Термин «материалистическая теология», на первый взгляд, может показаться абсурдом, чем-то вроде «круглого квадрата». Вместе с тем, данная тема и схожие с ней проекты все больше набирают популярность в кругах левых мыслителей. И хотя бы поэтому она заслуживает не высмеивания, а пристального анализа. Одним из самых известных мыслителей, развивающих идеи материалистической теологии — словенский философ С.Жижек. В 2020 году вышло переиздание его книги « Хрупкий абсолют», где Жижек обещает ответить на вопрос «Почему стоит бороться за христианское наследие?». Так же вышел перевод на русский язык его книги «Монструозность Христа», где он вступает в полемику с католическим теологом Джоном Милбанком о том, как следует понимать христианство сегодня. В целом Жижек довольно часто обращается к теме христианства, что можно проследить во множестве его работ. Даже книга Жижека о коронавирусе и его социальных последствиях начинается со слов Иисуса Христа.

Такой интерес Жижека к христианству тем более примечателен, что вопреки враждебности марксизма всякой религии, Маркс и Энгельс не торопились отделаться от христианства парой фраз. Сам Энгельс планировал написать историю раннего христианства, но не успел. Эту задачу отчасти выполнил его ученик Карл Каутский. Но в целом, даже спустя сто лет нельзя сказать, что марксизм полностью осмыслил феномен христианства. С точки зрения Гегеля, понять что-либо, это, прежде всего, значит понять истину этого предмета.

Тем более занимательно проследить попытки Жижека понять христианство, так как эта задача действительно актуальна. Актуальна не только в теоретическом смысле, но и в смысле практическом. Сам Жижек определяет эту задачу так:

«Нужно сказать, да, от христианства к марксизму ведет прямая линия наследования; да, христианство и марксизм должны быть по одну сторону баррикад, вместе сражаться с рвущимся в бой неоспритиуализмом». (5, 36)

Более того, задача поиска реальной, а не только формальной базы для объединения людей разных взглядов может иметь более широкое значение, чем борьба с неоспритиуализмом.

Так или иначе, те задачи, которые ставит перед собой Жижек, достойны внимания, осталось рассмотреть более конкретную программу реализации, которую он предлагает.

Жижек позиционирует себя как марксист гегельянского толка с уклоном в лакановский психоанализ, эта триада присутствует, так или иначе, почти во всех его работах. В «Монструозности Христа» Жижек пытается прочитать гегелевскую философию религии так, чтобы показать ее рациональное зерно, которое значимо и сегодня. Первая, малозаметная, но много говорящая в жижековском анализе Гегеля деталь, это то, что им упускается выражение немецкого философа, гласящее: «Бог — это самосознание». С этого тезиса Гегель начинает свои размышления о христианстве в « Лекциях о философии религии». И, по сути говоря, все его рассуждения о христианстве в данных лекциях — разворачивание этого тезиса. Жижек не критикует, не отвергает публично, а именно игнорирует это гегелевское определение, сосредоточивая свое внимание на других определениях: «Бог — это бессознательное» и « Бессознательное — это Бог». Рассмотрение смысла двух последних определений будет излишним в контексте данной статьи, но важно обратить внимание именно на демонстративное умолчание Жижеком гегелевского понимания Бога. Нельзя сказать наверняка, но создается ощущение, что своим игнорированием Жижек хочет намекнуть искушенному читателю, что эта гегелевская мысль настолько устарела, что даже неприлично ее обсуждать и критиковать. Самосознание, как истинно понимающее себя сознание, для Жижека есть в лучшем случае наивная иллюзия, о которой не стоит и говорить.

Безусловно, брать эту мысль абсолютного идеалиста без какой — либо критики, человек, который позиционирует себя как материалист, не может. Но как же материалистическое прочтение Гегеля, о котором говорил Ленин? Жижек, как автор «13 опытов о Ленине» мог бы на этот счет что-то сказать, но, к сожалению, он молчит.

Вероятно, материалистическое прочтение Гегеля Жижеком невозможно, потому что материалист он предельно странный. В «Хрупком абсолюте» Жижек обращает внимание читателя на появление таких вещей как диетическая «Кока-кола» без кофеина, объясняя, что таким образом мы «пьем ничто, чистое подобие свойств, эффективно служащих упаковкой пустоты» . (5, 59) Таковы тенденции современного капитализма. Но уже в «Монструозности Христа» он сам предлагает куда более неожиданную продукцию — материализм без материи. Такая версия «диетического» материализма не может не удивить. Жижек, во всей видимости, сознательно пародирует ситуацию начала ХХ века, когда с открытием электрона, из физики в философию пришла мысль, что «материя исчезла». Но вместе с тем, опираясь на новейшие достижения современных наук, предлагает всерьез придерживаться этого утверждения.

