Дано:

случилась тут в Петербурге некая лаборатория. Там был показан некий спектакль некоего начинающего режиссера по пьесе “Человек из Подольска”. Показан разово — эдакий смотр-презентация “юных” талантов.

На этом спектакле актеры вытащили зрителей со сцены со словами в духе “не бойтесь, ничего страшного, это ненадолго”, а в итоге их заковали в игрушечные наручники, приложили к столу, и актеры в полицейской форме на них орали “смотри в глаза, когда я с тобой разговариваю, и отвечай по тексту”, при этом оглушительно били по столу полицейскими дубинками, расставляли зрителям ноги на ширине плеч и какое-то подобие обыска производили. Как-будто этого было мало — происходящее еще и в сеть транслировали.

Все это со слов Оксаны Кушляевой, редактора Петербургского театрального журнала. Если кому нужны подробности, они в красках изложены тут.

Тот пост собрал массу комментариев и реакций различных театральных деятелей и представителей театрального сообщества. И вроде там даже мнения не разошлись — очевидно, что унижение в театре недопустимо и никак не может быть оправдано.

Но блогинг про работу не столько с театральным сообществом, сколько со зрителем.

И теперь, прямо сейчас я вижу как этот случай подается под приправой в духе “вот он какой — современный театр” и “вот к чему все придет”, если тенденции “современного театра” сохранятся и дойдут до логического конца.

Понятно, что людей, театром пристально не интересующихся, случившееся на том показе преимущественно шокирует. Это очень логичная реакция. Все это шокирует не только их. Но, к сожалению, весь этот шок тенденциозно выражается в “совсем в этих современных спектаклях с ума посходили”.

Понятно, что мой голос потонет сейчас в волне возмущений и мнений,

но мне важно просто зафиксировать следующее:

1. Случившееся — не пример “современного” театра. Это пример чудовищно плохого театра.

2. Поставил этот “спектакль” начинающий режиссер, который очевидно ошибся и которого занесло. По его словам, он хотел передать ненависть к системе и дать зрителям опыт “переживания” унижений, которые мы испытываем от этой системы каждый день. Получился эффект обратный. Он лишь буквально репродуцировал это насилие, художественно его мало обработав.

И возможно этот режиссер сейчас сидит, не видит проблемы в случившемся — и тогда мне его просто жаль. Но я искренне ему сочувствую, если он ошибся в поиске, перешел границы неосознанно, и теперь эта история повлияет на его карьеру (неважно каким образом: будет ли он гнуть свою линию и класть зрителей лицом в пол дальше всю оставшуюся жизнь или напротив навсегда прекратит заниматься режиссурой и впадет в депрессию).

3. На обсуждении после спектакля были зрители, которые говорили, что это — очень здорово. Что хорошо, что не актеров “пытали”, а ничего не подозревающих зрителей. Не было дистанции. Это, мол, круто. Однако никаких заключений в духе “вот куда катятся современные зрители” никто, к счастью, не выводит.

4. Девушке Оксане, которая подняла эту тему, начали предъявлять претензии в духе “а чего же ты не остановила происходящее, ты же — эксперт?”. Но как раз зритель не обязан быть Конаном Варваром в театре. “Эксперт” вообще, как правило, старается “досмотреть любой ценой”, не влияя на происходящее. И в конце концов, каждый имеет право растеряться, когда ему хамят, когда его унижают. Особенно в театре, где он этого априори не очень ожидает. Оксане (хотя мы и незнакомы) я выражаю свою поддержку и сочувствие.

5. Ну и последнее.

Собственно про “современный” театр. Я не буду тут вдаваться в скучные разговоры о том, что любой театр в одно с нами время — современный. Что границ между добрым и вечным “классическим” и радикальным и резким “современным” нет. Это — отдельная тема.

Давайте я тут для наглядности это “бытовое” разделение сохраню, отталкиваясь от формулы, что “поиск новой театральной формы” — это “современный театр”.

Так вот сначала несколько “забавных” историй:

— когда-то меня облили водой в так называемом “классическом” театре у классического режиссера. Не сильно. Но я был немного шокирован, а наряд — подпорчен.

— один раз на другом “классическом” спектакле мне в голову прилетел элемент декорации (его крутили над моей головой и, конечно, он оторвался) — благо он был нетяжёлый. Но тоже было странно.

— однажды на “классическом” спектакле, который приехал на гастроли и игрался на незнакомом мне языке у меня в обмен на устройство для синхронного перевода взяли паспорт (другие опции “залога” не рассматривались). В конце мой паспорт потеряли. Его искали 25 минут. На следующий день у меня был поезд, купленный на этот паспорт.

Все эти случаи мне причинили какой-никакой материально-физический ущерб. Какие-то я пережил. Какие-то нет (до сих пор не отдаю паспорт в “залог” и пригибаюсь, когда над залом что-то летит).

А вот несколько историй с “современным театром”:

— недавно я был на иммерсионном спектакле, где актеры должны были меня трогать. Ничего критичного. Просто брать за плечи, усаживать, направлять. Там с меня вначале взяли добровольное согласие (под подпись) на то, что ко мне будут прикасаться.

