продолжение. Читайте начало здесь ,

и здесь

На селе у Маши завелось немало друзей. Удивительно, что среди них было сравнительно немного сверстников. Общалась она, по большей части, с взрослыми. Для каждого из них, сплошь в нужде и печалях, у Марии находилось доброе #слово — особенное, специальное. Одному подметит, что он являет #пример мужества в своих тяготах, другой — что она самозабвенная мать. Но проще всего было, конечно, с инвалидами, которых девочка особенно полюбила. Они особенно нуждались и особенно жадно припадали к ее теплым и добрым словам. И такие слова она могла выдать им без лишнего напряжения и изобретательности. Вот Алевтина, например. Совершенного одинокая #старушка , уже на каталке. Когда социальный работник и, особенно, Мария появлялись в ее сенях, она, кажется, всем телом и всем существом своим подавалась навстречу им в какой-то несказанной радости. Как будто резкий порыв ветра толкал ее на вершине холма — с тем лишь, чтобы сразу стихнуть. В продолжение визита восторг скоро стихал, и только тонкие кисточки ее пледа ещё некоторое время продолжали мотаться. Она сразу спешила дать Маше заготовленные, может быть, за недельное ожидание леденцы, которые сама Алевтина Степановна никогда не ела. Зато ела, например, незрелые зелёные яблоки, которые варила — чтобы не были совсем кислые. Маша никогда Алевтинины самые дешёвые леденцы не ела — она любила «как минимум грильяж» и всегда потом размышляла, кому лучше всего передарить подарок старушки.

— Здравствуйте, вы наша Алевтина Степановна! А я вот к вам наведалась — провеееедать… вас. Соскучились небось — очень?…

Алевтина Степановна улыбалась сдавленно, кивала быстро-быстро, словно принужденно, и почему-то казалась виноватой.

Когда экстаз от появления самой доброй #девочки на свете исчезал — внезапно, словно человек в проруби — старушка начинала сдавленно выспрашивать Марию о ее жизни, о подружках, о ее платьях.

-да, конечно, Машенька, я помню, это же твоя самая любимая юбка всегда была! — сокрушалась сочувственно она и ещё больше скукоживалась под смятым пледом.

У старой, сухой и брошенной в скомканном виде #женщины , казалось, не осталось ничего своего, ничего для себя. Может, и не было никогда, этого самого своего Алевтининого. И она мучительно ловила, что могла — чужое, вытягивая для этого вечно напряжённую шею. Чужое за окном, чужое у соседей, которые на нее только вздыхали недобро, чужое почтальона, вот Машеньку и иногда, когда есть кому «покатать» — пастыря и людей на собрание в храме. Она принадлежала к общине иеговистов и в словах их пастыря и цветастых журналах чаяла свое единственное спасение.

-ну, а вас же что нового?

-да, ну ты же знаешь, какая у нас жизнь наша негодящая… — Алевтина поправляла плед, как будто неловкая и виноватая за каждую складку — с соседкой вот увидились. А она не здоровается, обижается видно, чем-то я обидела ее может… всегда, кажется, сколько помню, поприветливее стараюсь быть, помочь чем могу. Но … какие мои силы, что я могу сделать, посуди сама, ты же умная…

Марию в это время сильно раздражали назойливо тикающие часы.

Пока же говорила Мария, #старушка молча и принуждено озиралась по сторонам, высматривая что-то на полу и полках, иногда — за окном.

«Да что она, потеряла вечно что-ли что-то?… вот всегда она так. Только мешает».

Ее прервала Алевтина.

Маша, ты добрая душа, я же вижу. Помоги мне в храм наш на собрание добраться на этой неделе, не хватает слова божьего особенно в эти дни, прошу тебя…

Мария прищурилась и выпятила губу трубочкой