« Нам следует перестать бояться, что когда мы установим, что реальность является бесконечно делимой, бессубстанциональной пустотой в пустоте, “ материя исчезнет”. Цифровая информационная революция, биогенетическая революция, и квантовая революция в физике — все знаменует повторные появления того, что я называю за неимением лучшего слова постметафизечским идеализмом» (4, 176) После ряда «магических пасов» этот идеализм превратится в самый истинный материализм.

Нет необходимости прослеживать все хитросплетения жижековской логики, с помощью которой он пытается представить свой «диетический» материализм как самый натуральный продукт. Справедливо отмечает Алексей Зыгмонт в рецензии на книгу «Монструзонсть Христа», что:

« По форме мысль автора — довольно путаная, или, если угодно, ризоматическая: многие линии его размышлений обрываются на полпути, уходят в никуда или кончаются риторическими фантазиями именно там, где хотелось бы «”поподробнее”».(6)

Можно добавить, что порой все эти мысли и отсылки кажутся пустым украшательством. Читатель может сам открыть книгу, и убедиться, что несмотря на новые имена, новые термины и другие обновления — все сводится к до боли узнаваемому спору между махистами и Лениным в начале ХХ века. Первична ли материя или нет? — вот главный вопрос, который стоял тогда, и на него Жижек не только не дает ответа, но старается всячески его обойти. При этом Жижек ставит в упрек Ленину его слишком краткое, минимальное определение материи, которое по мнению Жижека делает даже Платона материалистом. Логика Жижека в том, что если материя = объективная реальность вне нас, то платоновские идеи, так сказать, проходят этот «фильтр».

Но усомнимся в Жижеке и выслушаем самого Ленина:

« Все приведенные нами философы, кто прямо, кто с ужимкой, заменяют основную линию материализма (от бытия к мышлению, от материи к ощущению) обратной линией идеализма». (7, 149)

Речь здесь идет о различного рода эмпириокритиках. Но сюда также подойдут и Платон, и Гегель, и любые другие идеалисты. Назвать первичным ощущение, идею, дух (субъективный, объективный или абсолютный) — не столь важно в данном вопросе. Слова могут меняться, и более того — меняются непрестанно, важна суть. От чего и к чему движется философ — вот главное. Ленин сам четко оговаривает, что «номенклатура» может меняться. Также не случайно Ленин оговаривает, что эта противоположность имеет абсолютное значение только в гносеологическом смысле. Это примерно та же мысль, согласно которой разница между идеальным и реальным не чрезмерна, которую Ленин озвучит в своих конспектах Гегеля.

Поэтому Ленин в философском смысле отнесся к идее исчезновения материи отрицательно. В позитивных науках происходят революции одна за другой, книга «Материализм и эмпириокритицизм» создавалась во время одной из них. И после Ленина их произошло достаточно. Но в гносеологическом смысле это ничего не меняет. Если физики или биологи решат снова сказать, что материя исчезла, в каком-то ограниченном смысле это может быть и верно, но философского определения никакие новые естественнонаучные открытия не затрагивают, не опровергают. Ведь материя, согласно Ленину, — это объективная реальность, которая существует вне нас, которая на нас воздействует, которая сотворила и нас тоже, а не мы — ее. Вот если ученые когда-нибудь докажут, что это мы (а кто — мы? Я, в конечном счете, то есть Жижек, утверждающий, что материи нет) сотворили весь мир, и вне нас ничего нет, есть только Я, всемогущий творец объективной реальности Жижек, вот тогда Ленин будет опровергнут. Но это «опровержение» старо как мир, поскольку является обыкновенным солипсизмом, убеждением, как писал Дидро, сумасшедшего фортепьяно, вообразившего, что оно играет самого по себе, а независимое от фортепьяно существование пианиста — недоказанная гипотеза. Поэтому все попытки Жижека проделать то же самое, что проделывали эмпириокритики более сотни лет назад, терпят такой же провал.

