посвящается всем матерям и дочерям

Вполне возможно, даже наиболее вероятно, что никогда за свою недолгую жизнь Мария Антуанетта не произносила слов «пусть едят пирожные» (в оригинале «бриоши», в англоязычной версии «торт»). Их первое упоминаниемы встречаем в «Исповеди» Жан-Жака Руссо: «Наконец я вспомнил, какой выход придумала одна принцесса; когда ей доложили, что у крестьян нет хлеба, она ответила: “Пускай едят бриоши”» [1]. Невидимая рука народной мифологии быстро превратила «одну принцессу» в Марию Антуанетту, а сентименталистские разглагольствования — в достоверный исторический источник. Что-то в этих словах зацепило людей достаточно, чтобы фраза стала крылатой, универсальной формулой, указывающей на отсутствие классовой сознательности у тех, кому недоступна нужда. Почему-то именно образ торта оказывается удачным и емким символом роскоши, а образ принцессы — идеальным воплощением представительницы и потребительницы этой роскоши, слепой к исключительности своего положения.

Фильм «Мария Антуанетта» Софии Копполы 2006-го года показывает наиболее эмпатичную к своей героине интерпретацию ее судьбы и определяет представление о ней в современной культуре. Исследовательница Анна Бакман Роджерс в книге «София Коппола: политика визуального удовольствия» предлагает рассматривать этот фильм как высказывание о коммодификации женского тела. Действительно, картина начинается с политического акта выдачи четырнадцатилетней дочери австрийской императрицы за наследника французской монархии. Ее тело физически перемещают в Версаль, где у нее есть только одно предназначение: зачать, выносить и родить следующего монарха. Завершается все событиями революции; мы этого не видим, но знаем, что было дальше: тело Марии Антуанетты, принадлежавшее сначала австрийской, потом французской монархии, переходит во власть народа. 

По мнению Бакман Роджерс, нарратив власти над телом воспроизводится не только через обращение камеры с телом Кирстен Данст, исполняющей главную роль, но и через фетишизм, с которым изображаются материальные объекты, например, предметы одежды и интерьера. По сути, в обоих случаях используются схожие приемы. Тем не менее, один из важнейших визуальных кодов фильма — образ торта — в своем анализе она опускает. Те самые слова Кирстен Данст, конечно, произносит, но ее прямая речь, вставлена в мужское высказывание. Под звуки ревущей толпы мужской голос говорит: «И когда они пошли к королеве сказать, что ее подданным не хватает хлеба, вы знаете, что она ответила?». После чего Мария Антуанетта, сидящая в ванне в больших украшениях, вальяжно отвечает свое: «Let them eat cake». Резкий переход, и вот она, окруженная придворными дамами, уже с гораздо более человечной интонацией возражает: «Это чушь, я не могла такого сказать». Первая Антуанетта — плод воображения разъяренного народа, вторая — фантазия самой режиссерки. В фильме, в принципе отвергающем историческую достоверность, она выбирает опровергнуть достоверность именно этих слов.

У Копполы нет задачи обелить свою героиню или проигнорировать предпосылки Французской революции. На ее откровенно бездарное правление указывают и сцена, где Мария Антуанетта отказывается выслушивать вопросы о внешней политике, сосредоточившись на своем наряде, и то, что в первый месяц после коронации она растрачивает чуть ли ни весь государственный бюджет на благоустройство Версаля, и даже снисходительная улыбка, с которой она благородно отказывается от бриллиантов в пользу своей окончательно обнищавшей страны. Скорее это попытка объяснить, что все случившееся было не результатом ее преднамеренной жестокости, а обстоятельств, в которых огромная ответственность легла на совсем юную девушку, всю жизнь знавшую только одну цель — материнство, единственным ресурсом которой на самом деле всегда было только ее тело. Впервые встретив своего будущего мужа, героиня восклицает: «Он выглядит как ребенок!»; после смерти короля молодожены падают на колени, и новый король шепчет: «Мы слишком молоды, чтобы править». Однако юношество, дозволенное принцу, недоступно принцессе, от которой сразу требуется выполнение ее «женской» миссии.

