Странного парня без денег и паспорта (Джеймс Франко) по приезде в Лос-Анджелес хватают под руки и тащат в полицейский участок. Сердитый детектив (Дэнни Макбрайд) тычет его лицом в фотографию Шэрон Тэйт, а Франко, непонимающе начинает выдавать названия фильмов Романа Полански. Он называет себя Викаром, только выпустился из семинарии, а первый фильм в своей жизни — «Место под солнцем» Джорджа Стивенса — посмотрел 11 месяцев назад. Лица целующихся Монтгомери Клифта и Элизабет Тейлор вытатуированы на его аккуратно выбритом черепе. В первые минуты фильма его возьмут декоратором на съемочную площадку и познакомят со сценаристом Джона Хьюстона Вайкингмэном (Сет Роген). На вечеринке, собравшей половину значимых фигур будущего Нового Голливуда (от Спилберга и до Лукаса), он встретит Соледад (Меган Фокс), экстравагантную актрису фильмов категории Б макабрической красоты, и влюбится до безумия — к сожалению, навсегда. Через годы химера разобьет его бумажную церковь, пока они будут любить друг друга.

«Зеровилль» запускает нас вместе с внимающим жизни героем в гущу событий, с порога доходчиво демонстрируя: в мире реальных голливудских шестеренок и винтиков мы можем быть только зрителями. Сознание Джеймса Франко клиповое. Годы у него скачут безвозвратно и без датировок, не жалея ни фамилий, ни имен, а за хронологией нельзя уследить, кроме как по выдуманным и реальным фильмам, мелькающим по экрану. Здесь монтажный ритм — бешеный, сцены подковываются друг к другу ассоциативно. В случайном прохожем, при определенной готовности и желании, можно узнать Вима Вендерса, в архивариусе Гаса Ван Сента, а на сцене в каком-то позабытом богом панк-клубе — поймать весьма удачный косплей Игги Попа. Роген, как быстро становится ясно, — Джон Милиус, сценарист «Апокалипсиса сегодня» и режиссер «Конана-варвара». Показывают Марлона Брандо — правда, сзади. Нужно только вглядеться: режиссеру как будто не хочется быть оценённым по праву, точно он затеял весь этот карнавал для себя одного. К нему можно либо присоединиться, несмотря на препоны, либо проходить мимо.

Голливуд — здесь это машина, цех, фабрика, его звезды — ее рабы. Попытки подстроиться при наличии какой-то индивидуальности тщетны. И посему «Зеровилль» действует остранением. Выучившись на монтажера, герой мчит на съемки «Апокалипсиса сегодня» на Филиппины. Потом, неизвестно когда, обратно — уже с репутацией. Полуголые модели в бикини тем временем медленно проплывают по воздуху внутри кадра, разбивая собою реплики вроде вот этой: «Ты можешь стать Джоном Фордом, но никогда — Альфредом Хичкоком». И так далее. Два часа чистого, безумного и дурного, счастья для некоторых.

Что-то подобное вытворял Пол Шредер в «Каньонах», но будучи в известной степени моралистом, подводил все это к деструктивности общества потребления, культурной апроприации и прочим насущным и весьма широким понятиям. Но даже и сравнивая «Зеровилль» с недавним опусом Квентина Тарантино (а когда в один прокатный год выходят два «ретро-фильма» про Голливуд это, наверное, неизбежно), оказывается, что первый в отличие от второго привязать к насущной и в кой-то мере модной повестке почти невозможно. В самых очевидных для закрадывания идеологий сюжетных коллизиях завораживает другое, неполитическое. Вот после того как Викар ударяет нежданного гостя телевизором в темечко они вместе впяливаются в «Сансет бульвар». Привязанный к стулу вор-афроамериканец (Крэйг Робинсон) сыплет синефильскими комментариями. Оба в последствии оправдывают расизм Джона Форда — за эталонность.

