Про несколько расхожих заблуждений об аналитической философии
Специально для Insolarance Алексей Кардаш опровергает несколько заблуждений об аналитической философии.
Читайте эту и другие статьи на сайте Insolarance:
https://insolarance.com/a-few-common-misconceptions-about-analytic-philosophy/
Среди читателей интеллектуальных текстов порой можно встретить настороженное отношение к аналитической философии. Если попытаться обобщить выдвигаемую претензию, то она состоит в предположении о том, что аналитики атакуют право называть любые тексты и исследования философскими, выписывая из дисциплины нестрогих мыслителей и фривольные темы. Что же, на мой взгляд, тенденция выкорчевывать из философии не-философию — это привычка некоторых людей, которая в большей степени связана не с ориентацией на определенную традицию, а с реакцией на состояния этой дисциплины. Многие устаревающие философские направления воспринимают новые движения как то, что не должно называться философией. Вместе с тем рост новых направлений нередко питает ощущение недостатка философии в одноименной дисциплине.
Так или иначе, на фоне отторжения аналитической философии зачастую параллельно взрастает незнание, которое порождает странные представления и нерелевантную критику. На мой взгляд, можно сколь угодно долго упражняться в делении направлений на актуальные, живые, мертвые и забытые, но прежде этого стоит знать то, о чём вообще идёт речь. Эта статья призвана прояснить некоторые из заблуждений об аналитической философии, которые действительно были выражены в тексте, недавно вышедшем на сигме.
Разбираемая работа почти ровно делится на две части: в одной изложен ошибочный взгляд на аналитическую философию, а в другой странная критика мысленного эксперимента Джона Сёрла с позиций марксизма и диалектического материализма. Если взглянуть на другие статьи Евгения Коноплева (автора текста), то мы увидим, что круг его интересов — это небольшая часть континентальной философии. Стиль текстов — нередко догматический, призванный напомнить, что «учение Маркса всесильно, потому что верно».
Похожие неверные представления и фактические ошибки ретранслируют и некоторые другие читатели исключительно левых интеллектуалов. Поэтому в конце я коротко выскажусь о том, что мешает некоторым марксистам (как, на самом деле, и всем, кто интересуется исключительно некоторой узкой философской тематикой) понимать аналитическую философию. Замечу сразу, что факт существования аналитических марксистов указывает на то, что эта помеха не является непоправимой, а внимание к современным изысканиям полезнее диамат-некромантии.
Начинается текст про Сёрла с истории автора о том, что знакомство с аналитической философией происходило на первом курсе некого российского института. Возможно, вся вина лежит исключительно на неназванном преподавателе, ведь, как кажется, на скамье университета знакомство с аналитиками и закончилось. Так, в чём же именно автор заблуждается и какие фактические ошибки допускает?
Аналитическая философия возникла в 20-м веке, а не в 18-м. Автор пишет про традицию «от Беркли и Юма до Деннета и Чалмерса». Историко-философская ошибка здесь в том, что Беркли и Юм не относятся к аналитикам, а Деннет и Чалмерс к субъективным идеалистам (как и все реалисты, они признают существование независимой от сознания действительности). Философы 18-го века даже не являются ближайшими предтечами (коим является Готлоб Фреге). Аналитическая философия возникает в 20-м веке, а её отцами-основателями считаются Джордж Мур, Бертран Рассел и Людвиг Витгенштейн.
Аналитическая традиция начинается с критики идеализма. Поколение философов, предшествовавшее Расселу и Муру — это английские гегельянцы, абсолютные идеалисты. Их подход был мейнстримом, успешная критика которого стала первым эпизодом, когда аналитическая традиция начала оформляться в лице течения неореализма.Тогда же для аналитиков была актуальна дихотомия реализм/идеализм. Со временем идеализм стал исчезающей позицией, хотя никто и не запрещает её занимать. Ввиду общего согласия с натуралистической онтологией дихотомия сменилась на реализм/антиреализм (сюда входит не только идеалистические, но и конструктивистские, инструменталистские и другие позиции, которых может придерживаться материалист марксистского толка). Конечно, можно сказать, что советская ИЗФ понимает идеалистическую позицию иначе. Хотя, даже с её точки зрения (и в особенности с опорой на Ленина) нужно сильно лукавить, чтобы равнять идеалистов с реалистами и физикалистами, которые отрицают дуализм сознания-тела. Другой момент в том, что предлагаемый аналитиками вариант дихотомии сегодня лучше и шире охватывает проблематику.
