Почему именно европейская модель культуры и цивилизации стала фактически глобальной? Это довольно сложный вопрос, а те, кто пытаются дать на него ответ, часто упрощают его, рассматривая лишь некоторые грани портрета Европы. Например, грешат этим исследователи, делающие упор на колониальной политике европейских стран и эксплуатации покоренных народов, слов-но этого не делали до европейцев все прочие империи и цивилизации.

Важнейшая черта европейской культуры — «горячий» ее характер, положительное отношение к инновациям. Можно говорить, что космос западной культуры более хаотичен, чем космос любой цивилизации условного Востока. Но «горячий» характер культуры тоже должен иметь свои причины, поэтому, рассматривая портрет европейского мира, нужно иметь в виду, что Европа не родилась готовой, что «температура культуры» не бывает постоянной. В разных странах европейского континента она отличается и сегодня, не говоря уже о прошлых веках.

«Рождение Европы» происходило не сразу, оно включает в себя несколько знаковых событий и факторов, без любого из которых мы бы имели сегодня несколько другую (или совсем другую) Европу. В истории Европы были периоды, когда она могла стать условным востоком и даже становилась им в какой-то мере. Так, греко-персидские войны могли бы окончиться победой восточной деспотии, а не объединенных греческих сил. Да и в самой Древней Греции мы можем выделить условный Восток — Спарту, и условный Запад — Афины. Странно, что такой сложный политический конгломерат как Греция объединяла общая культура и эллины на протяжении веков осознавали себя единым народом. Позже Европа во многом повторила это мироощущение, когда короли и герцоги континента легко переходили от вражды и войн к свадьбам и совместным пирам.

Римская империя во времена расцвета и упадка фактически являлась сплавом востока и запада, и только приверженность некоторым традициям республиканского периода плюс уважение к культурному наследию Греции перевесили чашу весов в пользу европейского фейса римской цивилизации.

Христианство — еще один парадоксальный феномен. Ставшее важной чертой европейской культуры, христианство имело восточное происхождение и сыграло роль своеобразного «троянского коня», делавшего Европу более однородной, монолитной, что вступает в противоречие с идеей «горячей» культуры. Христианство примерно на тысячелетие (от принятия этой религии империей до начала Возрождения) остудило температуру Европы.

В средние века мы видим длительный период драматической борьбы ценностей «льда» и «пламени» в Европе. С одной стороны, выступают короли, императоры и феодалы, с другой — свободные города, не подчиняющиеся сеньорам. Еще одной стороной в много-вековой борьбе за влияние выступал папский престол, не дававший возвыситься ни одной из европейских империй. Таким образом, ни одна власть в Европе никогда не обладала абсолютной монополией. Рассматривая весь континент (или западную его часть) как территорию своих интересов, европейские монархи не только учились воевать с конкурентами, им приходилось оттачивать и искусство дипломатии. Конкуренция между монархиями, топтавшимися на довольно небольшой территории континента, пытаясь установить тут свою гегемонию, создавала благоприятные условия для победы «горячей» культуры, потому что свобода возникает в пространстве конфликта разнонаправленных сил.

В Европе длительное время соседствовали два архетипа государства — монархии, строившиеся по образу и подобию Римской империи, или тех же восточных деспотий, и свободные города, вобравшие в себя черты греческих полисов и Рима времен республики. В конечном итоге победил архетип городской цивилизации, который сделал Европу Европой, какой мы ее знаем — склонной к толерантности, инновационной, либеральной.

Город стал основой европейскости еще и потому, что континент страдал от недостатка земель при высокой плотности населения. Сельский уклад жизни — основа любой традиционности. Там, где есть село, всегда увидим более «холодную» культуру, почти не меняющуюся от века к веку, ведь характер сельской жизни неизменен и движется по циклическому календарю. Длительное время Европа «перерабатывала» избыточное население не только в войнах, но и в городах. Ведь городу нужно меньше земли, ремесленник выживет и на нескольких квадратных метрах, тогда как сельскому обитателю необходима большая кормовая территория. Позже Запад спасли от перенаселения великие географические открытия, от-крывшие Европе целый мир, а миру — Европу.

Горячий характер европейской культуры определила победа города над селом, торгово-ремесленной цивилизации — над аграрной. Там, где село оказалось сильнее, мы видим Европу более «холодную», менее отличимую от условного Востока. Но город невозможен без торговли, поэтому Европа задохнулась бы, законсервировалась и зачахла, если бы европейские товары не нашли дорогу во все страны мира. А заодно Европа не открыла бы многочисленные «колониальные товары», делавшие жизнь более разнообразной, пестрой, а значит — богатой и психоделической. Там же, где есть богатство внешней жизни, оно трансформируется и в богатство внутренней, в развитие искусств и наук.

