньи и Пьячентини, строившие муссолиниевские форумы и палаццо — от Рима до итальянских колоний в Африке; анонимные авторы, возводившие циклопические мемориалы Северной Кореи и КНР — относительно недавние примеры этой болезни всем известны. И невелика разница между обелисками «Екатерининской мили», отмечавшими путь императрицы от Петербурга до Крыма, неудавшимся ленинским планом «монументальной пропаганды», и типовыми бетонными мемориалами ВОВ, расставленными по всем населенным пунктам СССР. Всё это — знаки присутствия власти, а не «метки памяти», как принято считать. Именно поэтому новая сила почти всегда начинает со сноса (или камуфляжа) памятников предыдущей эпохи. Это не борьба с памятью, это борьба с символами прежней власти. И чем больше насилия, страха и боли было в ней — тем более яростно потом идёт избавление от её следов. Это грустно с точки зрения хранителей культурного наследия, но совершенно объяснимо с человеческой точки зрения.

Ну хорошо, и где же он, «путинский ампир»? Казалось бы, уже давно сформулированы скрепы, духовные и моральные ценности названы, обнародованы и даже частично закреплены законодательно (окончательные правки в закон о культуре на основе путинского указа от 9 ноября 2022 года будут вносится этой осенью). Мы уже писали о том, как сейчас работает Z-пропаганда в культуре, писали и о проявлениях цензуры:

▪️ Культурная «интеграция»
▪️ Агитфронт
▪️ Старые и новые бойцы «фронта духовной безопасности отечества»

Визуально все эти экспозиции (выставки МуZея Победы, новые мультимедиа-экспозиции парков «Россия — моя история») и макабрическое оформление концертов (самый яркий пример — недавний праздник открытия мемориала в память о Курской битве) кажутся отполированными и почищенными декорациями позднебрежневских времён. Такой подновлённый советский брутализм, где гранит заменён керамогранитом и плазмами, витражи — лайтбоксами, а к обязательному тёмно-красному добавлен ультрамарин.

Однако тот усталый, тяжёлый стиль в нынешнем исполнении приобрёл неожиданный привкус кабаре из фильмов о нацистской Германии в диапазоне от «Мефисто» до «nazi exploitation». Выступить в кожаном плаще, латексных штанах или галифе, в чёрной рубашке или френче, с гладко зачесанными волосами на фоне прожекторов, дыма и кроваво-красных отсветов с песней, призывом или речью — обязательная часть нынешнего образа Z-медиаперсон.

Впрочем, трикстерские игры в Штирлица, смешанные с подсознательной симпатией к жёстким и сексуальным образам нацистов в фильмах Висконти, Кавани, Спилберга — всё это тоже фетиши 1970–1980-х, золотой молодости путинской команды. И заказчики, и исполнители этой стилистики — это уходящая натура. Чего нельзя сказать о следующем поколении — активизировавшихся искателях «Русского кода» и «Русского проекта».

Некрофильская атмосфера нынешних государственных праздников, создание необрежневских мемориалов и памятников анонимными коллективами художественной Студии Грекова и Глазуновской академии не нравится целому кругу очень активных провоенно (они предпочитают говорить — «патриотически») настроенных художников и архитекторов. Взращенные в координатах дугинского евразийства, а также правых постмодернистских идей 1990-х, верящих в преемственность советского авангарда от сталинского стиля (следуя концепции Бориса Гройса), они убеждены, что у поднявшейся с колен России должна быть своя единая эстетическая, художественная программа. И именно они, раз уж власть так и не сформулировала заказ на новый большой стиль, готовы взять инициативу в свои руки.

Художник Алексей Беляев-Гинтовт ждал этого момента уже давно, до войны сетуя в своих интервью: «Сейчас никаких примет большого стиля не обнаруживаю ни я, ни единомышленники, ни противники. Сама возможность говорения о метанарративе и есть утверждение возможности большого стиля, первый шаг на пути его становления… Обращение к великому прошлому и стремление к великому будущему. Дух и Почва. Именно евразийство формирует границы Континентальной цивилизации. То жалкое состояние большого русского проекта, которое наблюдается сейчас, — тотальная растерянность, беспомощность, цивилизационный проигрыш, — меня не убеждает. Так будет не всегда». Помимо общения с Дугиным, поездок с «деликатными поручениями» в Цхинвал в 2008 и на Донбасс, Гинтовт уже давно говорит, что «занят агитацией и пропагандой большого евразийского стиля, даже если его на сегодняшний день нет. В этом я вижу своё предназначение».

