Предисловие

Карл Поланьи (1886–1964) занимает особое место в истории современной политической и социальной мысли. Несмотря на то, что он однозначно принадлежит к «людям XX века», с их драматическим опытом проигранных революций, геноцидов и мировых войн, его бескомпромиссная критика рыночного общества оказалась исключительно востребована в современную эпоху неолиберализма (1). Его главный текст, «Великая трансформация», был написан в начале 1940-х годов практически как развернутый апокалиптический манифест, подводящий черту под тем, что сам Поланьи называл «цивилизацией XIX» — утопией саморегулируемого рынка, подчинившей себе все многообразие человеческого общества (2). Согласно Поланьи, эта цивилизация уникальна и представляет собой разрыв с предшествующей историей, так как впервые превратила рынок из социальной функции в стремящуюся к тотальности систему. Из части, подчиненной целому (обществу), экономика сама стала целым, по отношению к которому весь остальной мир человека — труд, земля, вода, жилище и так далее — выступает как отдельные, встроенные в нее элементы. Такой переворот для Поланьи не был ни неизбежен, ни необходим. В отличие от Маркса, Поланьи отказывается признать за капитализмом прогрессивное содержание, лишая его какого-либо телеологического оправдания. Рыночное общество не представляет для него «момент» исторического становления и не синхронизировано с необходимостью развития науки и технологий (которые могли бы занять совсем другое место по отношению к общественному целому). «Великая трансформация» рубежа XVIII–XIX стала возможна благодаря победе идеи экономики, которая вначале завоевывает сознание элит, чтобы затем стать всеобщим законом.

Однако финальное торжество этой «сатанинской мельницы», перемалывающей социальность на атомы, будет означать катастрофу для человечества, на пути которой в самых разных формах — от рабочего движения до государственной протекционистской политики — встает обороняющееся общество. Именно эта непрекращающаяся борьба (или «двойное движение», в терминологии Поланьи) сопровождает историю современного порядка. «Цивилизация XIX века», таким образом, оказывается не гомогенной, но постоянно рождает вызовы самой себе (интересно, что Поланьи в период жизни в Британии общался с Арнольдом Тойнби и, вероятно, отчасти заимствовал у него идею цивилизационного «вызова»(3)). Для Поланьи рыночная цивилизация, не являясь необходимой частью универсальной истории, следует своей собственной судьбе, определяемой ее главным персонажем — «экономическим человеком», обреченным на гибель (так же, как «фаустовская душа» Запада у Освальда Шпенглера). Конструкция «экономического человека», движимого эгоизмом и противостоящего другим в экспансии собственного голого интереса, представляется в рамках рыночной утопии как чистое выражение природы, не поддающейся изменению.

Именно эта природа выступает как фундамент «политики неверия», о которой пишет Поланьи в своем раннем эссе, публикуемым на русском впервые в этом номере «Художественного журнала». Объектом его критики, как можно заметить, выступает не только рыночное общество, но и советский социализм. Главный порок большевизма, с точки зрения Поланьи, парадоксальным образом состоит в его неготовности порвать с логикой саморегулируемого рынка: основанная на интересе, «злая» природа человека здесь также признается в качестве неизменной, а ее рациональное ограничение делегируется возвышающимся над ней институтам (или «этическому государству», по выражению Антонио Грамши). Позже развивая эту мысль в «Великой трансформации», Поланьи ставил русский 1917 в один ряд с Французской революцией, которая также стремилась к «воспитанию» общества посредством просвещенной диктатуры. Эта критика советского проекта, однако, бесконечно далека от любых версий либерализма, так как Поланьи волнует не защита индивидуальной свободы «экономического человека» от посягательств государства, но необходимость радикально изменить отношения между обществом и рынком. Поэтому Поланьи, так критиковавший большевизм, почти восторженно говорит в «Великой трансформации» о переходе СССР к плановой экономике в конце 1920-х. Ведь несмотря на все недостатки и диспропорции советского плана, именно он дает надежду на глобальное преодоление рыночной цивилизации, уверенно идущей к экономической и военной катастрофе.

