РУССКИЙ КОРАБЛЬ — РУССКИЙ КОВЧЕГ

А это А, даже если тебе говорят, что А — это Б. Или Z, или что-то еще;

Родина — жопа президента, а не что-то ещё;

И пусть травят сказки про русских, хороших, не мертвых,

Про волю к свободе, про оковы путинизма и ковровые бомбардировки кухонь

Пропагандой, про то, что нет выбора ни у солдата, ни у командира, ведь решения принимают не они — и в общих чертах это "На все воля Божья", упование на случай и на провидение, это и русский авось, и самокопание, а больше — Обломов, отправивший маршем Захара — не на рынок за солью, а на штурм Азовстали.

Экстернальность, экспансия, как стол в кремлевском дворце, расширяющийся,  словно вселенная — необратимо; экстернальность и это погружение в себя. Им не нужна Украина, их просто достало — перестало хватать вдохновения — умиляться панелькам в предгорьях Кавказа, на японских Курилах обдумывать самость и странность русской души, её положение в пространстве — в якутской тайге, куда, словно раньше торговец пушниной, ступает антрополог, документалист, фольклорист — приходит послушать, зафиксировать, вскрикнуть:

"Как красива ты, но как бедна и убога, O, rus!" — взглянуть на марийские кусото, окинуть их взглядом из новой корейской машины, подумать о боге, о Большом Белом Боге;

И вспомнить тотчас же, как ездил в Калмыкию, дивился на ступы, как слушал про то, что алтайцы — крикливы и глýпы перед поездкой в те горы,

Ведь лучше гор могут быть только горы.

Горы трупов — апофеоз не только войны, но и русской, российской культуры.

Зачем нам Шпицберген? Мордовия? Выборг? Зачем нам Байкал — да чтобы строить там дачи, рубить вокруг лес, чтобы щепки летели, чтобы строить дороги и смотреть, бесконечно смотреть… как когда на Котлине поднимаешься на вышку и смотришь в бинокль на корабли

И на море. На постоянство цинковых волн, всегда набегающих пó две,

И думаешь про постоянство цинковых мальчиков, приносимых самолётами из мест дальних и ещё более дальних. 

И думаешь — плыть нам не вечно. И жить нам не вечно. Однажды

Разбитый ковчег не всплывёт со дна Чёрного моря,

Его обломки разойдутся по миру, как скифы, которых тьмы, тьмы, тьмы — но в мире больше света, и воины света, охраняя лето, поразят дракона в самое-самое сердце, которого у него на самом деле нет.

Этот русский танатос исчезнет без следа, как развалины Атланты (работали Нептуны и Химарсы),

Оставив только травмы и стихи. Воспоминания завянут, как мирт на Перешейке…

Как триколор над Зимним и над Смольным. (И белый-синий-белый тоже пойдёт туда же.)

Ковчег плывёт, но плыть ему не вечно. Совсем нет — инерция мощна, и есть гребцы, что нежно-безмятежно

Гребут, гребут, хотя идёт война.

"Люблю Россию", говорит татарин. "Люблю Россию," вторит ему адыг. Кубанец, сибиряк, ингерманландец — но тут Россия бум, бабах и шмыг.

Русский корабль, военный ковчег… ты думал, что ты вечен, но тысячелетний срок сошёл на нет: как все империи, ты тонешь так бесславно, что хочется бросать спасательный жилет — ведь жалко.

Но нет. Мы проходили гибель понарошку, воскрешения; твои крестражи 

Должны быть преданы забвению, огню…

Когда ты сгинешь, это должно быть навсегда.

Русский ковчег, слушай сюда: тобi пiзда.

[17.07.2022, Петербург]

ЛЮБОВЬ ВО ВРЕМЯ СВО

Любовь во время "специальной военной операции" 

Немного стыдлива и, казалось, совсем невозможна. Возможна.

Любовь во время СВО — это я в ИВС на Захарьевской 6, а ты — по слухам — в ИВС в Кингисеппе.

Любовь это вера, вера в победу — нашу общую с Украиной победу (хотя украинцы вряд ли с этим согласятся. Простите).

Есть много стихов про любовь во время войны. Ещё нет — про любовь во время СВО.

СВО — это ЧС, это я в ИВС и ты в ИВС. Далеко.

СВО — это ФСБ на границе, это "Блóхин А.А." в протоколе, подписанном лживой судьёй. Это мы, сидящее рядом в отделе полиции, обнимая друг друга —

А нас ждёт конвой.

ИВС — это место рядом с родными местами,  это дырка в полку и телефон бренда "INOI". Я люблю этот город, его стены и окна, я люблю даже этот ИВСовский двор. На Захарьевской 6 тёплый душ (раз в неделю), прогулки, звонки (что ни день, то тревожная весть). Ты далеко — может быть в Кингисеппе — но я уверен, ты здесь — после объятий твоих. 

Думал я про любовь, что все было, минуло, и что новое в любви сводится к новым телам. Но ты показала — Настя, ты показала! — что никто никогда меня так не обнимал.

[25.09.2022, ИВС № 3, Петербург]

ФРАГМЕНТЫ МОЛЧАНИЯ ВЛЮБЛЕННОГО

Говорит Белград. Говорит Москва. Говорят

Улетающие в Шереметьево россияне, которым тоже задержали рейс.

Галдят геральдические звери, по-немецки не молчат швейцарцы, даже Никола Тесла молвит:

"DEAR PASSENGERS, YOU ARE KINDLY REQUESTED TO NOT LEAVE YOUR LUGGAGE UNATTENDED".

Слова в наших разговорах — всегда цитирование известных нам текстов.

Молчание в наших разговорах это тоже отсылка, всегда разная, к прочитанным нами поэтам и философам. Молчание не бывает просто молчанием.

Влюблённый молчит,

И только иногда ставит тебе сердечки на сторис

[11.01.2024, Белградский аэропорт им. Николы Теслы]