Телеведущая с булгаковским именем и красивой двойной фамилией, Маргарита Кальц-Михайлова, рассказывает о себе, Германии, журналистике и Deutsche Welle (DW). Именно на «Немецкой волне» мне и довелось познакомиться с Маргаритой, которая ведёт DW-Новости на русском языке.

Есть две дороги: одна привела в профессию, другая в Германию. Пересекались ли они, как вы оказались в журналистике, а как — в Германии?

Ничто не предполагало, что эти дороги пересекутся. В журналистику я попала по воле счастливого случая, учась на менеджера и маркетолога. Счастливая же случайность была в том, что тогда на телевидении был объявлен конкурс. Сначала меня взяли администратором — девочкой на побегушках, потом, спустя какое-то время, снова протестировали и взяли редактором, а ещё чуть позже меня взяли ведущим. Это была Межгосударственная телерадиокомпания «Мир», которому предоставлял эфирное время тогдашний ОРТ. Я вела «Новости Содружества». А поскольку я сама ездила на съёмки, то на одном из мероприятий я познакомилась с молодым человеком из Германии. Так я тут и оказалась — посредством профессии. Никогда не предполагала, что так получится — цели уехать из России за рубеж у меня на тот момент не было, в отличие от многих моих сверстниц. Но это случилось в «лихие девяностые», и отчасти то время повлияло на моё решение. Оно в том числе было и эмоциональным, импульсивным — на фоне влюблённости, наверное.

Когда вы пришли в тележурналистику?

Я начала работать на телевидении в 1994 году, стояла буквально у истоков «Мира». Тогда эта телекомпания только зарождалась, всё только формировалось. Мы были исполнены огромного энтузиазма. Я работала с большим интересом, поскольку журналистика была для меня чем-то новым. Писать я любила всегда, но это было скорее хобби.

На телекомпании я встретила многих людей, у которых было чему поучиться. Например, у нас работали многие редакторы из бывшей программы «Мир и молодёжь» — сейчас молодому поколению это название ни о чём не скажет. А я эту программу обожала. И у нас работало несколько редакторов из этой оттуда. А ещё помню режиссёра, который раньше работал в КВН. Вокруг были интересные люди, мы пытались придумать что-то оригинальное — к примеру, шоу, которыми сейчас переполнено современное телевидение в России. А тогда это было всё новое, и мы могли воплощать свои идеи — порой совершенно сумасшедшие. К примеру, устраивали телемосты… Всё это захватывало, и я была готова работать круглосуточно.

Как быстро вы нашли себя в Германии как журналист?

Прошло буквально три дня. Я прилетела в Германию 15 октября 1997 года, а пошла устраиваться на работу 17 октября. Мне сказали, что есть Deutsche Welle, где в том числе существует русская редакция. Я схватила свои демонстрационные кассеты и заявилась — не зная дороги, ведь интернета тогда не было, и как ехать, я не знала. Дико боялась. Пришла, собрался некий консилиум посмотреть мои кассеты. В результате сказали, что берут меня. Так 18 лет назад я оказалась на DW.

Каковы были ваши изначальные функции?

Сначала я работала на радио, у меня было по 6-7 эфиров в день. Учитывая то, что, приехав в Германию, по-немецки я знала только «гитлер капут» и «хенде хох», от меня было сложно требовать чего-то ещё. Параллельно я ходила на языковые курсы, хотя и не очень долго, и вскоре мне доверили еще и редакторскую работу — я переводила срочные сообщения и выдавала их в эфир. Затем добавились авторские программы — к примеру, была музыкальная передача «Хиты Германии», потом программы «Лексикон» и «Калейдоскоп», которые я делала параллельно новостям. А с приходом телевидения в русскую редакцию начались телерепортажи и выпуски новостей, которые я и вела.

«Хиты Германии» — вроде, понятно, о чём речь. А что за «Лексикон» и «Калейдоскоп»?

«Лексикон» и «Калейдоскоп» — это передачи о том, как то или иное функционирует в Германии и о забавных историях из жизни немцев и европейцев. Что такое Stammtisch (столик для постоянных гостей — Г. А.), есть ли кодекс поведения на карнавале, клишабельная немецкая пунктуальность, система железных дорог и Mitfahrgelegenheit (организованная система попутных машин на дальние расстояния — Г. А.) и так далее. В общем, обо всем, что могло быть интересно и занимательно. Главное было — подавать информацию не кирпичами, а в очень легкой и непринужденной форме.

Как дался обратный переход с радио на ТВ?