Но избавиться от материи Жижек хочет не потому, что его ошеломили достижения новейших наук. Материя для него, инертная, брутальная, железно противостоит всякой свободе и мысли. Избавление от такой материи Жижек считает необходимым делом в борьбе с вульгарным материализмом, который есть, по сути, спиритуализм. Более, того, дело борьбы с такой материей — дело борьбы за свободу. Мимоходом заметим, что Гегель, который явно материализм высоко не ставил, а природу, по выражению Фейербаха, сослал в примечания, тем не менее, допускал идеальный момент в самой материи, правда, постольку, поскольку она инобытие духа.

Исходя из этого, уже можно предположить, что прочтение гегелевской философии религии Жижеком, будет не только не материалистическим, но и к самому Гегелю оно имеет весьма далекое отношение. Но пока задержимся на «диетическом» материализме Жижека.

Жижек рассуждает следующим образом:

«…если мы рассматриваем сырую, инертную материю как нечто большее, чем воображаемый экран, то мы тайно поддерживаем некоторый вид спиритуализма … <…>. Истинный материализм, напротив радостно предполагает «исчезновение материи, тот факт, что есть только пустота». (4, 178)

Итак, либо инертная материя, либо пустота. Третьего, по Жижеку, не дано. Но что, если все–таки на самом деле дано и материя есть не только тяжесть, сырость и так далее?

Как мы уже говорили, Гегель материю не слишком жалует и все же не стремится свести ее к нулю. Попробуем дать действительно материалистическое прочтение размышлений Гегеля о христианстве и сравнить его с прочтением Жижека.

Для Гегеля абсолютная религия, то есть христианство, есть, по сути, религия, познававшая себя саму, религия переставшая быть чем-то внешним самому себе.

«Абсолютная религия — это открывшая себя религия, религия, имеющая себя самое своим содержанием, исполнением».(1,202)

Для Гегеля, это естественно, процесс, а не мгновенный результат. Задержимся на слове «исполнение». Говоря о благочестии, то есть о поведении субъекта согласно тому или иному содержанию религии, Гегель признает этот этап весьма несовершенным, но видит в нем значительный прогресс. Это лишь довольно несовершенное, но уже некоторое тождество «субъекта» и «объекта» религии. Религия все еще во многом остается чем-то данным, внешним для субъекта, но уже на этом этапе мы имеем некоторое воплощение религии в реальных формах, а для Гегеля это существенно, так как религия как чистая «идея» это можно сказать пустота, не религия вовсе.

Яснее это станет при анализе Гегелем понятия «позитивности». Сразу уточним, что на современный философский язык «позитивность» можно перевести приблизительно как контингентность, то есть нечто чисто фактическое, лишенное разума. Есть — и все.

У Гегеля раннего и позднего понимание позитивности не тождественно. Суть раннего понимания исследовал и показал венгерский философ Георг Лукач в своей работе «Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества». Так Лукач пишет:

« Позитивность, таким образом ,прежде всего означает отрицание моральной автономии субъекта. В этом отношении такая трактовка позитивности близка к кантовской теории морали, и действительно содержит многие близкие ей черты». (10, 62)

Для Гегеля того периода, позитивность христианской религии есть нечто данное, чуждое, внешнее субъекту, поэтому он рассматривает ее как защиту всякого деспотизма и врага свободы, а значит противно разуму. Но вместе с тем, уже в ранний период, Гегель рассматривает позитивность как нечто историческое, а не раз и навсегда данное.

Но уже у позднего Гегеля отношение к позитивности несколько иное. В « Лекциях по философии религии», рассуждая о позитивности на примере государственных законов, Гегель пишет

« Если мы постигаем, познаем, находим разумным тот закон, согласно которому преступление наказывается, он не есть для нас нечто существенное в том смысле, что имеет силу для нас потому, что он позитивен, потому что это так есть, но он имеет силу также и внутреннее, он есть нечто существенное для нашего разума, потому что он внутренне разумен». (1, 207)

Дело здесь конечно не в самих государственных законах, а в том, что позитивный факт не только лишь позитивен, но и имеет свою разумную сторону и может быть усвоен нашим разумом, постольку, поскольку он разумен. Именно так можно понять гегелевское выражение «Неистинное — непостижимо», то есть то, что не имеет в себе разума, внутренней истины, не соответствует самому себе — то и не может быть понятно нашим разумом. Но также и наоборот, позитивность, поскольку она не только случайна и бессмысленна, имеет свое право на существование и может быть постигнута нашим разумом, не только как нечто внешнее, но и как свое.