Два типа политики — веры и неверия — описанные в представленном ниже эссе, для Поланьи соответствуют двум типам свободы, борьба которых составляет трагическое содержание рыночной цивилизации и определяет органический конфликт между демократией и рынком. Так как сама идея рынка основана на постепенном поглощении политики экономикой, любые формы примирения демократии и рынка носили характер временных неустойчивых компромиссов. В своем известном эссе «Фашистский вирус» Поланьи писал, что фашизм всегда от имени «коллективизма» атакует «индивидуализм» — то есть личность, не встроенную в законы природы, создающие биологическое единство организма нации (4). Личность, которую фашизм стремится растворить в безличном механизме слитой с государством экономики, представляет собой момент свободы, несводимый к животной природе и власти эгоистического интереса. Это свобода восстания против любой предписанной репрессивной «природы», свобода творить самого себя, разрушая любые рамки обстоятельств и чистой имманентности. Именно такое представление об индивидуальности лежит в основе и христианства, и социализма, а трансформация человеческой природы остается фундаментальной задачей любых освободительных теорий. Такая постановка вопроса по-новому открывает известный тезис о противостоянии цивилизации и культуры, в котором первая выступает как воспроизводство завершенных и стремящихся к собственной гибели отчужденных алгоритмов, а вторая — как саморазвитие, постоянно стремящееся к их преодолению.

Итак, «политика веры», о которой пишет Поланьи, представляет собой не идеалистическое убеждение, отличное от опытного знания (то есть неумолимых «законов экономики»), но иное знание и иной опыт, укорененные в самой ткани истории человеческого общества. Сражение между этими двумя пониманиями свободы разворачивается везде, где социальное защищает себя от поглощения рынком и превращения в товар того, что составляло часть жизненного мира. Эта борьба проявляет себя и в сопротивлении коммодификации публичных пространств и окружающей среды, и в защите социальных прав, и в спасении искусства от полного подчинения логике товара.

Илья Будрайтскис

Политика веры и политика безверия

Существуют два мировоззрения, которые породили два типа политики, использующих разные методологии: веры и безверия.

Политика безверия надеется прийти к своей цели, сущностно не меняя людей, тогда как политика веры не видит возможности достичь подлиного прогресса без развития и совершенствования человека. Различие между ними носит фундаментальный характер — их разделяет мировоззренческая пропасть.

Политика безверия по своей сути пессимистична. Ее основные направления — реакционная политика и политика марксистская, имея общую предпосылку —убежденность в неизменности человеческой природы, что и является истинной сутью политики — тем не менее, приходят к разным выводам. Обращаясь к неизменному характеру человеческой природы, реакционная политика настаивает на сохранении социального статус-кво. Современный пессимизм ставит новые цели, но, обращаясь к изменчивой человеческой природе, утверждает, что политическая жизнь должна быть согласована с этой фундаментальной догмой политики веры и политики безверия.

Из этого неизбежно возникает вера в магическую роль институтов; в то, что подобные органы власти необходимы, поскольку гарантируют обществу материальные, моральные и интеллектуальные ресурсы, не прибегая к попыткам менять природу людей. Ведь в противном случае эти ресурсы были бы достижимы только в качестве награды за более высокий уровень альтруизма, взаимной терпимости и поддержки, чем те, что существуют сегодня. Идолом этой обожествляющей институты политики непременно становится государство. Всемогущее и всезнающее государство, которое в идеале должно нести ответственность не только за обороноспобность, общественную безопасность и экономику, но и за организацию частной жизни, управление культурной сферой и за досмотр за индивидуальным сознанием. Политика безверия считает политику веры бессмысленной и декларативной, не принимающей в расчет сущность человеческой природы. Последним словом реакционной политики является принуждение и диктатура, которые, по словам Ленина, рано или поздно приучат людей к благу.

Этот пессимизм — суть истинный смысл детерминистского миропонимания нашего времени. Доверие к принудительному развитию, а не к добровольному совершенствованию свободы остается пессимистичным, даже если оно преисполнено надежды, что путь этот принесет лишь добрые плоды. Генри Джордж называл это «преисполненным надежды фатализмом». Ибо мировоззренчески оптимизм и пессимизм отличаются друг от друга не восприятием мира, а суждением о человеке.