«Я такая сладкая, как сладкие конфеты»
«Шуга», Глюк’oZa

Забавным образом юность героини, тем не менее, манифестируется именно через торты. На утро после каждой несостоявшейся первой брачной ночи мы видим Марию Антуанетту, окруженную вычурной выпечкой. Изображения роскошных кондитерских изделий переполняют первую часть фильма — вплоть до рождения ее первой дочери. Да и сама она, облаченная в роскошные многоярусные платьях, напоминает торт. На одном из королевских приемов о ней говорят: «Думаю, она очаровательна, выглядит как маленький кусочек торта». Действительно, то, как традиционно изображаются торты, можно атрибутировать эстетике девичества: рюши, пастельные тона, сладость. Все это свойственно и кинематографии Софии Копполы. Анна Бакман Роджерс пишет: «Ее творчество часто сравнивают с кинематографической выпечкой, восхитительными слоеными изделиями с кремом, наполненными воздушным вкусом, но лишенными мясистой (и маскулинной) начинки» [2]. В этой связи важна и другая особенность торта. Будучи, безусловно, предметом изобразительного искусства, он является также и продуктом. Это искусство предназначено для потребления в самом прямом смысле, то есть для потребления, предполагающего разрушение. Для фильма это задает дополнительные измерения в реализации мотива девичества через кондитерскую метафору: здесь и идея неизбежного увядания девической юности, и очередное указание на объектность женского тела, предназначенного для потребления и его уничтожения — в случае Марии Антуанетты буквального. Даже превращение девочки в женщину, возможное здесь только через беременность и роды, предполагает постороннее вторжение в тело и в некотором смысле его разрушение. Так, образ торта фиксирует ключевое противоречие девичества — нетронутость и неприступность, сами собой предполагающие необходимость тронуть и приступить. Обратите внимание, как слово «сладкий» может одновременно описывать милого ребенка и желанного взрослого. 

«…the girl with the most cake»
«Doll Parts», The Hole

Думаю, влиянию фильма можно приписать обложку альбома «Nobody’s Daughter» группы Hole 2010-го года. На ней изображен фрагмент портрета Марии Антуанетты художницы Элизабет Виже-Лебрен. У портрета обрезана шея, что, видимо, должно напоминать о гибели Антуанетты на гильотине. В целом, желание Кортни Лав, солистки группы, соотнести себя с ней — вполне логично: вокруг обеих выстраивается нарратив о женщине, жестоко непонятой или очень неправильно понятой своим временем. При этом для «Марии Антуанетты» Копполы с ее поп-панком, Hole, в особенности их второй альбом «Live through this» 1994-го года, также могли служить источником. Не случайно именно Кортни Лав принадлежат слова: «Я хочу быть девочкой, у которой больше всего торта» — наверное, вторая по востребованности в культуре фраза, задействующая образ этого десерта. Комплекс мотивов, сближающих фильм Копполы с образной системой Hole, можно пронаблюдать через песню родственной последним группы Nirvanna «Heart-shaped box». Вероятнее всего, Курт Кобейн, солист группы и муж Кортни Лав, написал эту песню как любовное послание жене. Название песни, по одной из версий, отсылает к шкатулке в форме сердца, которую Лав подарила Кобейну, по другой — к ее коллекции конфетных коробок в форме сердец. Свою интерпретацию образа (потенциально конфетной) коробки, в которой герой ее мужа провел несколько недель, она предложила, отреагировав на кавер на «Heart-shaped box» певицы Ланы Дель Рей: «Ты ведь знаешь, что это песня о моей вагине, правда?» [3]. В пользу этой гипотезы говорит строчка, перекликающаяся с нашей темой: «разорванная плева вашего высочества». Противоречие между возвышенным, неприкосновенным образом принцессы и ее эротично-травматичной телесностью усиливается игрой на созвучии слов «hymen» (плева) и «highness» (высочество), на которой строится строка.

