…В рамках проекта, затеянного петербургской «Пальмирой» — издания сочинений известного поэта и прозаика Николая Кононова — особо интересными и необычными кажутся две книги, в которых автор выступает в ином творческом амплуа. Стоит отметить, что перед этим уже вышли культовые романы Кононова «Похороны кузнечика» и «Нежный театр», позднейшие «Фланер», «Парад» и «Гимны», а также поэтический «Свод» — избранное из сборников 1981-2019 годов. На очереди также три книги новелл («Саратов», «Бестиарий», «Дефицит»).

Впрочем, поэт и прозаик Николай Кононов давно и надежно привязан к местности, именуемой культурным ландшафтом, еще и в качестве критика искусства. В частности, в сборнике «Критика цвета», вышедшем ранее, и в «Степени трепета», который вот-вот выйдет. В наше время, когда монополия на право описывать действительность, формируя из нее реальность, давно уже не принадлежит официальным институтам мысли, такое, в принципе, возможно. Как это происходит на самом деле? Трах, можно подумать, приходит озарение, и не гребет, что именно «видит» художник? Скорее всего, не совсем так. «По всей видимости, настала пора, — поясняет автор предисловия, — когда в сфере поденной критики, то есть в расхожем жанре нон-фикшн, образовалась такая отстраненная перспектива, при взгляде из которой на локальное искусство вся содержательная начинка текста… перестает выполнять функцию документально подтверждаемых «фактов».

То есть, пора, о которой говорил Саша Соколов, предлагая разделить текст на вышеупомянутую «начинку» («изюм») и, собственно, «тело текста» («тесто»), наконец-то, настала, и Кононов в этом случае не просто мечет бисер перед страждущей перформанса публикой, а кроит пирог по лекалам литературной кулинарии. И яркий дилетантизм, как может показаться чиновнику от искусства, начинающийся (как верно отмечает автор предисловия) лаконичным анамнезом и заканчивающийся «пестрым антуражем свежих наименований», оказывается новой оптикой с личной перспективой. Причем, перспективой, не отягченной особым ревизионизмом, а наоборот, старающейся оказаться мирным миражом, отображающим недавнее прошлое. «Я описываю эти частности не для того, чтобы кого-то уязвить, — поясняет автор, — а с простой целью показать, что все–таки мы в каком-то смысле одной крови, с одним не таким уж далеким пугающим прошлым, которое, как после хорошего психоаналитического лечения, перестает быть травмой и переходит в сладкий разряд достояния, без которого мы — не мы (здесь мне тоже захотелось сделать заковыристую сноску и написать эти два слова слитно, с ударением на первом слоге: «нéмы»).

Таким образом, если ранее существовала проблема репрезентации визуального в художественном тексте, то теперь все наоборот, и документальное подтверждение фактов «искусства» заменено их «художественным» осмыслением. Опять-таки, не без посттравматического синдрома. «Сверхбольшие полотна Виктора Тихомирова показались мне театральными задниками для детсадовских веселых назиданий, — сообщает автор. — Будто они наскоро скопированы из стародавней «Мурзилки» тех еще лет, где мутно воспроизведены рисуночки с душемутительными подписями «Аня Асбест, 11 лет», «Антон Наманган, 4 года».

При этом, что приятно, новый академизм в лице Тимура Новикова поставлен в сборнике во главе угла и даже всех пяти углов, если уж говорить о петербургской эстетике, хотя культовые фигуры другой столицы в лице того же Глазунова также не забыты. Но более всего автора интересуют все–таки не знаковые фигуры андеграунда, ставшего мейнстримом (хотя, Владик Монро при этом, конечно же, присутствует), но также герои, сформировавшие культурный ландшафт в первую очередь для него самого.

Также в сборнике помещены «Три текста о Лидии Гинзбург», статьи о поэтах: Виктор Іванів, Игорь Померанцев, Кирилл Медведев, Сергей Петров. Об остальных как-то, наверное, не сложилось, и это тоже часть «трепетной» стратегии автора. «Когда я изредка просматриваю разделы поэзии в толстых журналах, — печалится он, — меня не оставляет зловредное ощущение, что виртуозность, конечно же, смешна, что серьезность — ну абсолютно бессмысленна, а усложненность — вообще чистая фикция. Будто я стал свидетелем того, как происходит слепое вычеркивание целых пластов скопившейся «изящной словесности». Не в монографиях и статьях экспертов и оценщиков, а в жизни, которая как-то сама, без разрешения, зашевелилась, проявилась и затренькала. Плоха или хороша эта акция очевидного забвения, совершенно неважно — главное, что она случилась». Как в случае, пардон за тавтологию, издания этого важного и необычного сборника.