Испытанием этого мировоззрения на прочность, помимо марксистских доктрин и программ социал-демократии, стала русская революция. Отсутствие веры — это то, что разделяют русские революционеры и западная цивилизация. Прежде чем перейти к обсуждению мировоззрения и методологии политики веры, рассмотрим практические последствия политики безверия. Суть социализма заключается в том, что он выступает за бОльшие равенство и свободу, чем те, что существуют в настоящее время. В этом его правда и сила. Если мы отрицаем справедливость и добродетель этих идеалов равенства и свободы, то никакая социология, экономика, статистика или эволюционная теория не могут, в нашем понимании, сделать социалистическое общество более предпочтительным и достойным, чем, например, индийская кастовая система. Обещание всеобщего благосостояния было бы слабым аргументом в его пользу. Ибо, если кто-то видит основную идею в стремлении к благосостоянию, то тем самым он признает право на эгоизм, а эгоизм, в свою очередь, требует достижения собственного благополучия, а не благополучия ближнего. Итог — не солидарность, а уклонение, коррупция и ростовщичество вместо трудовой этики, позиционирование себя выше других вместо ниспровержения капиталистического общества.

Достижение подлинной свободы и всеобщего равенства возможно лишь в том случае, если будут признаны идеалы свободы и равенства. Следовательно, не может быть социалистом тот, кто не стал им во имя человеческих идеалов.

Такова природа политики безверия — она не верит в силу идеалов. Сознательно или нет, реакционеры используют их для достижения своих классовых целей. Они лишили религию ее истинного предназначения и усыпили сознание. Современные марксистские догматики ведут себя более честно и открыто. Путая желание следовать идеалам с приверженностью идеализму, марксисты, когда дело касается политики, не желают слышать тех, кто опирается на идеалы, называя их последователями мелкобуржуазной идеологии. Конечно, они тщательно скрывают, что в глубине души именно эти мелкобуржуазные идеалы, дающие им силы для борьбы и решимость, являются источником их непоколебимой веры в окончательную победу. Однако от народных масс они требуют полностью противоположного.

Но насколько бы они ни были лишены веры в хорошие времена, во времена тяжелые политика безверия превращается в политику веры. Насколько люди недоверчивы и критично настроены, когда дело касается нравственных добродетелей, настолько же они наивны, когда речь заходит о зле. Так один из персонажей Диккенса испытывает бесконечное недоверие при виде малейшего проявления идеализма, но до простодушия доверчив, когда подозревает, что кто-то замышляет нечто дурное. Возбуждение зависти и жажды наживы, разжигание ненависти, возрождение классовой вражды и ее повсеместная проекция в самых смелых интерпретациях — все это становится волшебными инструментами в руках политиков безверья; они обещают новаторские результаты, способные решить все проблемы. Естественным продолжением этой слепой веры является суеверная вера в насилие. Они преувеличивают эффективность применения силы. Когда речь заходит о благе, что, по их мнению, дает право на ее применения, человеческая природа, которую они объявляют неизменной, становится для них сродни пластилину. Если они получают контроль над двумя или тремя из бесчисленных жизненных функций, то чувствуют себя хозяевами множества разнообразных возможностей… За деревьями они не видят леса.

Однако борьба за абсолютные цели, основанная на релятивистских взглядах, подобна попытке вывести квадратуру круга. Ни индивидуум, ни массы не могут поддерживать себя в борьбе за отдаленные цели, если ими ничто не движет, если нет внутренней силы, которая заставляет их идти вперед. Самой распространенной формой человеческой организации является та, которая создается объединяющей силой идей. Общие идеалы творят невидимое сообщество, которое становится реальностью. Те, кто ссылается на индивидуальные интересы, исходят из интересов частных; ибо общие интересы человечества — это то, что мы обычно называем идеалами.

Пренебрежительное отношение к идеалам и просто идеализму в чистом виде, как к глупому актерству, лицемерию или беспомощной наивности, проистекает из сути марксистской философии. Ее политическая работа в России должна была убедить народные массы в том, что это нечто большее, чем просто теоретическая позиция. Равенство, свобода и братство превратились в контрреволюционные лозунги. Вместо того, чтобы противопоставить этим якобы устаревшим идеалам нечто более высокое, большевики заявили о своем презрении и отрицании всех высших идеалов во имя нового и непонятного — лишенного какого-либо обоснования — материалистического имморализма. Избирательное право оказалось основанным на принципе непрямых выборов и плюрализме. Ограничение свободы прессы, объединений и собраний, создание однопартийной системы, ущемление местной автономии, политизация правосудия и различные формы материального и морального террора должны были доказать всем, что новый мир в процессе становления радикальным образом разрушает жалкие традиции идеализма. После чего можно объявить народу о новых идеалах, замаскированных под материалистическую форму: но все человеческие идеалы питаются от общего корня, и тот, кто его разрушает, не может ожидать, что дерево будет плодоносить.

