Я СНИМАЮ СЕБЯ С СЕБЯ

Я снимаю с себя себя прежнюю и оставляю ее на песке. Она похожа на длинное красное платье, к рукавам приросли телесного цвета перчатки, к воротнику — парик с длинными темными волосами. Есть ли под париком лицо? Я наклоняюсь и переворачиваю его. Это не лицо, а белесая пленка с прорезями для глаз, носа и рта. К прорезям для глаз приклеены длинные черные ресницы, вокруг прорези для рта размазана красная помада. Пленка еще теплая. Я отбрасываю ее с отвращением.

Я подарена себе заново. Мое тело чует, где море, и хочет к морю. Я пойду туда и буду говорить с ним, оно так давно говорит со мной издалека, теперь я смогу поговорить с ним вблизи. Оно покажет мне новую меня, которую я еще никогда не видела.

…………………………………………….

Она пытается родиться из своего платья, извивается и вздрагивает, отрывая его от кожи, выпутываясь из его складок. Кажется, она застряла головой в горловине. Я берусь обеими руками за рукава и тяну платье вверх изо всех сил. Платье шипит на меня, оно не хочет, чтобы его снимали, оно жжет мне руки, как крапива, на нем вырастают шипы, но я не отпускаю его. Волосы парика тоже шевелятся и шипят. Я резко дергаю платье, и оно слезает с нее. Я бросаю его на песок.

Она с недоумением смотрит то на меня, то на платье, еще не понимая, что произошло. Платье лежит на песке, смятое, умирающее, белесая пленка с прорезями уже засохла и сморщилась, на нее страшно смотреть.

В ИНТЕРВАЛЕ

У нас нет лиц, наши тела открыты свету и взгляду. Нас освещает незнакомое солнце, мы дышим незнакомым воздухом. Мы в интервале между двумя секундами. Мы выпали в него, утратив лица, имена и оболочки.

На ее коже столько отпечатков рук и губ, столько глядящих на меня глаз, ее кожа исписана столькими глядящими на меня письменами. Письмена бегут строчками-струйками по ее телу. Она берет меня за руку, и письмена перетекают на мою руку, текут вверх по плечу, льются с него на грудь. Они шепчут что-то, но мы не говорим ни слова.

…Мы сливаемся отсутствиями лиц, письмена перетекают с нее на меня и с меня на нее, у нас общая кожа, общее дыхание, у нас общий огонь в самых глубоких недрах тела, у нас общая самая глубокая самая темная глубина.

Я И СТРАНИЧКИ

Я пытаюсь выбраться из кучи исписанных тетрадных страничек и не могу: они проступают из моей кожи, уже исписанные моим почерком, и пока я отрываю их от себя, на их месте уже вырастают новые. Я даже не читаю их. Они говорят моим голосом, перебивая друг друга, каждая страничка декламирует себя, они так хотят, чтобы я услышала их.

Я хочу вылезти из этой кучи и побыть наедине с собой.

Я перестаю отрывать от себя странички, и они складываются вокруг моего тела в длинное платье с многослойными оборками. Теперь они не перебивают друг друга, а поют что-то спокойное и гармоничное.

Я смотрю на себя в зеркало. В нем все странички чистые, на них нет ни одного слова.

Я СШИВАЮ ТРЕЩИНЫ

Земля болит от трещин, они растут и ветвятся и расширяются. Земля болит давно, с нее уже ушло все живое. Я не ушла, чтобы она не распалась, чтобы она была.

Я вдеваю в иглу живую нить и сшиваю трещины. Сшитые, они заживают, на земле остаются шрамы, постепенно заживающие.

Нить похожа на воду, она протекает сквозь игольное ушко, игла ведет ее в землю, из земли на воздух и опять в землю. Я стягиваю края трещин, чтобы они сомкнулись и срослись.

Трещин так много, а я одна, как мне сшить их все, они растут одновременно в разные стороны, а я могу идти только в одну. Может быть, нить знает, что делать, она похожа на воду, она может течь и ветвиться как эти трещины, и я хочу течь и ветвиться вместе с ней, пусть разветвятся мои руки, мой взгляд, мое все.

…Я оглядываюсь и вижу рядом другую себя, сшивающую трещины, и рядом с ней еще и еще одну, я смотрю в другую сторону и вижу еще одну другую себя и рядом с ней многих многих других. Нить течет во все стороны сквозь все иглы, а может быть, я и есть эта нить, текущая во все стороны и все соединяющая собой, просто у меня выросли руки, держащие иглу, глаза, способные видеть, и ноги, научившиеся ходить.