Конечно, по Гегелю разумный факт изначально возможен, потому что дух, разум (в данном случае не важны филологические тонкости) имеет до-мировое, до-природное существование, и лишь познает себя через природу, историю и т.д. — которое суть его инобытие.

Как это читать материалистически? Жижек предлагает полностью отвергнуть разумную сторону контигентности, вразрез с Гегелем. Но у Гегеля находится неожиданный союзник в данном вопросе — это оппонент Жижека — Милбанк.

Хотя Милбанк сам считает, и, как было показано — неверно, будто Гегель абсолютизирует контингнентность, Милбанк выступает против такой абсолютизации. То есть, не отдавая себе отчета, встает на сторону Гегеля. Согласно Милбанку, должны существовать «предпочтительные» контигнетности , иначе всякие попытки сохранить разумность мира по существу своему терпят крах.

Милбанк, пытаясь показать привлекательность католицизма, говорит, что:

« В этой связи можно сказать, что католическая перспектива достигает материализма в радостном, положительном смысле, тогда как атеизм Жижека достигает лишь печального , отрешенного материализма ,который по –видимому подразумевает , что материя скучна настолько , насколько могут предполагать самые отъявленные идеалисты». (4, 228)

Какого именно материализма достигает католицизм — не тема данной статьи, но правота второй части утверждения Милбанка весьма убедительна. Сам Гегель, который если на отъявленный, то абсолютный идеалист, настолько скучной материю не считал. В этом контексте становится более понятной, на первый взгляд парадоксальная мысль советского философа М.Лифшица, что

« Идеализм “…” состоит в том, что материя рассматривается как нечто безнадежно разбитое на конечные части, лишенные цельности, а потому в принципе лишенное идеального и всеобщего. Если у Гегеля это не совсем так, то перед нами разумное зерно его философии, а не идеализм ее». (8, 215)

М.Жижек в своем ответе Милбанку пытается спрятаться за известное ленинское высказывание о том, что мир материалиста богаче и разнообразней, чем у идеалиста. Апеллирует к бесконечному познанию. Но выходит крайне неубедительно. Какое богатство и разнообразие в том, чтобы познавать бессмыслицу, чтобы к одной бессмыслице двигаться к другой и так до бесконечности? Причем и такая бесконечность по выражению Гегеля будет дурной, скучной.

Но вернемся к Жижеку и его пониманию гегелевской философии религии. Жижек делает весьма радикальное заявление, что

« главная ошибка , которую следует избегать — прочтение гегелевского Духа , как некоего мета-субьекта , разума, большего чем человеческий разум , осознающего себя : если предпринять этот шаг, Гегель неизбежно начинает выглядеть как нелепый обскурантист –спиритуалист, утверждающий ,что есть некий мега-Дух управляющий нашей историей». (4, 115)

Заметим, что такое прочтение не пугало классиков марксизма. Сам Маркс писал:

«Для Гегеля процесс мышления, который он превращает даже под именем Идеи в самостоятельный субъект, есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление».(11,117)

Но не будем пытаться задавить Жижека ссылками на авторитеты, тем более, он наверняка сам знает о данном отношении классического марксизма к Гегелю. Посмотрим, что он нам предлагает взамен. А предлагает он считать, что гегелевский разум, это только конечный человеческий разум, а 

« Дух является виртуальной сущностью в том смысле, что его статус является статусом субъективного предположения, только постольку, поскольку субъекты действуют так, как будто бы он существовал».(4, 117)

Все это больше похоже на «социально-конструктивисткое» прочтение Гегеля. За счет чего Гегель, может быть, выглядит меньшим обскурантом и более, если так можно выразиться, «политкорректным » мыслителем, но что такая интерпретация оставляет от самого Гегеля — большой вопрос.

К счастью, Гегель, как будто зная наперед, что сделает с ним Жижек, упредил жижековскую интерпретацию. Гегель задается вопросом, может ли разрыв между божественной идеей и отдельным субъектом быть преодолен, если взять все человечество в целом, как громадный коллективный субъект? И сам же отвечает

«Субъективность имеет определение полагания ; полагание здесь состоит в том, что нечто существует благодаря мне. Это полагание, действие совершается мной, содержание может быть каким угодно, поэтому само создание есть одностороннее определение и продукт его есть только нечто положенное, он как таковой остается только в абстрактной свободе». (1, 272) .

