…На самом деле, проект «слепой» репрезентации авторов — в антологии анонимных текстов «Русская поэтическая речь» — даже не профанация в духе викторины «Угадай мелодию». Это нечто большее, рассчитанное то ли на снобизм читателей, составляющих нынче небольшой кружок с окрестностями, то ли на окончательное уточнение «камерных» координат вялотекущей словесности/

Продолжим уточнять? Во-первых, в текстах антологии — сплошной «газообразный» Мандельштам, мало изменивший физику твердого тела в случае антологии. В начале, правда, неявно, и можно даже спутать с детскими стишками Бальмонта, на которые похожи вот эти «Это вкусно, это вкусно», — воют волки тёплой тьмы». А после уж входит в колею стилизации. «Ундервуда рыбий хрящик» у Мандельштама, а тут «круглый лёд в зобу леща». Опять-таки, у него «глиняный прекрасный рот», а здесь «ребристыми твёрдыми ртами / касались мы в пятом часу», хотя, конечно, после «и мгновенно у крота / лезет глина изо рта». Ну, и если уж у М. «взяв на прикус серебристую мышь», то и нам не зазорно производить свои эксперименты с классикой «в сухой тишине серебра»

Словом, не очень интересно, и шараду бы загадать не такую. В том, что все это стихи поэтов, никто не сомневается, а вот засомневаться бы, удивиться, восстать по привычке с дивана, воскликнув: «Да кто же так пишет? Да разве так можно?» И успокоится, заглянув под рубашку книги, где, скажем, «стихи вагоновожатых» или «поэзия работников ЖКХ улицы Маршала Голованова». Что, скажете, не пишут слесари стихов? А как же история в «Розановом саду» о том, как пришел, кран починил, а после все испортил, попросив стихи послушать? Вы же сами смеялись, головой качая, а теперь скажете, нет?

А так, когда понятно, что пишет не дворник, а человек совсем другой профессии, который и должен, в принципе, писать, поскольку работа у него такая, и делать ее надо честно, не скрываясь за антологическими «главами», как в данном анонимном случае, то и не особо интересно, повторимся. Тут уже интереснее, наверное, узнавать по походке того или иного автора. Но и так ясно, да и зачем — Полину Барскову вы с Виталием Кальпиди никак не спутаете, или хотя бы «женского» автора от «мужского» точно сумеете отличить. И не в текстикулах текста дело, а в интонации, может быть, желании прятаться, жеманничать или наоборот — откровенно, по-мужски, эксплуатировать творчество Заболоцкого. (Последнее означает, что автор этих строк дочитал до последних «глав» антологии, наткнувшись на лозунг «дорогие наши животные / бессловесные беззаботные безработные / заспанные недовольные» и ушел слушать честного интерпретатора обэриутской зауми Леонида Федорова, косноязычного, картавого, но может быть, так и стоит исполнять прекрасную муть Введенского?)

На самом деле, привыкнув честно делать дело, не кривя ни голосом, ни душей, можно без лишнего академизма объяснить смысл данной затеи. Причем так, как она воспринимается с очередной незаинтересованной стороны, а не самими авторами проекта.

Итак, на самом деле, практическую пользу антологии можно объяснить на двух пальцах прикладного смысла. То есть, поэтической, конечно же, бессмыслицы, поскольку то, что для пользы удобно, для поэзии — нет, не смерть (смерти нет), а всего лишь увядание и переход в эпигонство, стилизацию и прочую вялую дидактику.

Итак, навязчивое напоминание авторов-составителей о том, из чего, как не из стихов делается поэзия. Зачем лгать самим себе, ведь из маленькой неточности вырастает целый фильм Тарантино. Все это к тому, что хрестоматийное «когда б вы знали, из какого сора» никто не отменял. Более того, напомнить бы при этом «из какого еще сора? какой же это сор?», а не заново настаивать, что делать поэзию надо исключительно из слов. Да ерунда все это.