Никто всерьез не разделяет аналитиков и континенталов только по географическому признаку. Главное, что фиксирует это разделение — разницу в способе философствования. Я уже подробно писал об этом здесь. Что касается географического разделения (одни были на острове, другие на континенте), то оно, как и разделение по методу (одни анализировали, другие синтезировали) — может использоваться только как «детское» объяснение, призванное очертить простую разницу между традициями для неподготовленной публики. При том надо оговариваться, что оба варианта фактически неверны — на что намекает хотя бы то, что Витгенштейн был австрийцем. Действительно интересный географический аспект состоит не в том, где возникли традиции, а где они институционально прижились (но и здесь не работают наивные деления, ведь та же аналитическая философия ощутимо присутствует в Германии).
Мысленные эксперименты не являются софизмами. Автор с лёгкой руки разоблачает пять известных мысленных экспериментов, толком не поняв почти ни одного из них. Что ещё хуже, он не понимает, что мысленные эксперименты не доказывают ничего сами по себе. Они призваны обратить наше внимание на некоторые особенности ситуации, которые мы часто не замечаем. Если мы даём объяснение этой особенности, то уже это и будет доказательством чего-либо. Именно эту разницу подчеркивают, когда разделяют авторство и авторское объяснение мысленного эксперимента. Мысленные эксперименты задают диспозицию для последующих рассуждений, которые могут быть корректными, а могут и софистическими.
Аналитическая философия занимается, в том числе, актуальными проблемами науки и политического преобразования мира. Достаточно упомянуть о том, что «Теория справедливости» Джона Ролза касается общественной действительности и влияет на неё, привлекая внимание аудитории самых разных политических взглядов. Философия науки — это до сих пор направление, которым занимаются преимущественно аналитические философы. Замечу, что многим континенталам нравятся взгляды Фейерабенда на науку, но сам он писал в аналитическом стиле, аргументируя и отстаивая свои позиции перед другими аналитическими философами. Когда же мы говорим о связи какого-либо философского направления с современной наукой, то хрестоматийный пример — это аналитическая философия сознания.
Корректнее говорить о нескольких исследовательских программах в рамках схожего аналитического стиля. Как континенталы, так и аналитики не представляют собой единых партий, объединенных общими догмами. Оба понятия работают по принципу семейных сходств в стиле философствования, а не по критерию согласия с «программой партии». Если человек не понимает, как работают такие открытые понятия, то он будет пытаться их ошибочно «закрыть», допустим, считая, что все аналитики — позитивисты.
Аналитиков интересуют аргументы, а не принадлежность к
На основании чего можно называть философские направления тупиковыми? Юмористическая зарисовка: сторонник диамата в 2021-м году заявляет о том, что аналитическая философия изжила себя (а Ленин заранее раскритиковал современных философов как субъективных идеалистов и софистов). Кто может решать, что философская традиция или направление изжили себя? Вопрос риторический. Вполне ясно, что аналитики не следят за тем, что происходит у диалектиков, и наоборот. Недостаток информации почти всегда будет сопутствовать таким оценкам. Тем не менее, Имре Лакатос выделяет ясный и применимый к философии критерий состояния исследовательских программ. Если позитивная эвристика программы позволяет открывать новые факты, проблемы и их решения, то такое направление здравствует. Если всё сводится к согласованию нового со старым и бесконечным вспомогательным гипотезам, то направление скорее мертво. В такой оптике, как бы мы не относились к аналитикам, нельзя отрицать большого количества новшеств в современной философии, рождённых именно в рамках их традиции. На плаву и континенталы, но без диаматчиков, которые уже давно не производили хоть сколько-либо значимых идей. Что иронично, сегодня существуют влиятельные диалектики и материалисты, вроде Жижека и Бадью, но, насколько это известно, они не диалектические материалисты.
Если использовать технику переосмысления для критики, то вместо изначального объекта критики будет критиковаться то, что автор вообразил вместо него. Сам того не ведая, автор в своей критике Сёрла реализует то, что радикальный конструктивист Пауль Ватцлавик называл техникой переосмысления. Вместо того, чтобы критиковать мысленные эксперименты в том виде, в котором они даны, существенно видоизменяются их основания в ходе интерпретации (в тексте даже звучат прямые признания, что «не нужно обращать внимание на то, что описывает Сёрл»). Это и есть переосмысление, когда одно видение заменяется иным, и уже второе критикуется. Например, когда подчеркивается тезис о «несводимом остатке», который автор сам и приписывает Сёрлу.