То есть, то, что Жижек пытается выдать за истинную трактовку Гегеля, уже наперед было самим Гегелем объявлено как односторонность. И поэтому жижековская община, за счет которой Святой Дух живет «виртуально», то есть постольку поскольку община действует так, как если бы он был в действительности — не настоящая община. Для Гегеля такая община была бы кучкой сектантов, выдающих свои произвольные измышления за подлинное христианство.

Чтобы община соответствовала сама себе, она должна воплощать собой Святой Дух, который без нее был бы сам абстрактным, неполным. То есть Святой Дух и правда не может быть в полном смысле в отрыве от общины, но это не значит, что он есть лишь «предположение» общины.

Но как быть с гегелевским обскурантизмом? Стоит признать, что моменты обскурантизма в гегелевской системе присутствовали, в целом это не новость, и зря Жижек пытается кого-то напугать признанием такой возможности. Испугаться таких выводов может только сам Жижек, с его «диетическим» материализмом. Диалектический материализм в лице своих самых серьезных представителей таких выводов не боялся и умел с этим работать.

Как можно увидеть, трактовка Жижеком Гегеля, так и его версия материализма схожи, и даже параллельны друг другу. Христианам он предлагает отказаться от трансцендентного Бога, а материалистам от «трансцендентной» материи и объединится на этой основе. О том, что такая объединительная платформа может ввести в состояние крайнего недоумения, как первых, так и вторых — говорить излишне. Интересно отметить, что махисты без столь долгих оговорок, называли материализм — недопустимым трансцензусом , а известный их русский сторонник А.Богданов, в ответе Ленину, буквально потешался над материей, называя ее «святой», намекая чуть ли не на религиозный догматизм тех, кто отстаивает материализм как основу марксистского мировоззрения. Дело Богданова, пусть и с большими трансформациями, все еще живет и процветает.

Возможно, было бы не лишним проанализировать «лакановскую нагрузку» текстов Жижека, но это уведет слишком далеко от основной темы. Более того, мысль Жижека и правда «ризоматична», как с долей дипломатии выражается рецензент книги «Монструозность Христа». И если мы начнем слишком буквально следовать за этой мыслью, то рискуем оказаться в лабиринте, где выход, собственно, и не предусмотрен.

Приведем лишь короткий отрывок из «13 опытов о Ленине», где Жижек вновь связывает Пустоту и материю:

«Реальное — недостижимая травматическая сущность — Пустота, слепящее Солнце, на которое невозможно смотреть прямо и которое можно увидеть, только глядя вкось, со стороны, при искажении перспективы, — если мы смотрим на него прямо, его свет ослепляет нас… Реальное, таким образом, структурируется/искажается в «гримасу», которую мы называем реальностью, при помощи восстанавливающей символической сети, подобно тому как кантианская Ding-an-sich структурируется в то, что мы переживаем как объективную реальность посредством трансцендентальной сети.» И также « с материалистической точки зрения Вещь — это призрак, который возникает в расщелинах реальности, поскольку реальность никогда не бывает гомогенной/последовательной, но всегда страдает от своей двойственности». (2)

Страдает ли реальность двойственностью — это интересный и обширный вопрос. Но сам Жижек точно ей страдает. По хрестоматийному выражению Маркса, он как мелкий буржуа — воплощенное противоречие — с одной стороны, с другой стороны. С одной стороны он хочет вместе с христианством бороться против различных видов спиритуализма, с другой — создает довольно мрачный вид спиритуализма сам. С одной стороны он хочет взять также в союзники Гегеля, с другой стороны, лишь при такой интерпретации, которая превращает Гегеля в заурядного, пошлого мистика. И так далее.

Из вышеприведенной цитаты можно ясно увидеть, что то, что в классическом марксизме считалось материей, у Жижека — лишь гримаса «Реального», то есть некоторая всеобщая фантазия, или скорее идеология в чисто жижековском понимании– мы действуем так, как будто бы она есть. На самом же деле есть только хаос и бессмыслица, которой мы придаем какой-то упорядоченный вид. Поэтому материя может «исчезнуть» по нашему велению или хотению.

