Совсем недавно в своей статье я утверждал, что постмодерн давно докатился до нашей глубинки. Вынужден признать свою ошибку. Не до всей. Есть еще русские селенья, до которых благая весть постмодернизма докатилась только сейчас. Так, автор статьи «Во имя чего? «Деконструкция больших идей и смысла жизни. Почему не стоит жить ради любви, счастья и справедливости» открыл для себя тот факт, что большие идеи можно деконструировать. И это в 2022 году, когда Запад уже начал пресыщаться всей этой бесконечной деконструкцией, и движение пошло в сторону реконструкции! Ален Бадью утверждает свою верность событию, вопреки релятивизму, его ученик Квентин Мейясу ищет свой весьма странный Абсолют. Коллеги Мейясу по спекулятивному реализму тоже пытаются нащупать твердую почву под ногами. Так, Харман выстраивает свою объект-ориентированную онтологию, в которой наше мышление с его способностью деконструкции занимает малое, на мой взгляд, слишком малое место. Жижек, которого многие уличают в постмодернизме, двусмысленно поддерживает Хармана, говоря, что пора вернуться к настоящим онтологическим вопросам. Если уж такой тертый калач как Жижек начал, пусть довольно невнятно, но двигаться в сторону от постмодернизма, то это что-нибудь да значит.

Но автору все это неизвестно, он радостно жует жвачку, которую западные мыслители жевали-жевали, пресытились и уже, по сути, выплюнули. Нельзя слишком уж ругать автора за такую неспешность в усвоении идей. Это скорее не вина, а беда. Россия, в этом смысле, очень провинциальна. От либералов до ура-патриотов мы всегда пережевываем то, что на Западе признанно несъедобным или в процессе такого признания. Даже пресловутый «русский мир» — это, по сути, пережёвывание идей немецких мыслителей консервативной революции. Даже идея ослабшей, загнивающей Европы пришла к нам из Европы 1920-х годов. И это я не только о Шпенглере. Так что запоздалость автора — не его личное достижение, а повальное явление нашей действительности.

Но вот более-менее личное достижение автора, это то, как он собрался деконструировать большие идеи. Если канонические авторы постмодернизма, это весьма тонкие софисты, уловки которых не всегда видны невооружённым глазом, то у нашего автора все шито белыми нитками.

Так, автор пишет "… ведь кроме краж и грабежей есть множество сравнительно честных способов увода денег. И, нельзя не отметить, что способы эти, как и авантюристы их исследующие, нам нередко интересны и более того — симпатичны. Как, например, Остап Бендер, слова которого я привожу в качестве расхожего выражения прямо в этом абзаце…"Из этого и пары других аргументов автор делает вывод: «Справедливо — величина относительная».

Посмотрим, что там с Остапом Бендером. Почему он и правда нам симпатичен? Если бы Бендер вымогал последние деньги у нищей старушки, был бы он нам симпатичен? Вопрос риторический. А дело-то в том, что вымогает деньги он у жулика и негодяя Корейко и обманывает он, в основном, таких же жуликов и мерзавцев как Корейко. Бьет этих прохвостов их же оружием.То есть формально Бендер занят несправедливостью. Но эту несправедливость он причиняет еще более несправедливым людям. Да, здесь есть момент относительности, спору нет. Но есть также и момент абсолютный. Из этой несправедливости к несправедливости выходит, пусть и не через парадную дверь, справедливость более высокого порядка. Бендер нам эстетически приятен, потому что красота не стоит по ту сторону добра и зла, она связана с ними, и все эти категории имеют абсолютное измерение, пусть это не бросается в глаза сразу.

Вспомним «Государство» Платона. Фрасимах, подобно автору, доказывает, что справедливость, штука относительная и потребна лишь сильнейшему. И приводит пример, который до боли знаком нам и сегодня: если мелкий воришка что-то сворует, то его строго накажут, а если сильный человек украдет много денег, то он будет богатым и почетным гражданином полиса. Это факт. Что же делать идеалисту Платону? Взывать к вечным идеалам, как того можно, казалось бы, от него ожидать? Нет, Платон— умный идеалист. Поэтому он спрашивает Фрасимаха — скажи-ка, а бандитам нужна справедливость? Нет, отвечает Фрасимах, и с ним вроде бы легко согласиться. Но Платон говорит — если бандиты будут совершенно несправедливы к друг другу, то они же просто поубивают друг друга, чем дело и кончится. Поэтому им нужна, объективно нужна справедливость.

И поэтому зря автор пишет, что «Затруднение однако в том, что эти самые „идеалы справедливости“ довольны сложны для понимания, даже когда они в самом деле есть». Сегодняшние обычные урки понимают эти идеалы гораздо лучше, чем наш незадачливый деконструктор. Воровские кодексы — это суррогат справедливости в бандитском мире, бандиты понимают, что, если все совсем пойдет «по беспределу», они друг друга съедят живьем. Бандитская справедливость, штука относительная, но тем не менее, за этой относительностью опять же, мы можем разглядеть абсолютное, независящее от воли бандитов, диктуемое самим ходом жизни, а не чувствами и инстинктами, требование справедливости. Даже тех, кто сознательно встал на путь несправедливости, справедливость заставляет с собой считаться.

