Create post

Back in the USSR, или Обратная сторона Весны

Юлія Кісіна. Весна на Місяці. — Х.: Фабула, 2016. — 256 с. — (Серія «Епоха»)

Юлія Кісіна. Весна на Місяці. — Х.: Фабула, 2016. — 256 с. — (Серія «Епоха»)

…Помните у Чехова в записных книжках: «Доехал до Харькова. Наконец-то юг»? С течением официального времени человек, как известно, мельчает, небо становится ближе, и не только Харьков (кстати, бывшая столица Украинской ССР), находящийся в ночи езды от самого синего моря, но даже Киев (столица нынешняя) остается для некоторых отдыхающих безусловным югом России. Что ж, в нафталине вещи сохраняются дольше, а запах… стойкий запах ностальгии пускай называют имперским душком те, кто Чехова не любит.

Например, в романе Юлии Кисиной «Весна на Місяці» («Весна на Луне»), в котором описывается, как «в шелковых кудрях темного плюща клокотал праздник гниения», будучи сродни пышному венецианскому карнавалу, героиня свой город явно не любит. И поэтому создает собственный мир, в котором, кроме классического и географически оправданного Булгакова, немало, все–таки от южнорусской школы — телесности Бабеля, детальности Олеши, историзма Катаева. Вот и упомянутое гниение «было избыточно и великолепно, со свойственным ему южным духом — непосредственная близость к морю — всего какая-нибудь ночь езды до Одессы — и там уже настоящая жизнь: виноград, парусники и греческие торговцы». В то время как в Киеве времен «Весны на Луне» — сплошное серое и безрадостное детство в соцреалистических декорациях, со школьной рутиной, родительской опекой и прочими радостями тревожной поры подросткового инфантилизма.

Кстати, о декоративности. Упомянув, что роман откровенно биографический, отметим явный зазор между дневниковой формой повествования, отсылающей к аналогичным уморительно-хмурым писаниям Адриана Моула («Тайный дневник» и пр.), и более поздними воспоминаниями (автор «Весны на Луне» живет в Германии). Благодаря данному стилистическому зазору, текст «Весны на Луне» приобретает то фантасмагорическую форму пубертатных фантазий в духе «Амаркорда» Феллини, то почти стенографические очертания истории нравов в упомянутые застойные времена. «Я хотела оставаться в промежуточном состоянии зачарованности, в елисейских полях отрочества», — сообщает героиня о подобном «состоянии невесомости», (безусловной степени мастерства автора), и это ей, честно говоря, вполне удается.

Интересно, что в своем противлении социальному миру взрослых (домашний мир здесь любим), героиня романа неожиданно попадает в такт явно диссидентским настроениям своей бровастой эпохи. И если у того же Синявского, как известно, расхождения с советской властью были исключительно стилистические, то у нашей героини-школьницы и того почище. Отличаясь от своих сверстниц склонностью к явной демонологии (вполне в духе «киевских ведьм», воспетых позднее Ладой Лузиной), она в упор не видит не то что власть, олицетворением которой в романе выступают пресловутые «семья и школа», но даже более могущественные силы покоренной наукой природы.

«Пока Советский Союз в целом отсутствовал в моем сознании, я повелевала природой, — сообщает героиня. — Я произносила слово «дождь» — и он лил. Я говорила «гром» — и был гром. И это было многократно подтверждено и задокументировано свидетелями». И неважно, что при этом, скорее всего, пародируется эпоха, когда благодаря энергичному партийному слову «текли куда надо каналы», ведь к «южному» флеру повествования подмешаны совсем иные ферменты искренности, ирония здесь по-детски серьезна, а вкрапления из «взрослой» литературы никак не портят картины сладкого «гниения» эпохи, пускай даже из–под пера автора, как известного адепта постмодернизма.

В целом «Весна на Луне» — это прекрасная смесь грустной сатиры и теплого юмора в стиле Кати Метелицы и Маруси Климовой вкупе с нежной скрупулезностью Бруно Шульца, когда речь заходит о педофилии. Услышим также упомянутого Булгакова с Ильфом и Петровым, когда автору нужно поддать коммунальной мифологии, и тогда «в горле унитаза грохотала магматическая лава и пели неисправные трубы», и мифологического Пригова с его замечательным романом «Живите в Москве» как матрицы любой этнографической мистификации. У Дмитрия Александровича, помнится, Москву атакуют гигантские змеи, недобитые в «Роковых яйцах» Булгакова, а героине «Весны на Луне» мерещатся двухголовые мужчины и волосатые женщины в богадельнях нашей с вами советской литературной родины.

Причем, метафизика того же Венедикта Ерофеева из «Москвы — Петушков» («Был в Штатах! И не видел там никаких негров!») здесь расплетена на ее бытовые составляющие: «Иногда наступала зима. Наступала она в нашем городе крайне редко, насколько я помню, в детстве моем было всего две-три зимы, а все остальное — просто насморк». А разве много зим мы помним из нашего детства? По крайней мере, негров там точно не было. А вот «национального» шарма всегда хватало с лихвой, в этом автор романа права. «Под плесенью кокетства, — стенографирует ее героиня с упорством советского историка культуры, — скрывалась белогвардейская романтика, красные шаровары музейных гетманов прикрывали внутреннее зияние, а тени гоголевских бурсаков, всеми забытые, шныряли по пустырям в тщетной попытке найти истории, из которых они выпали навсегда».

С одной стороны, проза Юлии Кисиной вполне годна для «малороссийского» экспорта. Ведь в ней, если речь о Киеве, то действие происходит обязательно на Крещатике, и героиня, позабыв на миг о «южном» контексте, вынуждена прозябать «в тех краях, где не рос виноград, а где росли в основном буряки и подсолнухи и где разводили коров и свиней на сало», рисуя вполне привычную для новогодних водевилей новейшего времени этнографическую картинку.

С другой стороны, в пестрых главках «Весны на Луне» — о школе, соседях, онанисте над Днепром и сеансах спиритизма с сумасшедшей подружкой — настолько все поэтизировано, и метафора порой так явно реализуется, что без школы московского концептуализма тут явно не обошлось. Да и просто без всесоюзной солидарности юных пролетариев умственного труда. «Детство-детство, будь ты проклято, — удрученно констатировал Асар Эппель в «Травяной улице». «Но самым ужасным было не детство, — уточняют в «Весне на Луне». — Самым ужасным было сожаление, которое появилось позже».

Но в том-то и дело, что позже уже ничего не было, все выросли. Папа так и не поставил в цирке «Гамлета» для слонов, мама не выучила украинский язык, а юная героиня на всю жизнь усвоила, что «бедность, одиночество, старость и незнакомые преступные мужчины с карманами, полными леденцов, лишь средство для нашего воспитания». И Луна, как объясняет автор романа, это, конечно же, Советский Союз, а уж читателю самому решать, действительно ли на темной ее стороне случилась весна его детства.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About