Жижек сам, в одной незначительной статье, необычно емко и точно определяет свое кредо:

« Если вкратце, то для меня базовым онтологическим фактом является напряжение между конечной беспредметной пустотой/разломом и нашими (человечества) попытками придать этой хаотичной пустоте хоть какое-то универсальное значение». (6)

Идеализм Жижека тесно связан с его иррационализмом. Поскольку бессмыслица и хаос лежат в основе бытия, то спасается он на уютном островке интерсубъективности, который не потонул в океане хаоса необъяснимым образом. Или, может быть, благодаря чрезвычайной ловкости философа, прекрасно знающего, что только искусное жонглирование смыслами может сегодня привлечь мыслящую публику?

Именно эта двойственность позволяет ему быть похожим на марксиста. Домарксовский материализм часто страдал теми противоречиями, которые описал Г.Плеханов :

«Когда у них заходила речь об историческом развитии человечества, они забывали свой сенсуалистический взгляд на «человека» вообще и, подобно всем «просветителям» того времени, твердили, что мир (т. е. общественные отношения людей) управляется мнениями (c“est l”opinion qui gouverne le monde) . В этом заключается коренное противоречие, которым страдал материализм XVIII века…» (12, 4)

Упрощенно это называлось материализм снизу и идеализм сверху. В XX веке появился прямо противоположный феномен. Если брать того же Богданова, то он был историческим материалистом, то есть материалистом «сверху», но идеалистом «снизу».

Так и Жижек может апеллировать к положениям исторического материализма, при этом по сути оставаясь идеалистом и иррационалистом. Мы можем наблюдать также раскол между словом и делом — черта, свойственная не только Жижеку , поскольку является устойчивой характеристикой определенных классов, слоев населения и исторических эпох. Двойственность — неискоренимая черта мировоззрения Жижека, ставшая чертой личности, ее поведения и способа аргументации.

Например, Жижек в «Хрупком абсолюте» справедливо отмечает, что для капиталистической системы « перверсии больше не носят губительный характер: шокирующие эксцессы теперь являются неотъемлемой частью самой системы» (5, 62) Далее он утверждает, что постмодернистское искусство, в отличие от модернистского уже спокойно стало частью системы. Хотя, уже начиная с Плеханова, отношение к модернистскому искусству было в среде марксистов настороженным и даже отрицательным, во многом, в силу того, что в модернизме уже тогда виделся эксцесс, который станет частью системы. Наиболее отчетливо и остро это выразил М.Лифшиц в своем памфлете «Почему я не модернист?». Ближе к концу памфлета Лифшиц пишет:

«Цезарь умиляется перед священной толпой, коммунисту толпа, ослепленная мифом не нужна. Ему нужен народ, состоящий из сознательных личностей. Освобождение каждого есть условие освобождение всех, сказано в “Коммунистическом манифесте” Вот почему я против так называемой новой эстетики, несущей под внешним обликом новизны массу старых, жестоких идей».(9, 55)

Интересно обратить внимание на тот факт, что после известного перформанса «Pussy RIOT», Жижек вел весьма доброжелательную переписку с участниками группы и не открыл им столь простой для него самого истины. Спустя много времени, мы можем видеть, что участницы группы, хоть им пришлось претерпеть от российских властей, стали популярны, название группы уже бренд, их творчество освещается всеми средствами современной интеллектуальной рекламы и привлекает гораздо больше внимания, чем до того самого «эксцесса». В общем, они стали частью системы и даже жить им в этой системе стало, вероятнее всего, если не комфортнее, то явно — занимательнее, одним словом, не скучно.

Как Жижеку удается совмещать обе позиции? Ответ можно найти у самого Жижека :

«Именно так должна совершаться подлинная “культурная революция” — не целясь в самих индивидов, не пытаясь “перевоспитать” их, “изменить их реакционные установки”, но лишая индивидов опоры в виде “большого Другого”, институционализированного символического порядка». (6)

Но разве не нашла упомянутая скандальная группа, демонстрирующая бунт ради бунта, опору именно в «институционализированном символическом порядке» современности, причем, благодаря недвусмысленной поддержке актов намеренного, «провокативного» безумия со стороны Жижека тоже?

В Жижеке две души. Одна душа говорит, что с точки зрения исторического материализма такие «подрывы» ничего не решают, но другая душа провозглашает, что в этом бессмысленном мире только бессмысленное действие, только иррациональный бунт приведет к чему-то осмысленному. К услугам этой второй души — все средства массовой пропаганды, все университетские аудитории современного мира.