Легко. Очень легко. Первое время коллеги даже приходили смотреть, как я веду новости на радио. Я никогда не смотрела только в текст — обязательно ещё и в сторону, так как ещё по телевизионной привычке я хотела рассказывать новости так, как будто я их рассказываю кому-то лично — многих это умиляло. Но ведь это и интонационно выражается иначе, чем когда ты просто бубнишь по бумажке. А когда я работала на «Мире», никаких телесуфлёров у нас не было, иногда приходилось импровизировать, иногда — смотреть в бумажку, иногда что-то говорилось не так, или своими словами. Это умение я и не хотела потерять, и не потеряла. Это мне очень помогло, когда встал вопрос, что я буду вести телевизионную передачу.

Сейчас вы стоите перед камерой, но выпуски можно посмотреть в интернете. Наверное, охват зрителей у ваших передач сейчас поменьше, чем во времена «Мира». Как вы психологически воспринимаете такой переход — есть ли разница в прикладываемых усилиях, в восприятии своей работы?

Когда ты работаешь в эфире, даже на радио, у тебя дикий драйв — из–за прямого эфира. Ты всё время в теме. Прибегаешь в студию, и вдруг видишь, что красной строкой идёт какое-то срочное сообщение. Другие СМИ сообщают то же самое, но тебе кажется, что ты первый доносишь новость до зрителей или слушателей. Свято веруешь в это. И от чувства, что у тебя есть некий дедлайн, получаешь определённый кайф. С новостями, которые идут не в прямом эфире, через интернет, всё иначе. Их нужно подавать особым образом.

А как насчёт самолюбия — страдает ли оно из–за уменьшившейся аудитории?

Популярность — дело преходящее…

Но вопрос не в популярности. Сначала вы работали для сотен тысяч или миллионов, а сейчас хорошо, если для десятков тысяч.

Я довольна, если меня слышат, и я довольна, если ко мне прислушиваются. Для моего самолюбия это более важно, нежели выскочить и рассказать какую-то ахинею, охватив бóльшую аудиторию. Можно и меньшую, но главное, чтобы люди услышали — может, подаваемая информация им и не очень приятна, зато она у них осядет в голове. Они поймут, что есть и другая точка зрения.

Есть ли особенности видеопроизводства DW?

Мы предоставляем «взгляд со стороны» — как те или иные происходящие события видят здесь. А видеопроизводство слегка осложнено в сравнении с «пишущими» новостями. Написать всегда проще, а показать всегда сложнее. Если ты о чём-то рассказываешь в своём сюжете, будь любезен, покажи это — для большей достоверности. Если говоришь, что сжигают паспорта, расскажи об этом и покажи это — или хотя бы людей, которые сжигали. Тогда будет больше веры твоим словам, и ты сам будешь чувствовать себя об этого лучше. Не неси отсебятину, которая ничем не подтверждена.

Но вот «окартинивание» текста — очень сложный процесс. На это уходит масса времени, масса сил… Всегда надо думать не о том, что ты хочешь рассказать, а о том, что ты можешь подкрепить картинкой.

Сейчас во многих странах проблемы со свободой слова. Но это лишь одна сторона проблемы. Другая — стремительное преображение журналистики. Что, по-вашему, происходит в профессии сейчас?

С развитием интернета, журналистика, действительно, очень изменилась и, на мой взгляд, не в самую лучшую сторону. Главное сейчас — вброс информации. Очень часто замечаешь, что то или иное высказывание переведено неверно или вообще вырвано из контекста и подано под тем соусом, который «вкуснее». Подкреплённой информации стало очень мало: всё урывками, по верхушкам… Как-то очень поверхностно и очень похоже на всеобщую истерию. Из серии «слышу звон, да не знаю, где он». Ведь основная масса людей, в первую очередь, смотрит новости. До глубоко аналитических программ по поводу того или иного события «досиживает» или «дочитывает» далеко не каждый. На мой взгляд, сейчас очень не хватает определённой выверенности и точности подаваемой информации. И это жаль.

И — резко снижаем градус пафоса. Сколько у вас платьев для работы? Каждый день вы выходите в эфир в чём-то новом…

У меня платьев много! Я боюсь их считать.

Но всё же: на какой сотне счёт останавливается?

Думаю, в пределах сотни — это то, что используется для работы. А того, что не для работы, намного больше.

Есть ли какие-то самоограничения в вопросах внешнего вида?

Мне очень хочется обрить голову налысо, но такой авангардный шаг вряд ли понравится руководству…