Столь же не умело автор деконструирует понятия любви, смысла жизни (э-ка замахнулся-то!), мечты, человечества. Разбирать всю эту претенциозную штукенцию желания нет. Читатель, вооружившись прошлым разбором, может сам разобрать все остальное, если у него хватит выдержки.

Можно только показать, что деконструкция по-деревенски это ни что иное, как пустопорожнее резонёрство. Посудите сами, вот автор деконструирует мечты:

«В отличии от реальности, они поддаются нарративу, и, если он требует случайностей или их отсутствия ради сохранения связности, мы, существа настроенные на восприятие историй, склонны принять такое допущение. И вот мы уже и не замечаем, как по дороге из желтого кирпича приходим к утопии, хоть к космическому коммунизму, хоть в Город Солнца. Пункт назначения без сомнения прекрасен. И пришли мы в него прямо из реальности, из момента здесь и сейчас, где нет времени дойти до зубного, нет места на парковке и хамят в магазине. И все было так логично и непротиворечиво. Инструкция так проста. Нужно просто… ну, убить немного плохих людей, например, без которых жизнь станет очевидно лучше. В мире мечты по ним никто страдать не будет, да и они сами не совсем настоящие, они ведь просто оковы, удерживающие нас в этой бренной реальности. Никогда не стоит недооценивать наше стремление к эскапизму».

Каким образом автор от мечтаний сразу переместился к утопическому коммунизму Томмазо Кампанеллы, а потом дошел до суровых советских реалий? Хамство в магазине -прозрачный намек на эти реалии.

Так как дошёл? Методом пустопорожнего резонерства. Суть данного метода можно продемонстрировать так: мечты, это конечно хорошо…но ведь можно и до чего-то плохого домечтаться …это плохо…но можно и не домечтаться …это хорошо … и вообще, мечтать же не вредно…хотя…иногда может быть и вредно… Деконструкция, однако!

Никакого конкретного анализа утопий, как отражения чаяний угнетенного человечества вы, читатель, не получите. Как не получите конкретного анализа воплощения того или иного идеала в действительность. Не станет автор рассматривать конкретные причины Октябрьской революции, причины ее трудного, подчас трагического развития. Никто не узнает, откуда автор взял все эти бредни о том, что «мечтателям» было плевать на жертвы. И почему автор не указывает конкретных имен, событий итд? Каких именно «мечтателей» он взялся критиковать? Почему все его рассуждения максимально абстракты и поверхностны? Почему разговор ведется обо всем и ни о чем? Потому что метод пустопорожнего резонёрства предусматривает именно такой разговор. Достаточно сказать, что это все мечтатели домечтались — и дело в шляпе! Наверное, то, что автор ничего не анализирует это плохо….хотя, учитывая его способности к анализу …это хорошо! Что-ж, на этом закончим нашу, так сказать, деконструкцию деконструкции.

Подметим только аргумент, который у автора звучит в конце: «Мы начали это путешествие с вопроса о том, какие силы живут в наших головах и порой выходят из–под нашего контроля, обращая нас в безумцев и чудовищ. Эти Древние Боги на самом деле не более чем идеи». Но на деле это не столько вывод статьи, сколько ее рефрен. Автор без конца доказывает, что от имени больших идей совершались страшные вещи и считает, что это аргумент против больших идей.Скажу по секрету автору, что любая ложь говорит от имени правды, иначе кто бы ее стал слушать? Тем не менее, это не довод против правды, а повод конкретнее различать правду и ложь. Что невозможно при релятивизме. Также и с идеями — от злоупотребления ими никто не застрахован, но это не довод против больших идей. А постмодернистский релятивизм «сокрушив» большие идеи, ставит на их место свою большую идею отсутствия больших идей, в общем — занимается многословным шарлатанством. Причем, мы видим, что потоки крови это шарлатанство не остановило.

И к вопросу в многословном шарлатанстве. На мой взгляд, автор, как типичный русский интеллигент немного склонен к этому. «Спор о том, что есть и другие, по-настоящему хорошие, нужные большие идеи, или что перечисленные идеи неуместно оклеветаны, по моим представлениям, может быть бесконечным. Но интересно другое — основателен ли он вообще».

Я не вспомню точно, где, но вроде бы у Ленина сказано, что интеллигентский спор заканчивается тогда, когда одна или обе стороны просто физически измотались. А так бы болтали до бесконечности. Но вот в чем вся штука: жизнь, которую автор так восхваляет, не терпит остановки, она не станет ждать, пока интеллигенция обо всем договориться. Автор деконструировал этические или близкие к этическим категории, а этика — это не пустой треп, это прежде всего действие, поступок. И человек не может остаться в межеумочном пространстве, он действует, руководствуясь идеями. Большими или малыми. Отрицание больших идей на практике — это отдача власти над своими поступками капризам своей правой пятки, ведь если все объективные мерила порушены, то только капризы пятки и остаются. Но как мы могли увидеть еще из Платона, капризы правой пятки караются совершенно независимыми от пятки силами, и ей приходится поумерить свои амбиции. Это худо-бедно стали понимать философы, о которых говорилось в начале. Сама жизнь, ход истории, принудил их снова перечитывать классику и задумываться об абсолютном измерении вещей и идей. Правда, эти философы тоже немножко бандиты, но это совсем другая история.