— Вадим, а ведь это и правда совсем необычный дедушка. Мне страшно представить, сколько за свою жизнь он встретил и проводил поездов.

— Ему должно быть лет…

— Слушай, да он явился к нам прямо из позапрошлого столетия. В нашем таких уж точно не будет.

— Будут.

— А если и будут, то с дредами, мелированой бородкой, рожицей Че Гевары на майке и косячком во рту.

— Ты пугаешь меня.

— Не бойся — это не моё. Я позаимствовала это у одного …

— … из персонажей пьесы?

— Жизни.

— Твоей?

— Возможно …

— Диана, что случилось этим летом?

— Случилась жара. Ты ведь застал её? Тополиная вата на ресницах, сухие губы, желание поселиться на пляже … Мы гримасничали из последних сил. Наш рассудительный пузатенький Аполлон превратился в стихийного Ярилу. Он срывался и наказывал нас бесчисленными повторами. Подчас мне казалось, что я доигралась в себе до мужества плюнуть на его волосатое, лезущее из–под рубашки, пузо, спрыгнуть со сцены и затеряться в июле. Но я держалась. Я представила жару и режиссёра в виде библейских испытаний, а противостояние им приравняла к подвигу. Ещё случились гастроли и два фотокросса. И всякие мелочи — типа самостоятельного изучения испанского. Из примечательного всё. Фуу… Теперь я хочу курить. У тебя есть?

— К сожалению …

— Тогда идём в тамбур. Там обязательно кто-нибудь сейчас курит.

— Или пьёт.

— В России где пьют, там обычно и курят. Пойдёшь со мной?

Утвердительно опустив веки, я двинулся первым. Через пару шагов моё плечо ощутило лёгкость её руки.

— Молодой человек, поделитесь со мной дымом, — обратилась Диана к угрюмому старшекласснику.

— Ментов поблизости не видели?

— Нет. А вы что — скрываетесь от правосудия?

Старшеклассник снисходительно улыбнулся и указующе мотнул головой куда-то вверх.

— No smoking, — нарочито шепеляво озвучила Диана запретительную надпись. — Вадим, открой дверь. В случае опасности я прыгну за борт. Надеюсь, ты последуешь за мной? — обратилась она ко мне, элегантно прикуривая лёгкий «Честер», казавшийся в её губах произведением искусства.

— Безусловно. Только прежде я постараюсь спасти тебя … Хотя бы и на самом краю пропасти.

Пространство тамбура охватила немая торжественность, подчёркнутая оркестровкой вагонного железа. Диана пристально смотрела на меня сквозь дым. Почуяв смысл мизансцены, старшеклассник поспешил удалиться.

— Лето убегает …

— Нет, это мы пытаемся убежать от него.

— Поезд не остановить …

— Но всегда можно выйти на ближайшем полустанке.

— Я уже выходила однажды.

— Я тоже …

— Вадим, чем ты займёшься теперь? Я чувствую созревшую в тебе решимость. Мне радостно за тебя и — если совсем честно — страшно.

— Для начала подкорректирую реноме.

— Вправо или влево?

— Диана, ты слышала о закрытии Газеты? Пожалуй, последней стоящей газеты нашего времени.

— Так ты глотатель пустот… Вот новость для меня!

— Скорее уж истребитель пробелов.

— Последний из поколения.

— Один из немногих …

— Авторитет наших газет, Вадим, близок к авторитету дворовых бабок.

— Извини, но ты слишком далека от …

— Возможно … Только мне не нужно заглядывать в газеты, чтобы узнать какое время на дворе. Достаточно просто выйти на улицу и посмотреть в глаза людей.

— И о чём говорят эти глаза?

— Они настороженно равнодушны, Вадим.

— Быть может, пришла пора для серьёзной борьбы?!

— Значит влево … как Зотов.

— Пример Зота не наука, но он честный борец. Борец с подсказанной самой жизнью идеей.