— в спектакле мирового лидера современного театра Ромео Кастеллуччи “Человеческое использование человеческих существ” в отдельном пространстве практически невозможно дышать. Там сильно пахнет аммиаком. Его распыляют специально для достижения одной из художественных задач. И об этом сообщается предупреждением жирным шрифтом до покупки билетов и даже просто в описании на сайте — одной из первых строчек.

— на одном из модулей проекта “Золотой Осел” на моего знакомого матом наорал режиссер. Но опять же в первый день, в первые пять минут, он объяснил правила игры и предложил всем, кто не готов к конфликтам и потрясениям — не оставаться в зале.

— на фестиваль “Территория” в прошлом году привезли спектакль, где 15 минут надо было лежать в кровати с актрисой. Она трогала тебя и рассказывала тебе “сказку” по-матерински. О том, что тебя будут трогать и не будет ничего с “сексуальным подтекстом” сообщалось заранее.

Но!

Здесь хочется остановиться подробнее.

Меня эмоционально тот спектакль в кровати не потряс. Я его себе сам испортил — слишком много думал об условиях существования, о драматургии — короче просто запорол показ, думая все 15 минут о том, как спектакль устроен и почему вообще он — еще спектакль.

Но вместе со мной там была женщина в возрасте, которая не могла встать с постели. Она ревела. Режиссер был недалеко и, когда она вышла на подкашивающихся ногах, пытался ей помочь. Но это ничего не дало — разница языков (режиссер по-русски не говорил, коммуникация через переводчика случаю не соответствовала) сделала общение невозможным.

Я тогда эту женщину вывел и долго ее успокаивал и выслушивал. Ее психологически травмировала история “матери”. Просто попала в самую болевую точку. У нее очень сложный и травматичный бэкграунд.

Я был в таком шоке, что после написал режиссеру сообщение. Он тут же ответил и, пока был в Москве, мы встретились. Я хотел донести до него, что так нельзя. Что как теперь вот конкретно той зрительнице искать психотерапевта? А вдруг с ней что? Он очень участливо выслушал (на каком-то этапе предложил оказать любую поддержку), но выяснилось, что женщина прожила травму и ей стало легче. Даже сильно легче, чем до этого.

Это все к чему?

Не к тому, что “классический театр” — плохо, а “современный” — хорошо.

А к тому, что театр вообще давно границу физического насилия, прикосновений и рисков решил. Они возможны лишь с добровольного согласия зрителя. Если он добровольно идет на это — никаких проблем.

В случившемся с Оксаной согласия не было. Зрителей обманули. Сказали “недолго и нестрашно”, а в итоге — наручники, крики, дубинки, ноги на ширине плеч и все вот это. Этот спектакль — никакой не современный. Он — просто плохой.

“Современный театр”, развивая иммерсивные и психотерапевтические проекты, как раз сейчас наиболее активно работает с куда более тяжелыми и неочевидными последствиями посещения театра — психотравмами.

И это настоящий прорыв!

Прорыв не “современного” театра, а театра вообще, как эволюционирующего жанра.

Поскольку в стоимость билетов на спектакль у тебя консультации психотерапевта не входили никогда. А человек, скажем, приходил на Медею, которая убивала на сцене своих детей (очень классически), и терял сон. Или в момент страшных любовных переживаний приходил на “Евгения Онегина” и ночью резал руки от “невозможности любви”. Или, например, затравленный в детстве парень приходил на “Все оттенки голубого” и потом долго выходил из депрессии.

Театр, к сожалению, никогда от психотравмы не страховал. Как и кино. Как и живопись. Психика вообще — наиболее неизученная на сегодняшний день область медицины.

И вот театр весь (зовите вы его современным или классическим) начинает с ней работать. Предупреждать. Не переступать. Помогать.

Вопросы “можно ли физически осуществлять действия со зрителем без его согласия?” — это вообще не вопросы повестки театра.

Случай с Оксаной — вообще не тенденция, а отдельная неудача, которая обрела масштаб из–за эмпатии к самой Оксане.

Поэтому, мне сейчас лишь хочется обратить внимание вот на что:

— плохой спектакль — это плохой спектакль. Он может быть как “классический”, так и “современный”.

— в “классическом” театре вероятность словить травму не ниже, чем в “современном”.

— театр уже не первый год активно исследует границы взаимодействия со зрителем, и это — прогресс, а не путь в “пропасть”, как бы не хотелось думать, что “раньше деревья были большие”.

Пожалуйста, давайте не будем винить тех, кто получил травму, в том, что они не повели себя так, как нам кажется, что мы бы повели себя на их месте.

Давайте не травить режиссера, который мог тупо “заиграться” и дойти в своем поиске до каких-то “уродливых форм”.

И на всякий случай:

Пьеса “Человек из Подольска”, по которой тот самый спектакль с наручниками и дубинками шел, — прекрасная пьеса. Она гораздо глубже и тоньше, чем режиссер ее понял и представил (смотри пункт: “плохой спектакль — это плохой спектакль”)

___________

Источник материала и комментарии: https://www.facebook.com/inner.emigrant/posts/421189988329910

Самые свежие обзоры и обсуждения театральных и музыкальных событий всегда первыми в Facebook:
https://www.facebook.com/inner.emigrant