1.

“Историю пишут победители” — это нормативное суждение (как должно быть), переодетое позитивным (как оно есть).

На самом поверхностном уровне оно выражает скептицизм в отношении провластного нарратива, и в этом отношении оно ценно и справедливо. Да, власть обладает непропорциональным влиянием на разговор о самой себе, и непропорциональной возможностью внедрять себя в этот разговор, где бы он ни вёлся, хотим мы того, или не хотим.

Но оно ложно. Власть не способна держать монополию в этом разговоре — мы знаем это не только из колоссальной традиции диссидентской литературы даже в самых тоталитарных режимах, но даже из анализа самого́ провласного нарратива: он всегда иррационален, всегда содержит противоречия, и человеку, решившему их идентифицировать — достаточно начать с самой этой фразы. Если бы историю писали одни победители, мы бы об этом не знали.

Так что мы увидим если почитаем саму историю, и именно так, как она написана?

Есть тексты побеждённых, тексты беженцев, есть тексты соседствующих наблюдателей. Есть тексты, которые спорят друг с другом, со слухами, версиями, с целыми методологиями интерпретации и исторических практик. Даже в древнейших источниках, где у нас сохранился может быть один текст — его автор как правило будет полемизировать с той или иной оппозицией своим взглядам — из чего мы знаем, что эта оппозиция существовала.

Именно так мы знаем, что в античности было сопротивление и рабству, и патриархату, и ксенофобии, и аритократии, и правителям. История могла не сохранить эти высказывания в первоначальной форме — но важно, что у нас нет буквально ни одного периода, демонстрирующего абсолютное согласие с победителями в чём-либо. В том числе с их версией прошлого.

Не говоря уже о том, что именно это знание даёт нам инструменты критического анализа — и именно так современные историки рассматривают источники прошлого, а оппозиционные аналитики рассматривают источники настоящего.

Иными словами — чтобы узнать, что историю пишут не победители, достаточно просто читать историю. Именно чтение истории показывает ложность этой позиции.

Внимательный читатель уже догадался, к чему это всё идёт.

2.

Мы знаем, что это выражение значит — но что оно делает?

Оно говорит не читать историю.

История — это трата времени. История убивает разум. История — это маленькая смерть, я не буду читать историю, u.s.w.

Это не только весьма впечатляет — выражение, превентивно побуждающее человека оставаться в условиях, в которых ему нечего возразить — но это объясняет, как именно оно нашло себе применение в правом дискурсе: его предостережение справедливо, но его использование манипулирует инстинктами недоверия и страха, делая его идеально подходящим для конспирологических нужд. Достаточно просто выставить объекты реакции “победителями”, даже если это не имеет никакой связи с реальностью — ни с капиталом, ни со статусом, ни с политической властью.

Потому что конечный посыл, в этом использовании — не об истории. Он о необходимости победить. “They will not replace us”.

Именно в этой точке выражение становится нормативным. Оно уже не говорит, что победители пишут историю — оно говорит, что должны. Это не фактическая правда, и не проблема, требующая решения. Это шанс.

И в этом смысле особенно иронично, что, оглядываясь назад, мы слишком часто представляем диктатуры не тем, чем они были, а тем, как они хотели себя выставлять. Информационный контроль никогда не был герметичен — ни в нацистской Германии, ни при Советах, ни при монархиях. Их контроль держался не на предсказуемости насилия, но, наоборот — на его произвольности.

И кстати. У нашей крылатой фразы, как это часто бывает, много различных версий — и одна из них принадлежит Гёрингу: “Der Sieger wird immer der Richter und der Besiegte stets der Angeklagte sein.” Она из Нюрнбергского дневника 47-го года, и он также повторил её на суде — тем самым проецируя нацистские представления о действительности на своих судей.

Я не буду расписывать из этого никаких выводов — но нам стоит задумываться, что именно мы делаем, когда повторяем за диктатурами их миф о самих себе.

3.

Так кто же пишет историю?

В книге “What Is History?”, британский историк Эдвард Карр описывает как немецкий историк Фридрих Майнеке, доживший до 90 лет, по-разному писал об истории как таковой, исходя из происходящего в настоящем. В 1907-м история казалась ему путём к универсальной правде; в 1925-м — процессом хаотического противоборства политики и морали. К 1936-му Майнеке отрёкся от историцизма как формы оправдания существующего строя, каким бы он ни был — и наконец, в 1946-м он пишет о ней как о хаосе, который нельзя предвидеть, и которому невозможно сопротивляться.

Я не знаю, который из Майнеке прав. Я даже не знаю, писал ли он это на самом деле — я читал не его, а интерпретацию Карра. Но я думаю, что хотя ни одна из этих версий не является окончательной, каждая из них бесконечно сложнее и интереснее, чем отказ читать историю как таковую.

Историю пишут пишущие. С ними спорят другие пишущие. Иногда их поднимают на флаг, иногда казнят, иногда тексты утрачиваются, подделываются, всплывают снова, искажаются до неузнаваемости одним временем.

История — это не то, что случилось. Это дочь хранителя клятв и памяти. Ей злоупотребляют — но чем не злоупотребляют.

В конечном итоге, её неопределённость толкает одних читать больше, и других — читать меньше; одних — видеть её чем-то неуловимым, и других — видеть в ней способ порабощать.

И если нам очень нужно здесь, в этом тексте, определить победителя и проигравшего, загнать-таки весь этот разговор в тупую, двухмерную, шахматную раскладку — потому что насилие с одной стороны дискурса принуждает к насилию и с другой — то читатели истории могут предложить людям то, что им не может предложить никто больше.

Читатели истории знают, что текущая форма цивилизации не является чем-то естественным. Ничто из того, что сейчас выглядит вечным и неизменным, не является ни вечным, ни неизменным — ни войны, ни тюрьмы, ни рынки, ни государства.

Это значит, что всё можно изменить.