На днях я был на концерте Свонс в London Brixton.

Вместе с Летовым Свонс сформировали мое понимание того, чем может быть (должен быть) рок, и шире — индустриальная музыка как таковая. Под индустриальной музыкой я понимаю не жанр индастриал, а музыку, которая производится в массовом индустриальном обществе массовыми индустриальными методами — то есть, неизбежно, всю музыку 20 века, которая включает в себя и фри-джаз, и нео-классический авангард, и поп, и рок, etc. Всё, что может быть продано как пластинка или застримленено как спотифай-трек.

Индустриальная массовая музыка — это форма существования музыки в индустриальном, коммерческом обществе.

Фольклорная и европейская арт-музыка развивались с конца античности, и, кажется, с появлением звукозаписи растворилась в общем шуме модерна. Звукозапись изменила технологию производства, потребления и циркуляции музыки, и таким образом — социальную форму её существования. Многое было утрачено, но многое приобретено. В самой социальной и материальной действительности исчезли различия между высоким и низким, фольклорным и академическим, но появились различия между популярным и непопулярным, мейнстримом и андеграундом. Впрочем, с рождением интернета, кажется, и эти различия исчезают, сливаясь в единый дигитальный поток, где звуки распределены по онлайн-пузырям, которые неизбежно лопаются в соответствии с железным законом алгоритма.

В чем была особенность новых (уже старых) звуков, которые вытеснили фольклорную и европейскую арт-музыку? Это звуки новых индустриальных технологий, которые выражают новые модерновые отношения, интенсивные, брутальные и тотальные, сошедшие со страниц то ли Юнгера, то ли Маркса. Технологическим прорывом и инструментальным мышлением (Вебер) 20 век амортизирует человечество, превращает его в «последнего человека» Ницше, наконец, выстраивает коммерческо-санитарную тюрьму, описанную одновременно в «Дивном новом мире» Хаксли и «1984» Оруэлла. Для обслуживания новых технологий огромным человейником растет бюрократия, а общество становится полностью администрированным.

В то же самое время технологии модерна создают новые формы мышления, красоты и чувствования, в том числе пост-религиозного чувствования, новые формы «сакрального» (не будем уходить в антропологические дискуссии о научной нерелевантности этого концепта).

Рок был одной из новых форм чувствования и «сакрального». Конечно, это «сакральное» было совершенно коммерческим и рыночным, а значит — административным и зависимым, conditioned by capitalism and the state. И всё же, именно потому, что оно было совершенно имманентно рынку и капитализму оно и было сакральным и художественным — то есть рок выражал, продлевал, проблематизировал и играл с реальной динамикой сложного общества, мифологией и магией заложенной в нем. 

Поп-культура уже всегда была брехтианской, и именно это доказывал поп-арт. Поп (в том числе и рок) был отчужденным и находил жизнь в своей отчужденности, ведь, вопреки прогрессистам вроде самого Брехта, жизнь действительно цветет где хочет, и поэзия неизбежна после Холокоста. В этом странное противоречие поп-музыки вроде Элвиса. С одной стороны — это совершенная пластмасса, с другой — в ней больше жизни и художественности, чем в так называемом «серьезном» искусстве пятидесятых годов. Просто Sun Records выражали 20 век технологией 20 века, имманентной его социальной структуре и истории. Они праздновали 20 век, сжигая его, как гитару Хендрикса.

Индустриальная массовая музыка обладает интенсивной сущностью, которую Свонс доводят до собственного предела, и, таким образом, рок-музыка в них преодолевает саму себя и становится тем, чем она всегда должна была быть. В этом смысле Свонс — действительно единственная пост-рок-группа постольку, поскольку она выполнила задачу рока: используя тропы рок-поп-музыки, она имманентно преодолевает её собственные ограничения ("формат").

Но в чем заключались задачи рока? Во-первых, открыть новыми (на момент середины 20 века) инструментами (студия, усилители, пластинки) темы, ранее доступные только высокому искусству. Конечно, первые шаги в этом направлении были сделаны еще Битлз, если не Хэнком Уилльмсом. Но именно Свонс нашли способы для «открытия» в роке глубин, сопоставимых с Толстым, Прустом и Вагнером. Когда вчера они начали свой сет, то ли на 10, то ли на 20 минуте, я почувствовал, что еще немного — и польются слезы. Почему?

В сверхгромком повторении одного и того же звучание Свонс открывало глубину времени. Воспоминания посыпались как град, сливаясь с потоком аккордов, — и все неудачные группы, утерянные любови, поражения, одноклассники-солдаты и однокурсники-самоубийцы — все, все обретали смысл; своей ошеломительной реальностью музыка доказывала, что всё действительно было, и значит, всё действительно оправдано. Это витальное искупление жизни самой жизнью и есть любовь. А риффы Свонс, изнутри которых кричит Джира, соединяя в своей индустриальной молитве Экхарта и Краснахоркаи, — это те самые «колёса любви», о которых Кормильцев писал:

"Под колесами любви, 
это знали Христос, Ленин и Магомет -
Колеса любви едут прямо на свет
Чингисхан и Гитлер купались в крови
Но их тоже намотало на колеса любви"

Главная тема искусства последних веков — обретение утраченного времени, и вместе с тем — обретение любви. Эту любовь невозможно передать аналитическим дискурсом, но на неё можно указать искусством. На нее указывает перстом Иоанн Креститель с картины да Винчи; танцуя, с высунутым языком древнего божка на нее указывает грифом гитары Джира.

Ницше писал, что антидотом от последних людей, порабощенных модерновым нигилизмом, должен быть сверхчеловек. А еще он писал, что сверхчеловек должен быть способен прожить жизнь как вечное повторение. Вопреки линейному течению времени именно эту возможность дарят Свонс — своим повторением одного и того же они раскрывают внутренний смысл времени, любовь, запертую в атомах памяти. Сверхчеловек — это тот, кто способен полюбить жизнь, даже если она будет повторяться во всей невыносимой жестокости, ведь только такой человек способен сотворить ценность в мире без бога и полюбить ближнего своего. Таким образом, второй задачей рока было возвращение современному человеку смысла и создание сверхчеловека как современного, экзистенциального субъекта. Свонс справляются с этой невыполнимой задачей — пусть хотя бы на пару минут (минута осмысленной, истинной жизни — разве это уже не чудо?).

Башлачев пел, что рок-н-ролл — это «славное язычество». Когда-то рок, как предельное выражение индустриальной культуры, был почти способен на переоценку ценностей, на веселые и страшные новые сакральности, пусть лишь в отдельно взятых головах (причем русский рок был способен больше, чем западный, а советские головы — веселее западных). Очевидно, что музыка больше не может выполнять ту сверхфункцию современности, которая лежала на ней в двадцатом веке. Зато нам осталась пара великих альбомов.