Я УКАЧИВАЮ БОЛЬ

Я укачиваю боль, согреваю ее руками, я так хочу помочь ей, но не знаю как. Она лежит у меня на ладони блестящей каплей. Я спрашиваю ее: «Кто ты?» Она не отвечает, но я знаю, что она слышит, что она ответит.

Она становится живой пульсирующей жемчужиной, потом она морская звезда из пяти сросшихся птичьих крыльев со светло-розовыми перьями. На перьях блестят капли воды. Потом она мокрая белая птица, живая, но спящая. Из ее крыльев вырастают белые пелены, они сворачиваются вокруг нее, и там внутри что-то растет и тяжелеет, но я не вижу, что это, когда я пытаюсь развернуть пелены, я вижу за ними другой слой пелен, за ним еще один и другой и другие.

Спеленатая боль все тяжелее, мне кажется, она хочет быть без меня, она хочет быть и идти куда-то. Я отпускаю ее, и она уходит, пелены постепенно разворачиваются и остаются на земле тянущимся белым следом, и я иду по этому следу за ней, я хочу догнать ее, я хочу увидеть, кто она, какое у нее лицо, но чем быстрее я иду, тем дальше она от меня, и мне больно оттого, что я так и не узнала ее.

Мы все в длинных белых платьях, у нас всех длинные волосы. Наши платья срослись подолами, наши волосы сплелись сложными узлами, нам не оторваться друг от друга. Мы держимся за руки и не можем разнять их. Я не знаю, сколько нас, я вижу только тех, кто вокруг меня. Мне кажется, я посреди бескрайнего моря платьев, волос и рук.

Мы говорим что-то друг другу, но ничего не слышим, здесь нет звука или нет воздуха. Мы так спешим сказать то, что мы говорим, что не успеваем дышать. Я не знаю, на чем мы стоим, сросшиеся подолы скрывают землю. Я не знаю, есть ли над нами небо, я смотрю только на лица тех, кто рядом со мной, а они смотрят на меня.

Мне кажется, у нас одно лицо на всех и одно бесконечное платье.

Я на мгновение умолкаю, случайно, и делаю вдох. Мое платье исчезает, волосы расплетаются, ничьи руки уже не держат меня. Я стою босиком на песке, одна. Я дышу, мне так непривычно дышать. Мое тело открыто ветру и солнцу. Под ногами течет вещая вода, я зачерпываю ее ладонями и пью.

Мне кажется, если я сейчас заговорю, то услышу свой голос, хотя я не знаю, что значит слышать. Но голос не просыпается, звук не звучит. Я так хочу успеть сказать хоть что-то, услышать свой голос, я заставляю себя произносить слова, чтобы сказать хоть что-нибудь, чтобы сказать, сказать, сказать — — —

…На мне опять белое платье, сросшееся подолом с соседними, мои волосы сплетены с чьими-то, чьи-то руки держат мои руки, я опять говорю что-то, не слыша себя, и вижу только море платьев, волос и рук, в котором у нас, наверное, одно лицо на всех.

Я ПИШУ ПОД ВОДОЙ

Я пишу под водой огненным пером, и огонь не гаснет в воде. Я где-то глубоко, вокруг меня зеленоватый подводный полумрак. Перо освещает страницу.

Этим пером можно писать только под водой, иначе оно сожжет бумагу. Я исписываю страницу незнакомыми мне знаками, они меняют форму, как только я напишу их, они не позволяют прочитать себя, ослепляя огненной яркостью.

Вода гудит от глубины, ее звук диктует перу те знаки. Перо умеет переводить глубину в огонь. Мой слух не сумел бы перевести ее в слова.

……………………………………………………

…За столом, при свете лампы, я листаю ту тетрадь, ее страницы высохли, на них остались зеленоватые потеки и разводы, огонь не удержался на них, он остался в той глубине, вернулся в ее гул. Я смотрю на страницу и слышу подводный звук, мой слух срастается с ним, от моего уха к ладони растет огненная нить.

Свет просыпается и вспоминает себя и показывает мне свое незнакомое лицо, он никогда не освещал мою тетрадь так ярко. В моей руке опять огненное перо, оно помнит те знаки, оно пишет их на страницах тетради, и страницы сгорают дотла.