В «Live through this» Лав тоже обращается к игре слов. Песня «Credit in the straight world» — единственный в альбоме кавер, на песню группы Young Marble Giants. От себя Hole добавляют интро со сложной историей. Изначально его писали для песни «Old age», не вошедшей в финальную версию альбома. Причем первый вариант «Old age» писал Кобейн для альбома «Nevermind» своей группы, но так и не смог ее завершить и отдал жене. Лав переписала текст и добавила то самое интро, впоследствии перекочевавшее в «Credit in the straight world». Эта песня о заслугах в жестоком реальном мире открывается мистичными вокальными гармониями поверх органа с текстом: «И я буду ждать, ваше высочество, я так обдолбана, что не могу ходить. И я буду ждать». Здесь снова игра на созвучиях, на этот раз слов «highness» и «high» (под действием наркотиков), в которой заложено сращение высокого с низким, фантазии о королевстве с бытовой реальностью. Это отражено и на обложке альбома, изображающей модель Лейлани Бишоп как победительницу конкурса красоты: ее макияж размазан слезами, но на ее голове — корона. Лав говорила, что «хотела запечатлеть выражение лица женщины, когда ее коронуют… такой восторженный взгляд, подведенные синей подводкой глаза, как бы говорят: “Я, я — я победила! У меня крем от геморроя под глазами и клейкая лента на заднице, и мне пришлось царапаться, скрестись и трахаться, чтобы пробиться наверх, но я выиграла…”» [4]. Примечательно, что обложка другого сингла — «Miss World», вошедшего в тот же альбом, изображает маленькую девочку, тоже в короне, а в самой песне мы слышим: «Я мисс мира, кто-нибудь, убейте меня!». Кортни Лав не пытается перевернуть и переосмыслить миф о девочке-принцессе, она разоблачает его, при этом все же находясь под его влиянием.

Ее желание иметь «больше всего торта», озвученное в «Doll Parts» в этом смысле абсолютно понятно: все то же стремление к внешнему триумфу, победить, быть коронованной. Игра девочки в принцессу подразумевает не только красивые наряды, но и превосходство над другими, в первую очередь — над другими девочками. Кортни Лав это прекрасно понимает, в «Doll Parts» она поет: «Да, они хотят тебя, они правда хотят тебя, но я тоже хочу. Я хочу быть девочкой, у которой больше всего торта». «Больше всего» означает «больше, чем у других». Несмотря на то, что песня, очевидно, о Кобейне, образ торта экстраполируется далеко за пределы любовной лирики. Слова «Girl with the most cake» превратились в перифраз для Кортни Лав, она сама анонсировала автобиографию с таким названием. Ее дерзновение требовать для себя «больше всех» свидетельствует, конечно, о некоторой надменности, но в ее случае и о смелости тоже. Героиня «Live through this», как и героиня «Марии Антуанетты», по сути полностью лишена контроля над своей жизнью, над нарративом, выстраивающимся вокруг нее, и в особенности над собственным телом. В «Doll Parts» она буквально разбирает свое тело по частям, воображая себя куклой, игрушкой в руках возлюбленного, а в конце концов признается слушателю или себе, что ее феминность — спектакль, зашедший слишком далеко: «Я притворяюсь так правдоподобно, что я за гранью притворства». О чем остается просить кукле, если не о торте?

«Your milk turns to mine»
«Softer, Softest», The Hole

Роднит «Марию Антуанетту» с «Live through this» и интерпретация материнства. После рождения первой дочери Антуанетты героиня размышляет о том, что сын принадлежал бы Франции, а дочь — только ей. Тем не менее ребенка почти сразу забирают на кормление, а на слова героини о том, что она хотела бы кормить дочь сама, ей отвечают, что это не положено; впоследствии о девочке говорится: «Она дочь Франции». Таким образом, превращение героини из девочки в мать, и, соответственно, в женщину, не возвращает ей агентность, а, напротив, задает дополнительные условия контроля монархии над королевой. На визуальном уровне трансформация очевидна: вместо интерьеров Версаля героиню окружают пасторальные пейзажи, вместо тортообразных платьев ее наряжают в белые сорочки: атрибуты утопического девичества сменяются атрибутами утопической женственности. На смену вычурным кондитерским изделиям приходят сменяющиеся изображения фермерских продуктов: яиц, клубники и, конечно, молока (по сути — торт до его приготовления). Молоко как символ материнства в культуре встречается часто, но вряд ли у кого-либо чаще, чем у Hole. В их первом альбоме «Pretty on the inside» молоко принято читать как метафору героина, но к написанию «Live through this» у Кортни Лав родилась дочь, и этот образ зазвучал совсем по-новому. 

Первой песней в альбоме, прямо затрагивающей эту перемену в жизни солистки, становится «Plump» — песня о шоке, которым для Лав стали беременность и материнство. В припеве от имени своего ребенка она поет: «Я ем тебя, я перекормлен, твое молоко у меня во рту, меня от него тошнит». Слова «я ем тебя» указывают на попытку смириться с тем, что тело, и так никогда не принадлежавшее героине, теперь полностью отдано ребенку, а плохое молоко, от которого тошнит, — на сомнения в способности быть хорошей матерью. Процесс, который преподносится культурой как естественный, ощущается противоестественно: «Ты притворяешься для меня, как я?», — спрашивает она то ли ребенка, то ли мужа. В песне «I think that I would die» Лав поет о потере опеки над дочерью. В припеве тихие, грустные слова «Где мой ребенок? Я хочу своего ребенка» сменяются воплем «Нет молока!», положенным на тот же мелодический рисунок. Как и в «Марии Антуанетте», невозможность кормить символизирует утрату контроля в собственном материнстве. 