Тема бессмысленности реально существующего, бессмысленности объективной реальности (и даже — отсутствия таковой) является довольно частой в сочинениях Жижека. Не исключением является и тема бессмысленности жертвы Христа. Жижек в «Хрупком абсолюте» весьма ловко и убедительно критикует распространенные истолкования жертвы Христа. Если Христос просто «оплатил» или «погасил» грехи человечества от имени самого человечества перед Богом, то тогда непонятно, является ли Бог злым и ревнивым, чтобы требовать такой оплаты? И если Новый завет порывает с логикой «око за око, зуб за зуб», то почему этого нельзя было сделать без посредника в виде Христа? В конечном счете, Жижек приходит к тому, к чему пришел при истолковании гегелевской философии религии — Христос приносит себя в жертву, чтобы перестать быть трансцендентным божеством и стать Святым Духом в общине. Сомнительность такой трактовки оговаривалась выше.

Убедителен Жижек в том, что любое утилитарное истолкование жертвы Христа — само становится бессмыслицей. Но значит ли это, что в принципе эта жертва бессмысленна? Сам Жижек говорит, что эта жертва есть «ненужный, лишний, неоправданный жест», который, однако, именно своей неоправданностью отменяет логику баланса греха и искупления (сама эта логика, как говорит Жижек греховна) — и тем самым, то есть своей спонтанной, непосредственной жертвенностью, лишенной своекорыстного расчета, — позволяет прорвать этот замкнутый круг и дать возможность Новому началу. Но разве не такова, например, жертвенность Чернышевского, презирающего всякие разговоры о жертве, поскольку они лицемерны? Разве смысл истинной, нелицемерной и вроде бы оказавшейся совсем не нужной, бесполезной жертвы, принесенной Христом и русскими революционерами-материалистами, был ими сконструирован как нравоучительный рассказ, в который заранее вложена «мораль басни»? Ничего подобного не было — просто свершились некие события, в которые не было заранее заложено ничего поучительного, «метафизического». Более того, эмпирическая бессмыслица жертвы Христа была вроде бы очевидна. Но перед нами такая видимая «бессмысленность» и контингентность, которые странным образом позволили человечеству понять что-то очень важное, чего оно не понимало до этой жертвы.

Любопытна мысль Жижека, что Христос правда, по-настоящему, страдал, и страдал не только во время казни, но и перед ней, сомневался, в общем вел себя как человек. Здесь связывается идея любви и равенства. Христиане не могли бы любить Христа, если бы тот был чем — то вроде совершенного киборга, который без колебаний пошел на жертвы. Перед таким феноменом можно преклоняться, восхищаться, быть фанатично преданным, но никак не любить. Более того, этот смысл вполне земной, нельзя человеческой любовью любить нечто исключительно совершенное. Безмерный разрыв между людьми убивает подлинно человеческие чувства.

Но и здесь Жижек проявляет свою двойственность. Говоря об идее равенства всех людей, которая зародилась в христианстве, Гегель реалистично подмечает, что от идеи до ее конкретного воплощения может пройти очень долгое время. Очевидно, что если даже Гегель видел серьезный зазор между идеей и действительностью, то не может не видеть этого человек близкий к марксизму. Какое именно равенство и о какой любви идет речь, если мы говорим о марксистском понимании этих идей? Жижек не только молчит, но, по сути, отменяет эти идеи для марксизма.

Так, говоря о Ленине, Жижек пишет:

«Как человек, Ленин, несомненно, стоял на определенных радикальных этических позициях. После первого серьезного удара, 25 мая 1922 года, когда правая часть его тела оказалась парализованной, когда он на время даже лишился дара речи, Ленин понял, что его активная политическая жизнь подошла к концу и попросил у Сталина яд, чтобы покончить с собой. Сталин доложил об этом в Политбюро, которое проголосовало против желания Ленина. Разве этот факт не свидетельствует об уникальной революционной позиции полной самоинструментализации во имя истории?» (4,75)

Трудно спорить с тем, что Ленин был самоотверженный революционер, но Жижек сроит из Ленина какого-то сверх-человека или киборга, в лучших традициях сталинской пропаганды. Почему не обратить внимания на то, что как человек Ленин имел не только радикальную этическую позицию, которую ему приписывает Жижек, но и нервы, способность чувствовать, страдать и даже просто плакать? По воспоминаниям современников, Ленин после удара действительно плакал. Разве обычный человек, находясь в столь отчаянном положении, не может в самые трудные минуты захотеть умереть? «Самоинструментализация» здесь совершенно не уместная гипотеза, которая только обесчеловечивает образ Ленина и делает его предметом поклонения. Здесь, конечно, не идет речь о любви к Ленину на христианский мотив, речь идет о человеческом отношении к личности, которая, конечно, удивительна и гениальна, но все же это личность — обыкновенный, нормальный конечный человек.