Говоря о будущем, Гинтовт, как и его единомышленники, тем не менее предлагает концепт совсем не новый — а именно, известную ещё из Германии 1920-х правую идею «консервативной революции», а также проросшие в постмодернистские 1990-е почвеннические идеи «имперского авангарда» и одиозного «атомного православия». В 1990-е ностальгия по империи, по солнечным белоснежным колоннадам с картин Дейнеки и из фильмов Александрова была игрой у питерских художников круга Тимура Новикова («Новая Академия»: для понимания отличия рекомендуем почитать об истории Академии), но к 2010-м забронзовела (точнее, была позолочена сусальным золотом) у Гинтовта. Общего между сегодняшним Гинтовтом и неоакадемистами 1990-х так же мало, как между Александром Дугиным и увлёкшимся перед смертью евразийством Сергеем Курёхиным.

Созвучны имперскому пафосу, но больше в сторону православных традиций, попытки вырастить новый русский стиль художника, куратора и философа Алексея Беликова, запустившего несколько лет назад проект «После иконы». Двигаясь приблизительно по тем же траекториям, что и Гинтовт (с обязательными поездками на Донбасс), он пытается собрать вокруг себя художников, занимающихся русским актуальным религиозным искусством, как бы противоречиво это ни звучало.

Впрочем, и этот путь можно назвать «консервативной революцией». Беликов тоже пытается сконструировать глобальный новый стиль, для чего готовит фестиваль, который должен собрать по-настоящему русские молодые таланты:

«…мне интересно провести такую инвентаризацию того, а чем, собственно, является не казённая, а именно вот эта серьёзная по-настоящему глубокая русская культура, формировавшаяся под спудом последние 30 лет».

Оценим лёгкость, с которой борющийся с дурным англо-саксонским влиянием куратор миксует направления и номинации будущего фестиваля:

«Абстракция и орнамент. Кириллица. Шрифт и леттеринг. Изобразительное искусство. Мультимедиа и видеоарт. Мода. Предметный дизайн. Архитектура и урбанистика».

И модный леттеринг, и дизайн с мультимедиа и видеоартом, и урбанистика могут взращиваться в герметично запаянной русской капсуле под животворящими лучами традиции и православия. Почему? Потому что русская имперская культура, с его точки зрения, безальтернативна и единственна на ⅙ части суши. «Русские являются единственным славянским народом в части Евразии, который смог создать высокую культуру», — говорит Беликов. Впрочем, как мы увидим и на других примерах, разработчики русского стиля убеждены в его универсальности в общепланетарном масштабе: «Значительная часть мира смотрит на нас, как на единственную альтернативу глобалистской модели, мы единственные, кто в культурном плане может предложить что-то всему миру».

Проект должен был быть запущен летом-осенью, но, вероятно, откладывается. Беликов сейчас воюет в качестве рядового добровольца где-то в районе Марьинки, в то время как художники его проекта и клуб «Добрые русские люди» организуют благотворительные выставки-продажи в Петербурге и Москве. Выставки называются «Чистое небо» — на вырученные деньги Беликов закупает «небесные глаза разведки», то есть дроны.

