Create post

"Вадим и Диана", отрывок №17

Солнце затопило вагон густым лимонным нектаром. Люди щурились и смеялись. То ближе, то дальше по течению моего пути сами собой вспыхивали дорожные разговоры. В пропитанном теплом и светом движущемся пространстве, помимо известных физических величин, на моих глазах рождалась новая, научно не доказуемая, но духовно очевидная величина Человеческой Близости. Я шёл и видел (точнее — прозревал) повсеместное освобождение от пут одиночества. Люди, словно очнувшись после долгого насильственного гипноза, потянулись друг к другу взглядами, сердцами, телесными жестами … Я шёл сквозь эти живые ряды — из вагона в вагон, от тамбура к тамбуру — искренним вестником свершающегося преображения.

В одном из тамбуров стояло несколько человек — мужчины и женщины. По всей видимости, они готовились сойти на ближайшей станции. Брезентовые плащи, скрученные на манер шинелей в плотные кули, а также рюкзаки и старая, но аккуратная одежда выдавали их как заядлых дачников. Мужчины курили, заполняя паузы шутливыми небылицами из прожитого. Женщины попеременно поднимали семейно-хозяйственную проблематику, не забывая слегка кокетничать с мужьями подруг и незнакомцами. Я невольно остановился среди них и простоял так до самой станции, испытывая стихийную любовь ко всем этим, доселе неизвестным мне, людям.

— Отойдите в сторонку, молодой человек, — по-птичьи гикнула проводница. — Билетик уже показывали?

— Нет, ещё не успел. Впрочем, вот он …

— Так. Ладно. Вижу, вижу … До конечной … Ну ещё бы. Ясненько всё с вами.

— Спасибо вам. Самое большое на свете спасибо!

— Это зачем же? Это вы шутите так?

— Как бы мне вам получше объяснить … Я просто … Я, представьте себе, только теперь стал понимать как всё вокруг, и во мне, и в вас чудесно устроено. Ничто не живёт по отдельности. Всё слито, связано и проникнуто ожиданием встречи, неминуемой — такой вот как наша с вами. И ещё я понял, что пути наши проложены заранее, а мы лишь каждодневно угадываем их среди множества прочих.

Проводница недоверчиво и несколько смущённо посмотрела на меня снизу вверх.

— Ведь нормальный с виду молодой человек. И образование чувствуется. Ну не пейте вы эту эмульсию вокзальную. Терпите до города. А то дорвутся … И что за манера такая.

Вздыхая и скорбно качая головой, она скрылась за зелёной дверью соседнего, пройденного мной, вагона. Я простоял в тамбуре ещё целых три станции, встречая и провожая незнакомых людей. Мне страстно хотелось и им рассказать о духовно важном, как мне казалось, открытии. Но я сдерживался и только тщательно запоминал обильно сыплющиеся в эфир свежие мысли.

Несвойственным для меня вымороченным движением открыл я дверь следующего вагона, сделал несколько бесцельных шагов, рассеяно шаркая взглядом по левому ряду кресел, потом случайно перекинул взгляд направо и … застыл на месте изумлённым Офтердингеном, узревшим перед собой сиящую красоту голубого цветка.

« Её одиночество у окна с книгой, изящно поднятой на уровень груди. Её не показное, но скорее показательное достоинство. Её деловитая собранность в сочетании с лёгкостью достижения последней. Стиль её неподвижности, ничего общего не имеющий с имиджевой позой. Её зачарованное очарование. Всё это Её. И всё это Она».

— Позвольте прервать ваше уединение.

— Не смею мешать вам … Вадим?!

— Мы с тобой незнакомы из нежной корысти …

— Не полгода, а каждый по тысяче лет.

— Всё-таки помнишь.

— И всегда буду … Как вы с ним читали тогда в общажном коридоре, разбив последнюю, едва мерцавшую, лампочку! Здравствуй.

— Было неуклюже, но искренне. Здравствуй, Диана.

— А ты сильно похудел … Только глаза живые. Как прежде живые глаза.

— Почему ты не нашла меня?

— Не нашла … Ну… Так сложилось … Была житейская беготня, и репетиции, и лето … Да ты и сам мог.

— Мог … Нет, не мог. Я ждал встречи — случайной и почти невозможной.

— Чудак. А если бы она никогда …

— Обязательно произошла бы. Я после этого лета понял, что в жизни человека есть вещи неотвратимые.

Диана опустила книгу текстом вниз на обтянутые золотистыми чулками колени.

— Ты всё дизайнерствуешь?

— Уже нет. С этим покончено отныне и до скончания моих времён.

— Прозвучало как заклинание.

— Вся наша речь состоит из заклинаний.

Глаза Дианы блеснули наивным удивлением. Я не сводил с неё своих. Испытав обоюдную неловкость, мы одновременно посмотрели в окно. Вдоль полотна тянулись бесконечные нити телефонных проводов, разбитые на отрезки белыми головками диэлектрика, росшими на скрюченной металлической ножке из тёмной древесной плоти столбов. За ними длился с виду однородный, а на самом деле предельно смешанный лесной фон, накрытый италийской голубизны небесной мантией.

— Я думала о тебе … Нет — даже больше — я думала о той майской встрече на границе миров, — стыдливо, словно преодолевая данный кому-то обет молчания, произнесла Диана, не отрываясь от наблюдения за бегущим пейзажем. Вместо неё с обложки книги на меня глядел портрет викторианской барышни, претендующей на известное сходство с героиней известного романа Фаулза, который и читала моя красавица.

— Ты снилась мне.

— Правда?

— Более чем. Мне кажется, что я таким образом удерживал тебя в своей орбите. Мысленно не отпускал, а значит и не расставался с тобой по-настоящему.

— Похоже на волшебство.

— Откуда эта неуверенность голоса?

— Так, поза … Спонтанное притворство. Мы ведь не можем без ужимок. Всё чего-нибудь да изображаем. Одним словом, ты — дизайнер, я — актриса …

— Ты изменилась. Расскажи о своём лете.

— Там мало … Ой, смотри, какой интересный старичок! Смотри же …

В это время поезд тихонько притормозил возле станции Бороздино. У высокой станционной избы, опершись на лопату, стоял и глядел в сторону поезда ладного кроя старец. Не залюбоваться им мог, пожалуй, только безнадёжно слепой. Хлопковая седина головы и, усеянной крупными завитушками, бороды преображали в нём черты ветхозаветного пророка. Просторная льняная рубаха, схваченная по талии пенькой, доходила до колен пегих, истёртых повседневной ноской, галифе. Ноги покоились в грубых кирзовых сапогах, а на груди неярко поблёскивал оловянный кружок медали.

— Ах, как жалко!

— Чего именно?

— Это закономерность, понимаешь. Надо быть готовой. Всегда. Какой старик!

— Замечательный старик.

— Нет, Вадим. Это для тебя он просто замечательный старик.

— А для тебя?

— Шедевр без всякого фотошопа.

— Ха-ха … Понятно … Ну так давай сфотографируем его для нашей общей памяти.

Она круто обернулась. Книга вспорхнула с её золотистых колен и смертельно раненой птицей шмякнулась под соседнее сиденье.

— Зачем ты смеёшься. Я знаю, что могло бы получиться.

Вместо ответа я обнял её, взял за кисти и заставил её пальцы ухватить невидимый корпус фотокамеры. Она приняла игру.

— Я буду целиться, а ты щёлкай как …

— Повинуюсь тебе, Диана, — ответил я, дурея от аромата её волос.

— Прощай, мой не случившийся шедевр.

— Прощай, Бороздино.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Author

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About