Многие историки подчеркивали номадический характер европейской цивилизации. Карл Шмитт считал западную цивилизацию приверженной «номосу моря», символом которого выступает Корабль, тогда как континентальные общества «номоса земли» строились вокруг архетипа Дома. Но здесь нужно уточнить: континентальные народы тоже делятся на оседлые и номадические. Именно кочевники во многом определили лицо евразийской цивилизации. А индоевропейские народы, заселившие практически всю Европу примерно четыре-пять тысячелетий назад, пришли сюда из континентальных степей, верхом на коне. Поэтому европеец — это человек, пересевший с коня на корабль, или умело передвигающийся как верхом, так и по воде.

Морской характер западной культуры диктовался самим характером изрезанной береговой линии европейского континента, как бы приглашавшей к совершению морских путешествий. Поэтому народы, которые активно использовали эту особенность местной географии, добились наибольших успехов и в истории. Вначале это были греки, чья цивилизация основывалась на ремеслах и торговле. Позже эту экономическую модель эксплуатировали итальянские города-республики, такие как Венеция и Генуя. После падения Византии (1453), с «закрытием» средиземных морей для европейской торговли цивилизационную эстафету перехватили атлантические страны, прежде всего Нидерланды и Англия.

К портрету европейской культуры я прибавлю черту, которую ранее не фиксировали, хотя она и проскальзывает в различных исследованиях. Это высокая роль первобытных отношений, которые спроецировались на цивилизационную модель. Например, у Рима были все шансы повторить судьбу восточных деспотий, но он изгнал своих царей и основал республику. У древних греков были цари-басилевсы, но их победили и вытеснили популисты-тираны, а также различные выборные советы и должностные лица. На лицо торжество представителей первобытной военной демократии над наследуемым, аристократическим принципом передачи власти, который обрел всю полноту власти в восточных деспотиях. Власть для европейца не имеет божественного происхождения.

Еще более важен принцип разделения властей, который мы видим почти во всех известных нам исторических обществах индо-европейцев. И в Индии, и в Греции, у кельтов и германцев было деление элиты на воинов и колдунов. Исследователи мифологии Вяч. Вс. Иванов и В.Н. Топоров считали, что «основной миф» индоевропейских народов повествует о борьбе этих двух элит, представленных Громовержцем и Змеем, где Змей персонифицирует жреческую касту, а его противник — военную.

Важно отметить, что жрецы древних индоевропейцев больше похожи на шаманов, чем на ту корпорацию храмовых жрецов, что сформировалась на древнем Востоке. Хотя в исторические времена, охваченные письменными источниками, мы уже не наблюдаем в Европе классических шаманов, европейское жречество все еще сильно отличается от восточного. Если жрец — своеобразный пограничник, защищающий свое племя от внешнего хаоса, то шаман — разведчик и путешественник в хаос. Жрец воспринимается как средоточие позитивного опыта, блага, святости, а шаман амбивалентен. И само «горячее» общество заражено амбивалентностью, воспринимая сакральное как источник воль, могущих приобретать как позитивную, так и негативную окраску.

Шаман не поклоняется божествам, а вступает с ними в договорные отношения, не исключающие борьбу и даже попыток обмана. Бог, не справляющийся со своими обязанностями, уклоняющийся от выполнения договора, может быть заменен. Такая стратегия взаимодействия с сакральным напоминает выборы политического лидера, которому общество готово на время делегировать свою судьбу. И если бог или лидер не справляются, общество может не только отречься от них, но и подвергнуть определенным наказаниям. Таким образом, демократия и политическая деятельность выступают продуктом шаманистического умонастроения.

Европейскому мировосприятию чужд дуализм, выражаемый в резком неприятии зла и отмежевании от Иного. Силы зла тоже могут быть субъектом договорных отношений, что хорошо выразил популярный праздник Хэллоуин. Схожие обряды ранее имелись не только у кельтов. Достаточно вспомнить южноевропейские карнавалы, славянские святки и колядки. В возможности диалога со злом отражаются не только начала культуры толерантности, но и шаманский принцип диалогического отношения с миром как множеством субъектностей, а добро и зло могут иметь ситуативный характер.

Такой подход ко злу можно назвать реализмом в противовес идеализму, порождающему черно-белую дуалистическую картину мира. Реализм лежит в основе возрожденческого восприятия мира и человека, а идеализм — метод жрецов и просвещенцев. Возрожденцы могут признавать существование локальных истин, подвижный характер эстетических и этических понятий, которые рождались в разных условиях. Принимая парадоксальность человеческой природы, реалисты считают нужным вступать с ней в диалог, выявляя скрытые в человеке возможности. Поэтому картина мира реалистов многоцветная и сложная.