Вернёмся к архитектуре. 25 августа в СМИ появилась новость: «В России создадут новый архитектурный стиль». Те, кто знакомы с историей архитектуры, вздрогнули. Загнать архитекторов (художников, композиторов, литераторов) в рамки утверждённого государством стиля или художественного метода — слишком знакомая мелодия. Казалось бы, совсем недавно в этой роли выступал соцреализм: решето, позволявшее с 1932 года отделять «своих» от «чужих», распределять заказы, обеспечивать карьерный рост, или, напротив, выкидывать из профессии. Перечень «невписавшихся» в этот канон, расстрелянных, замученных, лишённых возможности работать гениальных имён огромен; в нём обвинённые в трате государственных средств на антинародное искусство (знакомо, правда?), в формализме и в низкопоклонничестве перед Западом писатели, поэты, художники, режиссёры, архитекторы. Среди них — те самые архитекторы авангарда, чьими именами, как уникальным русским достоянием, сейчас размахивают чиновники от культуры: Мельников, Леонидов, Голосов, Гинзбург.

Но есть нюанс.

В 1930-е вся эта машина была запущена сверху; власть хотела понятного и своего искусства, монументальной и нарядной архитектуры, доступной для номенклатурного вкуса: дать «ясную и четкую творческую линию, которой суждено положить конец идеологическим шатаниям, имевшим (…) до последнего времени место в нашей среде», как писали в журнале «Строительство Москвы» в 1936 году. Вкусы эти требовали колоннад, фронтонов, скульптур, фонтанов и беседок, позолоты и мрамора; радикальные конструктивистские эксперименты с формой и функцией были признаны извращением, трюкачеством, уродством. Поворотным событием стал конкурс на главное здание страны — так и не реализованный 400-метровый Дворец Советов в Москве.

Сталин принимал активное участие в обсуждении поданных на конкурс архитектурных проектов Дворца, и под его руководством было сформулированы требования, на долгие годы определившие рамки советской архитектуры:

«Не предрешая определённого стиля, Совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приёмов классической архитектуры, одновременно опираясь на достижения современной архитектурно-строительной техники».

В целом же, зачем нужно было такое здание и вообще большой стиль писал за 10 лет до конкурса Сергей Киров: чтобы «показать нашим друзьям и недругам, что мы, «полуазиаты», на которых продолжают смотреть сверху вниз, в состоянии украсить нашу грешную землю таким произведением большой архитектуры, о котором наши враги никогда и не мечтали».

А теперь сравним:

«Актуальное время ставит перед отечественными зодчими краеугольный вопрос ответственности за будущее русской архитектуры, без которой не может быть самой России. Новая русская архитектура здесь и сейчас нуждается в своëм тотальном проявлении и манифестации. Мы приступили к разработке архитектурной доктрины, которая будет сочетать в себе глубину традиций и современные архитектурные технологии».

Это 2023 год.

Итак, спустя почти 100 лет — вновь нужна манифестация, надо показать врагам, чего мы стоим, и вновь — при помощи госархитектуры из смеси неких абстрактных традиций и современных технологий.

Но это новое предложение сформулировано не Путиным, не одиозным пропагандистом Петром Толстым, и даже не министром культуры Ольгой Любимовой, а пока что лишь архитектором Алексеем Комовым, чрезвычайно активным и патриотически настроенным членом правления Союза архитекторов России, в 2015 — главным архитектором Ялты, с 2019 — Калуги. Чрезвычайно удачная для этой роли фигура.

Комов, как и многие в его поколении, ностальгирует по фантазийному солнечному СССР из кино, с джазом Утёсова и физкультурниками в белых трико; 1930-е для него — время энтузиазма и больших строек, и только.

Искусствовед Арсений Штейнер, заработавший сомнительную репутацию как пропутинский куратор серии выставок «Актуальная Россия», призванных Минкультом показать «правильное современное искусство» типа Гинтовта, брал 7 лет назад у Комова интервью. Этот фрагмент кажется нам исчерпывающим для понимания картины мира разработчика русского стиля:

АШ.: Вы считаете, что сейчас приходит время такого же энтузиазма?

АК: Дело в том, что ещё до присоединения Крыма я чувствовал запах таких вот новых 30-х.

АШ: Не вы один.

АК: Причём спрашивают — ну, а как же там 37-й? Да, кому-то — 37-й, а мне — всё остальное.

АШ: Время великих побед, ага.