Именно в этом смысле можно проводить равенство между фигурами историческими и обычными людьми. Это не означает вульгарного панибратства, скорее это способ, как все же возможно равенство, при фактическом неравенстве. Если обычный человек может свободно, без истерического обожествления или столь же истерического умаления достоинств исторической фигуры, вести с ней разумный диалог, понимать ее мысль, и обогащать тем самым свою собственную, то это уже некоторое равенство. Со «сверхчеловеком» такое невозможно. Все это без большого труда читатель может перенести и на обычные отношения между людьми.

Может ли на этой платформе объединиться христианство и марксизм? А именно на том, что Христос для христиан, как и материя для марксистов, не просто некоторая коллективная условность? Как и смысл самого мира. Что, несмотря на разногласия, между теми и другими есть серьезные точки соприкосновения, а не только условные жесты? И наконец, могут ли христиане и марксисты обсуждать проблему истины, даже абсолютной истины и прийти если не к полному согласию и пониманию, то к настоящему уважению позиций друг друга? Потребность в этом явно есть.

Не случайность, что одна из книжек Жижека называется «Хрупкий абсолют». Однако никого абсолюта в ней нет, пусть даже хрупкого. Это все та же « Кока-кола» без кофеина. Изысканно упакованная пустота. Но изысканная упаковка сама по себе симптом. Упаковка обычно привлекает внимание. ХХ век прошел во многом под знаменем секулярной философии, и марксизм, в общем и целом не может этого не приветствовать. Но вместе с секуляризацией пришел бескрайний релятивизм, иррационализм, псевдо-рациональный позитивизм и прочие вещи, которые выбивают всякую почву из–под ног у людей которые пытаются мыслить по-настоящему. Любой иррационализм, в особенности — леворадикального толка, не только убивает в конечном счете мышление, но и ведет либо к квиетизму, либо к своей противоположности — бездумному активизму. Так или иначе, потребность возвращения чего-то абсолютного в современную, свободную от догм, секулярную мысль многими религиозными и не религиозными мыслителями чувствуется.

Не стал исключением и Славой Жижек. Но при внимательном рассмотрении обнаруживается, что все у Жижека игра ума, серьезно может быть лишь утверждение Пустоты и бессмысленности мира. По сути это тот же интегрированный бунт, который Жижек описывает в искусстве, только на этот раз в философии. Система прекрасно уживается с такой философией, которая делает гражданина либо просто обывателем, либо разъяренным обывателем, который бездумно крушит все подряд и в конечном итоге терпит позорное поражение, но не как Христос, да и уже с утилитарным смыслом, на который он может изначально не рассчитывал.

Литература:

1. Гегель Г.Ф. Философия религии. Т 2 М.1977

2. Жижек С. 13 опытов о Ленине URL http://www.plam.ru/hist/13_opytov_o_lenine/p12.php

3. Жижек С. Еще раз о Джокере: от аполитичного нигилизма к новым левым, или почему Трамп — не Джокер. URL https://syg.ma/@natalia-rybalko/slavoi-zhizhiek-ieshchie-raz-o-dzhokierie-ot-apolitichnogho-nighilizma-k-novym-lievym-ili-pochiemu-tramp-nie-dzhokier

4. Жижек С. Монструозность Христа. М.2020

5. Жижек. С. Хрупкий Абсолют .Спб 2020

6. Зыгмонт А…И Смерть Бога против квадратуры Троицы URL https://gorky.media/reviews/smert-boga-protiv-kvadratury-troitsy/

7. Ленин В.И. Материализм и Эмпириокритицизм. ПСС Т.18 М.1973

8. Лифшиц. М.А. Диалог с Эвальдом Ильенковым.

9. Лифшиц М.А. Почему я не модернист? М.2009

10. Лукач Д. Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества. М. 1987

11. Маркс. К. Капитал. Изб.соч. Т. 7 М.1987

12. Плеханов Г.В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю. Ленинград. 1933