— Идеи, большие цели … Мужчины любят прикрывать пафосом слов тягу к насилию. И знаешь почему? Многие из них не умеют жить нормально — здесь и сейчас. Они боятся жизни, как боятся строптивой женщины. Не выдержав, они убегают от неё и, убегая, мстят.

— Ты права лишь наполовину. На свою активную женскую половину, душа моя.

— Так-так, ну и какое оправдание приготовил анимус?

— Анимусу незачем оправдываться.

— Пусть мой меч скажет за меня. Не правда ли?

— Единственная моя правда сейчас в том, что я люблю тебя….

Мы стояли на перроне главного вокзала города. От солнечного дня не осталось и намёка. Занялся редкий докучливый дождик. Диана стрельнула сигарету у таксиста-зазывалы и теперь медленно курила, скользя рассеянным взглядом по темнеющему асфальту. Я держался за её плечо.

— Этой осенью я уеду из города.

— Далеко?

— Далеко и безвозвратно. Ты смеёшься …

— У меня с детства так. Я так сомневаюсь.

— Сомневаешься. Значит, не веришь мне?

— Тебе верю, а твоему раскладу не очень.

— Тогда объясни … А впрочем, я уже обещала.

— Наши пути пересекались?

— С ним?! … Возможно. Даже скорее всего … Наш город умеет сближать людей. Прогуливаясь по центру в выходной, обязательно встретишь пару-тройку знакомых мордашек.

— А ещё жители этого славного города большие артисты. Они ловко разыгрывают веселье, но лучше всего на их лицах сидит маска грусти.

— Ты хочешь видеть мою весёлость?

— Буду признателен.

— Тогда я подарю тебе прощальный танец Хлои.

— Изумительно. Правда, у Лонга всё оканчивается свадебной мистерией.

— Наш режиссёр слишком современен для пасторального наива.

— Он женат?

— Двадцать семь лет. Двадцать из которых, по его же собственным словам, является последовательным женоненавистником… Но он профессионал и это спасает ситуацию.

Её сигарета плюхнулась на асфальт и зашипела. Дождь усилился. Редкие люди пересекали перрон в разных направлениях. Грузный дворник в потёртой спецовке громыхал переполненной урной, чертыхаясь на лопнувший по шву мусорный мешок. Раздался молодецкий смех, но тут же захлебнулся в дребезжащем кашле. В размытой дали сипнул локомотив, потом ещё … и ещё раз.

Я не заметил, как она начала танцевать. Тихо выскользнув из–под моей руки, словно пресытившаяся ласками любовница, она расходилась кругами по воде и трепетала огненным пёрышком свечи, вилась лозою и окаменевала статуэткой античной подлинности, предлагала себя и, в тоже время, оставалась абсолютно неприступной. Танцевала не Диана. Мне представилось, что в эти гибкие формы облеклась сама идея нового столетия, раскрывающая в движениях (быстрых, но точных) его драматический замысел.

Люди, забывая про дождь, останавливались и смотрели на неё. Она же, казалось, не видела никого.

— Зачем ты остановил меня? Зачем увёл?

— Я подумал, что ты не выдержишь.

— Глупости. Я уже другая. Не та слезливая декаденточка с филфака, которой ты из самолюбования отпускал поэтические остроты: « сия черкотина пустая лишь отражение того …». Помнишь?

— Ещё тогда, у Андрея, я хотел поговорить с тобой о нашей первой, как говорили раньше, молодости, но ты уехала … Вру … У меня просто не получилось сказать первого нужного слова.

— Может и сейчас не стоит?

— Диана …

— Вадим, прости. Эта реплика из прошлого не имеет ничего общего с моим отношением к тебе. Мне холодно. Возьму такси.

— Не убегай так скоро. Заглянем в кафе?

— Я сделала свой выбор, Вадим. Он ждёт …

— Кто же он?

— Если бы знать … Прощай.