В европейской культуре запечатлилось именно шаманское отношение к миру — игровое и волюнтаристское. Европейцы не выспрашивали милости у природы, а брали ее. Иногда это выглядело как варварство, особенно в те эпохи, когда технологии достигли высокого уровня, хотя на этом этапе европейцы уже были христианами.

Между шаманами всегда существовала конкуренция. Они могли «меряться силой», устраивать состязания, что трудно пред-ставить у жрецов, где каждый знал свое место на иерархической жердочке. В европейской политике и культуре дух конкуренции, борьбы, агонизма сохранился и стал одной из ключевых особенностей цивилизации. Олимпийские игры, символизирующие дух состязательности, были для древних греков важнейшим явлением, интегрирующим их в культурное целое.

О господстве духа соревновательности свидетельствует и политическая система Греции, и появление множества конкурирующих философских течений. Любое культурное изобилие является итогом либо соревнования свободных творцов, либо результатом меценатских вливаний богатой элиты. Греки были культурно изобильными при гораздо меньшей роскоши, чем в древнем Египте, или Вавилоне. Антиковед Ф. Кессиди писал даже о гениальности древних греков, одинаковом развитии у них правого и левого полушария мозга, откуда все их успехи в науках и искусствах и беды в политической сфере. Но такая смелая гипотеза требует научного подтверждения. Скорее источником успехов древних греков нужно считать специфику их политической жизни и характер культуры вообще. На тему богатства греческой культуры шаманскими чертами можно найти много данных в книге Э.Р. Доддса «Греки и иррациональное».

Если говорить о ранней религии римлян, то она еще больше напоминает шаманский полидемонизм. Их лары, маны, пенаты — это именно духи, демоны, а не боги Древнеримская религия с одной стороны подверглась большому влиянию этрусков, у которых царил культ мертвых и вера в духов, существовал класс особых лиц — лукумонов, соединявших черты шаманов и жрецов. С другой стороны, римляне были фанатами всего греческого, хотя грекомания не сделала римлян столь же внутренне свободными и «играющими».

Шаманские элементы находим и в религии кельтов и древних германцев. Кельтских друидов принято называть жрецами, и хотя они формировались в корпорацию, больше напоминали именно шаманов. Считалось, что друиды были способны повелевать богами. Знаменитый архетип мага, распространенный в «фаустовской» (по Шпенглеру) европейской культуре (позже он трансформировался в образ ученого, искателя философского камня, создателя чудесных эликсиров) сформировался на образе друидов (волшебная чаша-Грааль, магический кристалл, чародей Мерлин — это все оттуда). А о шаманском облике нордического Одина и его команды упоминают почти все исследователи этой темы. Хотя Один и асы представлены в мифологии германцев как боги, они больше напоминают волшебников, или сверхлюдей, сходных с кавказскими нартами. Главная черта, отличающая асов и нартов от традиционных божеств — смертность. Именно эта особенность, видимо, определила трагический и эсхатологический характер германской культуры вообще.

Европу создала не только конкуренция между двумя группа-ми элиты (воины и колдуны), но и состязательный характер отношений внутри самих этих элит. Позже эта особенность легла в основу капиталистического способа производства, которую определяют, как важнейшую черту западной цивилизации. О том, почему науки и мануфактуры не развились на Востоке, даже в периоды его могущества и расцвета в средние века, хорошо описано в статьях «Вопрос Джозефа Нидэма» и «Упадок Востока…». Китай, Индия и исламский мир не смогли родить полноценную науку и конкурентную экономику из–за отсутствия в их культурах фигуры человека, бросающего вызов природе и даже богу — субъекта достаточно свободно-го в помыслах и делах. И это не смотря на то, что большинство открытий, получивших экономическое воплощение в Европе, были сделаны арабами, индийцами, или китайцами. Торговой цивилизацией был и исламский арабский Восток, а идеи гуманизма («жэнь») сформулированы еще в древнем Китае. Кроме того, именно арабы явились первыми хранителями античных знаний, пока Европа пребывала в варварстве раннего средневековья. Китайцы, арабы, индусы добились больших успехов в обработке металлов, развили математику и астрономию, изобрели бумагу, порох. Но европейцы сумели все это усвоить и приумножить, потому что их культура оказалась горячее, заинтересованней в развитии этих знаний.

Хотя западное общество никогда не было мудрее восточного, оно было свободнее, а значит, за единицу времени в западном мире совершалось гораздо больше актов выбора, ошибочных или удачных, чем на закостеневшем в своих традициях Востоке. Западный мир был подобен сказочному дураку-трикстеру, который активно испытывал новое, обжигаясь, набивая шишки, но одновременно научаясь, обретая опыт и знания. Возможно, Восток мудрее, но Запад оказался умнее.

Из книги «Революция для своих»