OutRush — независимый исследовательский проект, посвящённый российской эмиграции. Его организовали учёные российского происхождения, которые сейчас работают в научных центрах Финляндии, Италии и Израиля. За полтора года они провели несколько волн опросов и интервью с теми, кто покинул Россию после 24 февраля 2022 года, задействовав в исследовании почти 5000 человек из 60 стран. Координаторка ФАС Элла Россман поговорила с участниками OutRush и обсудила, чем отличаются эмигранты новой волны от их предшественников, есть ли гендерные различия в опыте релокации и что ждёт уехавших в будущем. Это первый материал нашей новой серии, в которой мы будем говорить с учёными по всему миру о России и её будущем.

Элла Россман:Как выглядит типичный эмигрант новой волны, которая началась после 24 февраля 2023 года? О ком мы вообще говорим?

Ника Костенко: Демографически эти люди отличаются от среднего гражданина России. Они моложе (32 года — медианный возраст), обеспеченнее, большей частью из крупных городов (в первую очередь, из Москвы и Санкт-Петербурга). В целом, это россияне, которые до отъезда могли позволить себе купить какие-то ценные вещи, вплоть до машины. Но главное, что это очень политически активные люди.

Два принципиальных ценностных отличия россиян, уехавших после 24 февраля, это, первое, что большая часть из них давно вовлечена в политическую деятельность в разной форме, от подписания петиций до мундепства. Второй аспект — высокий уровень доверия к друг к другу, принимающим обществам и ко всему, кроме российских государственных институтов. Несмотря на происходящую трагедию, генерализованный уровень доверия у них по-прежнему выше, чем в среднем по России.

Каролина Нугуманова: Сейчас мы проводим третью волну опросов и предварительно можем сказать, что у уехавших россиян, похоже, более эгалитарные гендерные установки. В наших опросах мы предлагали два утверждения и просили респондентов оценить, насколько они с ними согласны. Первое — про рабочие места: должны ли мужчины иметь больше прав на работу, чем женщины, если мест недостаточно. Второе — о том, становятся ли мужчины лучшими руководителями предприятий, чем женщины. Среди уехавших россиян с первым утверждением было не согласно 91,9%, и только 8,1% согласились (по данным на 7 сентября 2023 года). Если сравнить эти данные с теми, что публиковал в 2017 году World Values Survey (исследование изменения ценностей в разных странах мира, которое проводится с 1983 года — прим. Э.Р.), то получается огромная разница, потому что по России в целом было согласно с этим утверждением около 40% населения. То же самое со вторым вопросом: среди уехавших не согласны с тем, что мужчины становятся лучшими руководителями 90,7%, соглашаются или скорее соглашаются 9,3%. По России не согласны 44,5%, согласны 55,5%. Иными словами, уехавшие россиянеросси яне более феминистски настроены. Плюс среди них женщины более активно участвуют в политической и гражданской активности.

Женщины реже опасаются преследования со стороны российского государства, но чаще сталкиваются с дискриминацией в принимающих сообществах и чаще опасаются её

Маргарита Завадская: Я добавлю, что, конечно, с гендерными установками дело обстоит несколько сложнее. Среди уехавших, например, мы обнаружили выраженное разделение труда между мужчинами и женщинами. В большинстве случаев выезжают домохозяйства с семьями более-менее традиционного формата, и мужчины в них в значительной степени обеспечивают семью. Супруги в таких партнёрствах имеют больше возможностей заниматься волонтёрством, и это один из механизмов, как именно происходит мобилизация женщин в активистскую работу за рубежом.

Кроме того, мы обнаружили, что женщины донатят больше, чем мужчины, в том числе на помощь украинцам, много сотрудничают с инициативами, которые занимаются гуманитарной и психологической помощью беженцам.

