Дэмиен Хёрст «Свиньи умеют летать».
Ex nihilo omne ens qua ens fit. М. Хайдеггер
Мышлению у Хайдеггера всегда есть чем заняться и это что-то прежде всего есть (дурацкий курсив) Бытие — «играющее», «кружащее», но и воюющее, порабощающее, строящее и поставляющее на гора, наконец, утихомиривающееся в ладу со всем сущим, вернее «среди» и «в превосхождении» всего сущего, в некоем раз-деле с ним (если не разладе), который есть одновременно новый лад. Но разобраться с этим пресловутым Бытием (которое он сам характеризует как «пресловутое»), оставаясь в русле вязкого языка Хайдеггера, одновременно выспренного и самоироничного, дидактичного и антитетического, аффирмативного и “конъюнктивного”, крайне сложно. Но почему мы должны ему подчиняться? Понимать, да, но не увлекаясь этим пониманием, которое зачастую подменяет то, что он сам бы хотел понять, и тем что понято, или псевдо-понято в его текстах профессиональными хайдеггероведами. Поэтому мы пойдем в интерпретации Хайдеггера не от Бытия или Dasein, “лада” или “просвета”, а от его понимания Ничто и пустоты, тем более, что самим его текстам этот ход отнюдь не противопоказан:
«Усмотрение этой трудности, берущей начало в языке, должно предостеречь нас от стремления с излишней поспешностью мастерить из языка мышления, попытку которого мы сейчас сделали, какую-то терминологию и уже начиная с завтрашнего дня говорить о ладе, вместо того, чтобы все усилия посвятить продумыванию сказанного.» (Хайдеггер М. Тождество и различие).
* * *
Отношение сокрытости (Verborgenheit)-несокрытости (alētheia) у Хайдеггера как политическое отношение по преимуществу (по Агамбену) деконструируется на сцене насилия, вернее диалектики включения-исключения, легитимирующей и монополизирующей его в соответствующих государственных институтах.
Насилие и смерть исключается у Хайдеггера через включение в Dasein (Was ist Metaphysik?). Наша «выдвинутость в Ничто» в этом смысле может быть понята как интериоризация смерти в фундаментальном событии человеческого бытия (das Grundgeschehen unseres Da-seins). Речь идет о попытке постановки под контроль понятий-перевертышей Ничто и Dasein сущего как живого, неподконтрольного на самом деле никакой фундаментальной онтологии à la Х.
Страх перед непредставимостью сущего в целом подменяется у Хайдеггера «опытом Ничто», предоставляющим человеку если не саму эту полноту и цельность, то ее тень — обретаемую в глубинной скуке идею конечного, экзистируюшего Dasein, трансцендирующего таким образом «сущее в целом» и ему противопоставляющееся.
Не стоит однако забывать, что понимаемое через форму целого сущее — всего лишь фантом. Поэтому и ни о какой трансценденции, в виду неохватности, непредставимости и неопределимости этого самого сущего, здесь говорить не приходится. Скука перед непредставимостью сущего в целом, оборачивается здесь элементарным страхом смерти, переживамым маленьким dasein в заброшенности и затерянности посреди того или иного региона сущего.
Ср: «Dasein — это попросту животное, которое научилось скучать, которое пробуждается из собственного оцепенения в собственное оцепенение». (Агамбен Дж. Открытое. Человек и животное. М., 2012, с. 85)
Но сама по себе смерть, при всем уважении к метафизической проблематике Ничто, отнюдь не страшна. Изнанкой угрожающего сущему Ничто выступает не хайдеггеровское Здесь-Бытие, а скорее фундаментальная пустота самого сущего, доступная нам лишь в фантомных образах его единства или цельности.
Хайдеггера пугал этот пустотный характер имманентно сущего:
Ср.: «Сущее в целом не пропадает, но показывает себя как раз в качестве такового в своем безразличии. Соответственно этому пустота состоит здесь в безразличии, которое охватывает сущее в целом». (Heidegger M. Gesamtausgabe, XXIX-XXX: Die Grundbegriffe der Metaphysik. Fr. am M., 1993. S. 208.)
Оттого он и выводил опыт Ничто из ускользания (Entgleiten) и отдаления, оседания или проседания (Wegrücken), шаткости сущего, перед которым человек якобы цепенеет в страхе и жути, но в результате ряда словесных манипуляций обретает временность Dasein, как смысл и истину этого сущего (сюда же эпиграф: «Из ничего происходит всякое сущее как сущее»). В результате Ничто репрессируется через приручение, оказываясь лишь условием раскрытия мира, как бы негативом такого сущего как Dasein:
«В светлой ночи ужасающего Ничто впервые происходит простейшее раскрытие сущего как такового: раскрывается, что оно есть сущее, а не Ничто… Ничто есть условие возможности раскрытия сущего как такового для человеческого бытия…В Ничто человеческого присутствия сущее в целом впервые только и приходит к самому себе сообразно своей наиболее собственной возможности, т.е. конечным образом». (Что такое метафизика? пер. В.В. Бибихина).
* * *
Подлинный же ужас (Grau (s)en, a не Angst) обусловлен насильственной угрозой смерти, не сводящейся к эмпирической боязни (Furcht) от конкретного сущего — убийством, право на которое со стороны «суверенных» инстанций бытия как раз и утверждает подобная принудительная танто-тео-онтология.
По словам Деррида (обращенных, правда, к марксизму), сама действительность в подобной гетерологической танто-онтологии фантомализуется, включая мертвое на призрачных условиях:
«Все сводится к жизни, но лишь при условии включения туда смерти и инакости другого — без чего жизнь не была бы тем, что она есть. Словом, речь зачастую идет о том, чтобы притворно запротоколировать смерть там, где акт кончины — это ничто иное, как перформатив акта войны или всего лишь немощная жестикуляция, не дающая покоя греза о предании смерти». (Деррида Ж. Призраки Маркса, М., 2006, с. 70)
В
Продолжение следует