Может быть, из–за патологической незаинтересованности в глобальном контексте Джеймс Франко так часто терпит фиаско со своими весьма маргинальными — в отличие от ролей, вписанных в поп-культуру, — режиссерскими проектами (эти фильмы редко зарабатывают на местном рынке больше ста тысяч долларов, а «Зеровилль» из–за отказов многомудрых продюсеров и дистрибьюторов и вовсе четыре года пробыл на полке перед тем как выйти в прокат). В его фильмографии — артиллерия экранизаций Уильяма Фолкнера и Джона Стейнбека, импровизация на тему вырезанных и потерянных эротических сцен из «Разыскивающего» Уильяма Фридкина («Интерьер: Садо-мазо-гей бар»), безбюджетный постапокалиптический боевик с Милой Йовович («Мир будущего»), и биография Томми Вайсо, режиссера «Комнаты», официально худшего (и культового среди киноманов) фильма 21 века, в котором Франко по понятным причинам находит особенный шарм (оба они не признаны киноэлитой и не беспочвенно уверены, что киноноваторы). Он интегрирует в фильмы и экранный опыт, переигрывая свои и чужие актерские инкарнации, и привлекая партнеров по совсем другому кино. Как режиссер Франко упорством и голосом — сколь громким, столь неудобным и неказистым — подобен в равной степени и Вайсо, и Викару, одержимым профессией и беззащитным перед жерлами индустрии, падкой до алгоритмов. Ощущение создается такое, что Джеймс Франко, как и его герой, и правда чужой на этой фабрике смыслов, будто бы обделен социализацией и элементарно образованием.

«Зеровилль» — конечно, никакая не ода кино, а страшная сказка о подноготной самого растиражированного в мире завода по производству сказок, где парни жрут ЛСД и выбрасывают своих баб из окон, а девушки делятся на наставниц и femme fatale, за что им, собственно, так воздается. Здесь Голливуд — это, безусловно, инкарнация бога, его работники — идолы, все фильмы — набор вариаций святого писания, высшая неоспоримая правда, преобразуемая под любой случай.

Условность, разыгранная тут режиссером, — это условность пришибленного протагониста с особенностями. Поэтому, как только герой сам принимается за работу, фильм остается без шуток и задорной синефилии, красок выбеленного солнцем Лос-Анджелеса, комедийных нот и актеров толка Феррела с Рогеном соответственно, вместо этого набирая в мрачной клаустрофобности сродни «Внутренней империи» Дэвида Линча. Она тоже была об индустрии. Франко уже занимался экспонированием безумия в «Когда я умирала» и «Дите божьем» — используя субъективную камеру, акцентируясь на физиологии, звуках природы и голосах. Здесь его приемы не так глубоки, зато беспардонны: это эпатаж и разрыв линейности, о котором твердит весь фильм сам герой. В одной жуткой сцене, например, является Монти из «Места под Солнцем» — в исполнении Дэйва Франко, кровного брата Джеймса, да еще и в красной комнате. Он улыбается как-то зловеще, будто из ада, в который шагнул добровольно, чтобы стать частью сливок общества, — тоже ведь своеобразные холмы Голливуда. Черный человек, лицо Викара, продиктованное гороскопами звездной карты. И дальше — страшней.

Нужно ли пояснять, что к развязке фильма персональное безумие превратится во всеобщий психоз? Как в лучших вещах Пелевина — утрированно, но при этом знакомо до боли. Герои классических фильмов окажутся в масках знакомых — как в детстве, пролистывая разные книжки представляешь лицо отца, читая о приключениях д’Артаньяна, а Константой возлюбленную. «Зеровилль» — некролог Голливуда (а не трепетный трактат чистой любви к кино, каким был первоисточник прозаичного кинокритика Стива Эриксона) — но из тех, которые утверждают вечную жизнь за ушедшими. Так и в финале герой становится частью хрестоматийных фильмов — голливудского мифа, в который мечтал вписаться. Словно Джек Торранс в «Сиянии» Стэнли Кубрика. Только вот пленка сгорит.