Мы также видим целую группу информанток в эмиграции, которые симпатизируют ФАС, это отдельная группа женщин, которая отличается более последовательной позицией по поводу политического представительства и очень яркой политической идентичностью. Эти информантки не боятся политики, у них нет историй про то, как они, условно говоря, «красили лавочки против Путина», они не ищут безопасных способов участия в политической жизни, которые позволяют оставаться белыми и пушистыми и не трогать «грязненькое». Меня как политолога потрясла последовательность их взглядов. Жаль только, что эта группа пока не очень многочисленная.

КН: При этом, по нашим данным, женщины в эмиграции чаще сталкиваются с экономическими угрозами и менее оптимистично оценивают своё будущее. Они чаще сталкивались с депрессией, больше грустили за последние три месяца перед опросом, реже были счастливы, меньше удовлетворены своей жизнью, чем мужчины, — и при этом эмоционально больше привязаны к России. Женщины реже опасаются преследования со стороны российского государства, но чаще сталкиваются с дискриминацией в принимающих сообществах (со стороны местных жителей и государственных органов) и чаще опасаются её.

ЭР:По вашим впечатлениям, в каком состоянии находятся эмигранты новой волны? Как они себя чувствуют? Удаётся ли устроиться на новом месте, найти поддержку, начать новую жизнь?

Эмиль Камалов: Мы точно знаем, что доходы у них резко упали и переживают они всё происходящее тяжело. У нас в исследовании есть вопросы про уровень депрессии, — понятно, что это не клиническая диагностика, чисто опросный инструмент. Мы спрашиваем респондентов, чувствуют ли они грусть, счастье, удовлетворены ли жизнью, и пытаемся в целом оценить уровень их эмоционального благосостояния. Релоканты часто сообщают о депрессии, они испытывают чувство вины и ответственность за происходящее. Такой комок не самых приятных эмоций, который при этом ведёт людей к действиям, к поддержке других уезжающих, а также оставшихся, — мы знаем, что уехавшие много донатят НКО, по-прежнему работающим в России.

МЗ: Для многих уехавших россиян страны бывшего СССР — это скорее перевалочный путь, они стремятся со временем уехать в какие-то другие государства, например, США, страны Евросоюза, Израиль. То есть многие всё ещё находятся в процессе релокации. Большую роль в этом процессе играют связи и контакты в странах, куда стремятся уехавшие. Чем больше разброс контактов, тем успешнее они интегрируются.

Хочется немного усложнить разговор о привилегиях уехавших россиян. В Грузии сейчас работает группа антропологов, изучающая тех эмигрантов, которых они характеризуют как уязвимых. Может прозвучать провокационно в нынешнем контексте, но их исследование показывает: многие уехавшие россияне так же уязвимы, как беженцы из Украины. У них нет денег, в том числе на жизненно важные вещи, лекарства, иногда не хватает средств даже чтобы доехать куда-то на метро, они живут в шелтерах. Многие из них находятся в откровенно плачевном моральном состоянии, не знают, что делать дальше. Например, в исследовании коллег был респондент, который не говорил ни на каком языке, кроме русского, снимал хижину в горах, жил там отшельником и преимущественно занимался тем, что фотографировал пейзажи. Подобные эмигранты остаются невидимыми, они часто не пользуются соцсетями, не стремятся к общению, плохо заметны в опросах, и это проблема. Но качественные социологические методы позволяют нам их увидеть.

В целом, если возвращаться к эмоциям, то самое часто встречающееся слово в интервью — это «страх», и оно появляется в разных контекстах. Люди боятся за родных, оставшихся в России, за своё будущее. Второе слово, которое респонденты используют постоянно, — «неопределённость». Тема неопределённости и чрезвычайно короткого горизонта планирования проскальзывает в юморе, в том числе чёрном, и идёт красной нитью через все интервью. Спектр эмоций, в целом, скорее негативный — грусть, безнадёга, подавленность в разных вариантах. Сказать о том, что эти люди как-то улучшили своё положение после отъезда из России, мы точно не можем. Ни по данным соцопроса, ни по данным интервью мы этого не видим.

По поводу будущего: большинство нынешних релокантов имеет более-менее глобальный профессиональный профиль, может быстро интегрироваться и скорее всего уже не вернётся

ЭР:Какая перспектива у новой волны эмиграции? Политически активные люди с высоким уровнем доверия, о которых вы говорите, — они вернутся и станут важной гражданской силой в России? Или большая часть этих людей уже останется за границей?