Можно смело утверждать — то, чего добились российские коммунисты, произошло в результате невольного и бессознательного отказа от пессимистического и бесчеловечного мировоззрения. Весь их героизм и жертвы оказались напрасными из–за того, что они не смогли достучаться до идеалов и морали, являющихся гарантией устойчивого развития. Конечно, они не сумели это сделать, поскольку сами отрицали их правомерность и действенность по «теоретическим причинам»! Но оковы рабства могут быть сброшены лишь во имя идеала свободы; тирании может прийти на смену только признание права человека на самоопределение, а народ не способен встать на путь самопожертвования под знаком эгоизма. Только в пробуждении сознания человека объединяются чаяния всего человечества; идеи перевариваются поодиночке и независимо друг от друга.

***

Политика веры — и в этом заключается суть вопроса — верит не в изменчивость человеческой природы, а в способность человека к переменам.

Нам не следует останавливаться на проблеме человеческой природы. Нам следует отказаться от обсуждения этой темы. Вопрос этот слишком туманный и расплывчатый, чтобы оказаться полезным в достижении важных целей, которые здесь обсуждаются. Будущее человечества, его универсальную веру нельзя отдавать во власть экономической теории или законов физики, не говоря уже об общих философских трюизмах. Ведь политика оптимизма не основывается на «человеческой природе».

Пусть все останется как есть; люди меняются сами по себе. Это изменение может быть «незначительным», оно может произойти как само собой разумеющееся, и оно не должно затрагивать человеческую «природу»…. Но ясно одно: именно этот процесс перемен делает человека единственным в своем роде. Политика — это практическое занятие; практика относится к учению о прогрессе. Что касается вопроса, из чего в действительности состоит сущность, побуждающая человека к переменам, его раздувают именно марксисты, конечно, в насмешливом и уничижительном тоне, поскольку это не что иное, как так называемые «идеологии» в отношении людей.

Взгляды и ценностные суждения людей, осознанные цели и идеи, наделяющие эти цели легитимностью, меняются вместе с ходом истории — и это является неопровержимой истиной. Правда заключается в том, что в течение короткого промежутка времени без очевидных на то объективных причин человеческое сознание может внезапно повернуться в новом направлении. Это зависит от образования, Bildung’а, эрудиции, просвещения, пропаганды и активной организационной и совместной работы. Соответственно, политика веры — это политика, признающая, что без изменения личности (гуманистического образования, теоретических убеждений и, прежде всего, нравственных примеров: усилий, направленных на то, чтобы радикальным образом изменить взгляды, ценностные ориентиры, идеи и идеалы человека) ни одна институция не может гарантировать достижения наших общих целей.

Эгоистичная мотивация способна защитить лишь личные материальные интересы человека. Общие материальные интересы масс могут удовлетворяться только в результате совместных усилий. И совокупность этих общих усилий основана, как и в каждом человеческом сообществе, на организующей силе идей. Поэтому давайте не будем пытаться слишком глубоко погружаться в причины, позволяющие связать общие идеалы человечества с материальными интересами широких масс. Естественно, интересы человека включены в перечень человеческих ценностей. Но они служат целям сообщества в той мере, в какой осознание общих материальных интересов направляет людей на путь общности и идеалов. По этой причине политика веры всегда делает акцент на теоретической пропаганде.

Все партийные школы, конечно, бессмысленны там, где учение ложно само по себе. Такое образование может, в лучшем случае, привести лишь к скромному увеличению числа неверующих политиков. Те, кто сам не способен понять социализм, не могут дать ему настоящую, основанную на теории, оценку. Все их рвение и энтузиазм напрасны, поскольку не исходят из древнего источника праведных идей. Интерес к научным истинам и верная страсть к партийной и профсоюзной работе сами по себе являются ценностями, но это не те ценности, во имя которых можно требовать от человеческих душ величайших жертв. В этом ключе даже самая упорная массово-просветительская работа остается реакционной; ибо какие идеи могут быть созданы мировым движением, основная доктрина которого приводит к отрицанию собственного значения и вечной ценности ?!