Более того, (т.е. тьфу на вас еще раз) автор этих строк еще в 1996 году, основав свою личную «Живую Литературу» из обломков одного футуристического объединения, поэта-орнитолога и художника-абстракциониста, уже использовал этот метод для создания вполне себе оригинальных (?) текстов. В чем была задумка, которую повторяют авторы антологии анонимных текстов?

Кстати, очередные «гипограммы и дескрипции» автора этих строк (словно, опять-таки, как у классика постмодернизма) называлась работа по мелиорации поэтической целины, и она, конечно же, не обошлась без не очень-то творческого наследия Жака Деррида. Подумалось тут, что вполне может быть, что заразился бациллой дистилляции, побывав на лекции оного в Москве, но нет, гораздо интереснее оказались задохнувшийся впоследствии в трех соснах смысла Жиль Делез и великолепный идеолог литературного маркетинга Жан Бодрийар.

Итак, гипограммирование. Берется известный кондовый текст, например гимн СССР, если кто помнит, разбирается на слова, из которых, не разрушая конструкцию, а лишь двигая ее строфы-сектора, складывается, например, пьеса «Операция на сердце» или «Палачи». Таким образом были сконструированы вполне себе самостоятельные тексты, а именно — радиопьесы в количестве десяти штук — из «разобранного» поэтического материала.

Оказалось, что в каждом из использованных стихотворений (а они уже действительно использованы, как презервативы, в идеологическом смысле) — таится? заложен? да нет, просто запрограммирован (и даже не распылен, а напряженно собран) совершенно другой текст. Более интересный, насыщенный и еще свежий — его-то автор и вылущил из скорлупы старого текста.

Так вот, о методологии, которой с точностью до наоборот в случае одного из участников антологии пользовался автор этих строк. «Практическое использование русской пыли как фундаментальная ошибка бытия» — называется одно из стихотворений сборника. Обыкновенное «служение музам» и «Потец» Введенского, все эти «Мать из пыли. Пыль — отец. / Пыль — начало и конец», но хотя бы вопрос задан правильно, не отрывая локтя от парты. Только одно слово здесь лишнее, а именно — «ошибка». «Практическое использование русской пыли как фундамент бытия» — вот как следовало бы назвать и рассказ о пыли (конечно, «лагерной», именно к ней ведет автор, которого можно дальше и не читать, а если не ведет, то подлец и дурак), и любой смысл нашего «поэтического» мастерства.

Это что касается истории с гипограммами и дескрипциями, и вот еще в чем ее отличие от «антологической» затеи. Любые стихи в ней — это наследование и эпигонство, как бы мы ни хотели мнить оригинальность в именитых именах, которые все равно (словно сквозь «декалькомани», да, Кальпиди) проглядывают сквозь флер анонимности, затеянной составителями. В то время как дескрипция в данном случае поэтических текстов (в истории с радиопьесами автора этих строк) — вообще не заимствование чьих-то поэтик, а использование разобранного конструктора словес. В результате, ни о каком заимствовании, пародии и подражании не может быть и речи, понимаете? Берутся чужие стихи, из которых складываются не поэтические и даже не прозаические, как видим, вещи. В данном случае, драматургия.

Если интересует мистика затеи, то в то же самое время автор разыскивал «следы» и «фреймы» в окружающей урбанистической среде двух пропавших поэтов. Одного сожгли в сарае, другого, вероятнее всего, тоже, но в официальную могилу репрессированной словесности подложили собачьи кости, она и согласилась.

Этот самый «костный» эффект — и в принципе антологии, и в «поэтическом» конструирования из отживших текстов. Только в первом случае — это статистически-теоретическая блажь, а во втором — приспособление высоких, но падших смыслов к бытовым нуждам жанровой мастерской.

Русская поэтическая речь — 2016. Антология анонимных текстов. — Челябинск: Издательство Марины Волковой