Аналитические философы настороженно относятся к феноменологии. Особенно в тексте выделяется то, что аналитических философов волнует тема индивидуального сознания и субъективного опыта. Интуитивно понимая сознание дуалистически, автор приписывает такое же понимание и аналитикам (только у них дуализм неправильным). Проблема в том, что уже со времен Гилберта Райла в философии сознания большинство исследователей не занимаются феноменологией сознания, ведь они не разделяют видение сознания как «духа в машине», когда оно понимается как совокупность закрытых для наблюдения субъективных переживаний. Например, в понимании мысленного эксперимента Нагеля про летучую мышь автор делает акцент на субъективном опыте летучей мыши, который недоступен субъективному опыту человека. В то же время, главное, на что обращает внимание эксперимент — это то, как в науке понимается исследование сознания. Нагель делает акцент на том, что объективное наблюдение со стороны — это всё ещё наблюдение с позиции человеческой физиологии, ввиду чего нам неизвестно каково реализовывать эхолокацию от первого лица. Позиция Нагеля в том, что наука не может полностью исследовать такие факты, но и эта позиция не разделяется всеми аналитиками как непреложная истина.
Во второй части текста предпринимается попытка показать, что китайская комната Сёрла — это псевдопроблема. Попытка целиком провальна ввиду того, что автор не смог точно понять, о чем же вообще этот мысленный эксперимент. С его точки зрения Сёрл пытался дать модель описания человеческой «психики, ума или сознания как такового». В действительности же китайская комната в понимании Сёрла — это то, как работает компьютер, а не сознание. Более общей проблемой, на которую указывает философ, является разница между пониманием синтаксиса (того, как строить предложения) и семантики (того, что они значат). Китайская комната (грубо говоря, компьютер) справляется с первым, но не со вторым. Наблюдателю же кажется, что комната справляется с обеими задачами.
Не сумев разобраться с мысленным экспериментом Сёрла, автор демонстрирует, что такое настоящая софистика — развернутые рассуждения на тему, которую не смог понять. Подчеркну, что в итоге весь текст представляет собой совокупность достаточно грубых ошибок.
Так или иначе, китайская комната критикуется для того, чтобы провести разницу между сознанием и осознанием, которую якобы искал Сёрл. Автор предлагает непроверямое конструктивистское объяснение этой разницы, где игра интерсубъективных «отражений» противостоит бессознательному, выраженному в «социальном теле человека», что хитрыми тропами коллективного познания ведёт к осознанию собственного сознания агентом. Если на секунду закрыть глаза на фактические ошибки текста, то такой вывод — это открытие банального факта, который и не оспаривается физикалистами. Причем, для них эта разница интересна в двух аспектах. С одной стороны, существуют состояния вроде сомнамбулизма, в которых наличествует мозговая активность, но сами они не осознаются. С другой стороны, тот же Метцингер, разрабатывая транспарентную я-модель или идею туннеля Эго, показывал биологическую обусловленность самосознания. Проще говоря, он даёт натуралистическое объяснение (которое хотя бы в
По всей видимости ожидаются продолжения текста с разбором других экспериментов, что отлично демонстрирует логику подобных критиков. Они подобны игрушке-волчку — пытаются поскорее прийти в движение, чтобы окружающие не обращали внимание на скудную точку опоры.
Китайская комната наяву
Часть похожих странных представлений свойственны и некоторым другим людям, интересующимся философией. Дело в том, что левые идеологии традиционно подразумевают в себе некую интеллектуальную составляющую. Если исторически это был чистый интерес к современной мысли, то постепенно помимо этого возникла ещё и индустрия левых интеллектуалов. По сути это самозамкнутое течение, где мыслители дискутируют преимущественно друг с другом и предшественниками. То есть, вместо современной мысли читателю левых интеллектуалов начала предлагаться её отдельная и фактически цензурированная часть.
Тем не менее интерес иногда побеждает и люди, до этого читавшие Маркса и дозволенную часть континентальной философии, обращают внимание на
С этой проблемой могут столкнуться не только марксисты, но и любые люди, изолированные в отдельном философском направлении. У них возникает соблазн понять занятие философией как следование выбранной концептуальной схеме (хоть диалектическому материализму, хоть экзистенциализму, хоть позитивизму). Правда, в таком случае, вместо аргументации и рациональной полемики на тему «Х», одна из сторон, используя архаичный или странный вокабуляр, создаёт тему-доппельгангер и считает, что рассуждения о ней будут тождественны обсуждению «Х». Другая сторона может либо игнорировать нерелевантные рассуждения, либо указывать на то, что продуктивная дискуссия возможна только при наличии точек схождения сторон.
В эпоху доступной информации ничто не мешает человеку разобраться с дискурсом новой для себя философии. Скажем так, научиться разговаривать на её языке. Но на это требуется время. Проще и быстрее заранее решить, что уже известная часть философии по определению лучше, а поэтому всё другое стоит рассматривать через её призму. И в этом аспекте, как бы забавно это не звучало, такой человек становится похож на китайскую комнату Сёрла — он с легкостью считывает синтаксис, но игнорируют семантику. Он может сформулировать предложения и написать текст про ту же аналитическую философию, но заранее отказывается понимать то, о чём пишет.
Автор текста: Алексей Кардаш.