Действительно, рабочие массы должны быть организованы вокруг защиты и удовлетворения своих материальных интересов. Мы должны пробудить в них осознание их классового положения. Но оно должно быть основано на прочном фундаменте духовной истины. Только так можно победить в борьбе за общие интересы. Потому что настойчивость в решающем вопросе — в итоге именно она всегда определяет правильность или ошибочность избранного пути — требует не только физической, идеологической и материальной жертв, часто выходящих за рамки одних лишь финансовых и социальных затрат, не только утраты свободы, но и самой жизни, поставленной на кон. Принесение в жертву материальных интересов, если это касается жизни целого поколения, никогда не может быть основано на меркантильных мотивах.

На этом фоне какими мелочными и недалекими выглядят организационные приемы безверия! Даже если удалось «мобилизовать», «распустить партию путем голосования» или «вооружить» профсоюзы, партии или революционные движения, остается вопрос — действительно ли мы привлекли на свою сторону этих людей, действительно ли они преданы нам, можем ли мы на них рассчитывать? Мы лишь получили несколько крон из их кошельков, несколько минут их времени или максимум несколько фраз из их уст — ничего больше. Они представляют собой гигантское дерево, тонкие ветки которого соединяют лишь несколько листьев. При малейшем давлении лист разрывается, и организационную сеть больше ничто не связывает.

«Люди, не бойтесь! — говорят политики безверия. — Мы не проповедуем новую нравственность, мы не требуем от вас, чтобы вы стали менее эгоистичными и более общительными. Мы прекрасно знаем, что, в сущности, вы эгоистичны и злы, и мы признаем железный закон неизменности человеческой природы. Поэтому мы обращаемся именно к вашему эгоизму и злому началу, говоря следующее: участвуйте в том или ином банальном действии, и мы искренне обещаем, что общество во всей его полноте станет царством истины и любви. Голосуйте в тот или иной день, ставя галочку в том или ином разноцветном бюллетене, платите ту или иную сумму, стреляйте в кого бы мы ни указали, и мы обещаем вам, что если вы все это сделаете, то сможете оставаться эгоистичными и злыми. И все же общество, состоящее из вас самих, при этом радикальным образом изменится. Если вы воспримете это как чудо, пусть так и будет, но эта чудодейственная сила, которая приходит вместе с цветным бюллетенем, особым порядком расчетов и особыми видами убийств, несет в себе разгадку победы социализма!» Сегодня во всей Европе с этими словами обращаются к людям политики безверия. Но те, к кому они обращаются, не имея веры, повернутся к ним спиной при первом же крике петуха. Это материалистическая точка зрения, в сущности, отрицающая нравственные идеалы, потерпела в России крах.

***

Эти выводы ставят перед современным поколением задачи огромного масштаба. Суть прогрессивной идеологии должна быть фундаментальным образом пересмотрена. Недостаточно отвергнуть схоластические образцы ортодоксального марксизма, точно и конструктивно реформировать программы рабоче-крестьянских партий, поставить социализм на новую экономическую и историко-философскую основу. Мы должны искоренить в себе любой пессимизм, в котором нет веры и содержания, в том числе семена любой, по сути, бесчеловечной идеологии, и мужественно, несмотря на детерминистические суеверия, встать на путь единственно верной и практической политики веры, направленной на преобразование не только институтов, но и отдельных личностей.

Карл Поланьи

Перевод Анны Ликальтер

Этот текст публикуется в сокращении; перевод сделан по: Believing and unbelieving politics // Karl PolanyiHungarian writings, Manchester University Press, 2016. Р.101–107.

Впервые он был опубликован в Художественном Журнале №113 (2020).

Примечания

1 Так, Поланьи оказывается принципиальным автором для таких разных критиков неолиберализма, как Дэвид Харви и Шанталь Муфф. Например: Burawoy М. Marxism after Polanyi // Marxisms in the 21st. Century. Johannesburg, South Africa, Wits University Press, 2013. Р. 34–52; Lange В. From Polanyi to discourse theory // From Economy to Society? Perspectives on Transnational Risk Regulation. Studies in Law, Politics, and Society, Vol. 62, 2013. Р. 73–101.

2 Поланьи К. Великая трансформация: Политические и экономические истоки нашего времени. СПб: Алетейя, 2002.

3 Dale G. Karl Polanyi. A life on the Left. N-Y: 2016. Р. 225.

4 Polanyi К. The Fascist Virus (Karl Polanyi Archive, Con_18_Fol_08).