Сложный опыт Лав как матери побуждает ее обратиться к своему опыту как дочери в песне «Softer, Softest». Мелодически это самая нежная песня в альбоме, содержательно — одна из самых страшных. Она рассказывает о девочке, которую наказывают родители за пережитое ею же насилие. Ощущение материнского предательства она описывает тем же образом испорченного молока: «Твое молоко такое кислое», «Твое молоко превращается в крик», «У твоего молока есть член, в твоем молоке краситель». При этом понимая, что у нее не получилось стать лучше, она добавляет: «Твое молоко такое злое, что превращается в мое». Здесь нет прощения, но есть признание порока, переходящего от поколения к поколению: от матери к дочери через испорченное молоко.

***

В том, что образы, связанные с едой, значат так много в женских историях, нет ничего удивительного. Часто центральную роль в них играет телесность, а потребление пищи — один из ключевых ее аспектов. Важно здесь учитывать и связь женского опыта с культом худобы, из-за которого процесс потребления еды сам по себе оказывается противоречащим установкам феминности. В «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл мы читаем, как Мамушка пытается накормить Скарлет О’Хару перед светским выездом на барбекю, чтобы та не ела при других: «Настоящую-то леди всегда видать по тому, как она ест, — клюнет, словно птичка, и все» [5]. Торт как символ роскоши приобретает дополнительные коннотации: для женщины он может быть недоступен не только по экономическим причинам, но и по культурно-социальным. Так, в словах Кортни Лав о желании иметь больше всего торта в песне, разоблачающей перформативную феминность, можно увидеть и попытку подрыва патриархальной нормы. Это эксцентричная реакция на то, о чем поют ее современницы Bikini Kill в песне «Feels blind»: «Меня, как женщину, учили всегда быть голодной». Песня «Teen Idle» 2012-го года поп-певицы Марины Диамандис строится вокруг образа, очень близкого королеве красоты с обложки «Live through this». Ее героиня — шестнадцатилетняя королева выпускного, идеальная снаружи и разрушенная внутри. В одном из прехорусов песни она поет: «Я хочу кровь, кишки и сливочный торт, я выблюю его в любом случае». Аналогичный образ встречается и в культовом подростковом сериале нулевых «Сплетница»: его героиня Блэр в погоне за иллюзорной идеальностью сталкивается с булимией. Зритель узнает об этом из сцены, где она в полном одиночестве и в нарядном платье ест роскошный яблочный пирог, чтобы сделать с ним то же, что героиня «Teen Idle». Удивительно, но насколько нетронутый торт олицетворяет утопическое девичество, настолько же его поедание фиксирует разрушение маски феминности. Думая о вековой культуре женщин, воспитанных голодом, сложно подобрать слова точнее, чем «let them eat cake».

Источники:

1. Руссо, Ж. Исповедь. Пер. с фр. Н. Бердяева и О. Вайнер. Москва: Захаров, 2004.

2. Backman Rogers, A. Sofia Coppola: The Politics of Visual Pleasure. New York: Berghahn Books, 2019. 

3. «Courtney Love Tells Lana Del Rey That ‘Heart-Shaped Box’ Is About Her Vagina», Rolling Stone.

4. Lankford, R. Women Singer-Songwriters in Rock: A Populist Rebellion in the 1990s. Lanham, Md.: Scarecrow Press, 2009.

5. Митчелл, М. Унесенные ветром (Том 1). Пер. с англ. Т. Озерской. Москва: Эксмо, 2021, 2022.

Варя Левонтин — исследовательница музыки. Родилась в Москве в 2001 году. Выпускница РГГУ. Публиковалась в журналах «Демагог» и «Хлам», читала лекцию «Live through this: как женщины поют о насилии» в «кружке гендерных свобод». Ведет телеграм-канал о популярной музыке «слышь». Живет в Москве.

Иллюстраторка — Даша Семыкина

Выпускающая редакторка — Аня Кузнецова