МЗ: Я специально занимаюсь сейчас этой темой — экономические и неэкономические связи между уехавшими и родиной, — и могу прокомментировать.

По поводу будущего: большинство нынешних релокантов имеет более-менее глобальный профессиональный профиль, может быстро интегрироваться и скорее всего уже не вернётся. При этом они не совсем потеряны для России, какая бы они ни была в будущем. Мы всё-таки имеем дело не с Советским Союзом и не с советской эмиграцией, когда люди уезжали и все связи автоматически разрывались. В нашем случае связи сохраняются, люди продолжают их поддерживать, и это имеет значение.

Конечно, эмигранты не могут быть активными игроками, их роль во внутренней жизни России не стоит преувеличивать, но они могут быть своего рода группой поддержки и делать что-то потенциально полезное. Например, донатить ОВД-Инфо и российским НКО, распространять какую-то важную информацию и морально поддерживать оставшихся в России родственников и друзей, разделяющих антивоенную позицию. Последнее, наверное, звучит несерьёзно, но вообще-то это важно. Самое страшное, что делает нынешний российский политический режим и пропаганда, — изолирует людей друг от друга, ломает связи между ними. Что подрывает возможности самоорганизации.

Уехавшие могут стать пулом потенциальных политиков, экспертов и гражданских активистов в будущей России. Раньше у нас такое почему-то бывало редко, например, карьера политиков, уехавших в советское время и вернувшиеся в постсоветское, успехом не увенчалось. При этом противоположное многократно происходило в соседних странах: деятели, вернувшиеся из вынужденной эмиграции, стали президентами, премьер-министрами, яркими публичными фигурами. Я не вижу никаких причин, почему такое не может случиться и в России.

НК: Релоканты действительно сохраняют много связей со страной, а ещё очень чётко проговаривают, в какой момент они вернутся. Некоторые не готовы возвращаться, даже если Путина не будет и война закончится, потому что они не понимают, что будет со страной дальше, для них уровень неопределённости слишком высок. Но есть и некоторое количество людей, которые очень хотят вернуться в Россию и сделают это, как только отпадут личные риски, «первым рейсом», как пишет об этом организация «Ковчег». Их не много в нашей выборке, это маленькая доля. В целом, о возвращении сейчас сложно говорить, мы не знаем, какая будет среда. Если в России начнётся полноценная гражданская война, то люди, конечно, не то что не вернутся, а ещё уедет столько же, если не больше. Если режим поменяется, то многие из тех, кто сейчас говорит, что не хочет возвращаться, поменяют свою позицию.

ЭК: Много переменных, которые мы не можем учесть. Например, возраст. Средний возраст релоканта — 32 года. Через десять лет такому человеку будет за сорок. Хорошее ли это время, чтобы снова переезжать, начинать карьеру с нуля, запускать новые проекты? Плюс многое зависит от успеха интеграции, от того, как она будет проходить дальше.

МЗ: Релоканты, которые выражают намерение вернуться «первым рейсом», — это те, кто имеет чёткий активисткий профиль, такие «активисты 24/7». Их не много, но это всё равно очень плохая новость для режима, так как это люди политически заряженные, с навыками самоорганизации. В эмиграции они активно преумножают скиллы, политический и экономический капитал, развивают новые связи — в том же Тбилиси или Берлине сейчас много выходов на разные международные организации. Они активно включены в сети, где разработывают реформы и где буквально идёт создание будущей России. Всё это может привести к тому, что даже если их не много, эти люди могут вернуться и, что называется, make a difference. Главная страшилка для Кремля сегодня — условный Ленин, который приедет в пломбированном вагоне и устроит революцию. К сожалению, это же делает таких активистов первыми кандидатами для транснациональных репрессий, например, будущих диверсий российских спецслужб, вплоть до отравлений «новичком». Картина пока складывается не самая радужная.