АК: …И какое-то время назад появилось предчувствие этой духоподъёмности новых 30-х, может быть, некоторого даже милитаризма…

Комов активно поддержал захват Крыма в 2014 году («Крым для меня всегда был радостным источником обновления. Одним — „крым-наш“, кому-то — „крым-их“, а для меня — „крым-мой“») и был одним из бенефициаров захвата, получив масштабные заказы в Евпатории и Севастополе. Он принадлежит к той самой постсоветской «золотой молодёжи» — детям советских номенклатурных деятелей культуры. Отец Комова — успешный скульптор брежневской эпохи, лауреат Госпремии СССР, член комитета по Ленинским и Госпремиям, член правления Союза художников и президиума Академии художеств СССР (мы уже писали о значении художественных союзов и их наследников в нынешнем возрождении пропагандистских структур в области культуры). Поток сознания Комова по набору основных акцентов почти дословно совпадает и с риторикой Гинтовта, с которым он дружит, и Белякова:

«Русская цивилизация. Русский архетип, русский человек, за которого мы боремся. И Россия должна репрезентовать не просто как территория некоторых смыслов, а территория победы, территория успеха… Если на западе слово традиция является чем-то ругательным, все унифицируется… трансгуманизм, отменяются авторы, обнуляется всё вплоть до человеческого пола, то мы как раз, русская культура, русская цивилизация в первую очередь, основываясь на научном подходе… и здесь с нами не только архитекторы… это большой конгломерат архитекторов, профессионалов, патриотов…»

(чтобы не искажать, мы дословно сохранили высказывание Комова из беседы на канале Крым²4).

Объединившись с гендиректором СМИ-2, создателем маркетингового холдинга E-Generator Юрием Белоусовым, а также с уже неоднократно упомянутым Алексеем Гинтовтом, архитекторами Алексеем Левчуком (Санкт-Петербург), Евгением Спириным (Саратов) и ещё целым рядом Z-архитекторов и художников, Комов планирует опробовать новый стиль сразу же в натуре. На захваченных территориях в ближайшие месяцы планируется начать закладку камней под символические вышки-обелиски — это проект «Маяки русского мира». Белоусов называет их вслед за екатерининской милей — «путинской милей»: «Они станут символами присутствия русской культуры и единения с Россией». Впрочем, территорий Крыма, «ДНР» и «ЛНР» авторам недостаточно. Главный «Маяк» планируется установить непосредственно на Майдане в Киеве:

«Есть один из проектов на главной площади Киева, которая будет называться Русская площадь — будет стоять русский маяк. „Майдан незалежности“ должен называться Русская площадь. Там будет символ воссоединения и единства наших земель».

Показать проекты всех маяков «Русского мира», а также анонсировать новый стиль «русской цивилизации» Комов планирует в качестве спецпроекта на архитектурном фестивале «Зодчество», который он будет курировать, как и в прошлом году, в конце октября в Москве. Его кураторский манифест-2023 посвящен теме «Завтра». «Мы говорим о будущем, которое вдруг внезапно наступило». И далее Комов предлагает «засучив рукава, как когда-то наши великие советские архитекторы» создавать русский код и «единую прошивку» страны: «настало время не просто встать с колен, а просто делать, идти и внедрять наши принципы. Потому что наши принципы — это принципы правды, традиции и принципы исторической справедливости. Вот на чём мы стоим. И поэтому мы готовы транслировать и дальше на всю нашу родину. И готовы выходить за границы. Как говорит Алексей Гинтовт, что цели России ясны, а границы ещё…». В этом месте беседы на канале Крым²4 Комов лукаво улыбается.

«Русская площадь» с маяком в центре Киева, атомное православие и «небесные глаза разведки», имперский авангард и Почва, русская цивилизация, её коды, пароли и скрепы, холсты, покрытые сусальным золотом, церковнославянский леттеринг и библейский стрит-арт, «добрые русские люди», собирающие деньги на оружие, «Гойда!» и «Встанем» — стиль этот, будто взращенный из текстов Сорокина и поздних интервью Курёхина, уже есть, и он, как бензиновое пятно на воде, отливает разными цветами и расползается по поверхности. Однако, пока власть не присвоила его и не признала своим — он остаётся фантомом. Возможно, до осени.