Insolarance публикует критический анализ современного дискурса о расизме от Марка Вигиланта. Обращаясь к неоднозначной теме, автор выделяет три сложности дискурса, обратившегося от классовой повестки к теме цвета кожи.

Начнём с простого факта: США — это последняя уцелевшая империя и безусловный военно-экономический и культурный гегемон планеты. Поэтому, как века назад все взоры были устремлены на Мадрид, а затем на Париж и Лондон, современник вынужден смотреть на Вашингтон. И дело не просто в интересе к заморской политике и электоральным гонкам. Всё это легко игнорировать. Однако, когда лично вам отключают на день доступ к онлайн-играм (за которые вы заплатили), закрывают подписку на не-черную музыку (за подписку вы тоже заплатили), удаляют фильмы из онлайн-каталогов (за подписку на которые вы, разумеется, тоже заплатили) — даже у самых незаинтересованных возникают вопросы. Как минимум о том, что случилось с правами потребителя на всеблагом рыночке и на чьи капризы ушли ваши кровно заработанные?

Если же вы все–таки увлечены политикой, то в западных соцсетях для вас открывается мир неочевидных запретов, странных месседжей и сложносочиненной практики банов. Может быть и мелочь, но в этот момент стоит вспомнить о максиме: «Quod omnes tangit, ab omnibus debet approbar» [что ка­са­ет­ся всех, долж­но быть одоб­ре­но все­ми]. Следом стоит задаться вопросом, а почему вопрос борьбы за права вдруг стал внутренним делом американцев? А как же глобализация и универсализм? И вроде бы речь идёт о восстановлении исторической справедливости, хотя попутно нарушаются права на свободу слова и рушатся памятники. И подобно аккаунтам Bethesda, которые как-бы за борьбу, но в частных случаях о проблемах «забывают», так и американское посольство в Эр-Рияде не спешит вывешивать радужный флаг.

Не секрет, что сегодня тема расизма и борьбы за права угнетённых в англоязычном мире набирает обороты с каждым днём. И если вы находитесь вне этого мира, то многие вещи кажутся откровенно странными: как то оппозиция BLM и ALM, параллельное появление теорий постколониализма и гиперрасизма, троллинг блекфейсом и попытки изъять или хотя бы зацензурировать его в истории кино. Будто бы обе стороны хотят сделать реальность ночным кошмаром друг друга.

Естественное желание разобраться с тем почему именно эти проблемы и в таких формах будоражат западные общества приводят к ряду противоречий, заложенных в современный дискурс о расизме. О них и буду держать речь далее.

Двусмысленный дискурс

Перманентный дискомфорт этого года удивительным образом ещё и катализировал борьбу против угнетения. В довесок к возвращению ксенофобии, которая сегодня принимает разные формы — не только старомодного расизма, но нового, самоотрицающего расизма. Он проявляется в тоталитарной нетерпимости к инакомыслию и наследию былых эпох. В сущности это единый процесс, в котором смешиваются личные аффекты и общие идеи борьбы за права угнетенных. Стоит подчеркнуть: неприятие каких-либо идей — это нормальная часть любого мировоззрения, но нетерпимость к изобретенному вашими идеями типу людей — это и есть эталонная ксенофобия. Добавьте к ней тему цвета кожи или расового происхождения, и вот вам расизм. Излияние подавленных чувств нуждалось в поводе, а тут еще президентская гонка в США, во время которой демократы любят разгонять в интернете что-нибудь щемяще-правильное, например, лозунги про борьбу с несправедливостью. Правда, люди почему-то склонны забывать, что лозунги — это всего лишь инструменты в чьих-то ловких руках.

Поэтому в глаза бросается образ тех, кто, как кажется по историческим фактам, должен быть включен в группу угнетённых, но по каким-то причинам они оказываются за бортом. То бишь, понимая, что этически расизм — несправедливая практика, у многих людей возникает желание как-то поправить в настоящем прегрешения прошлого. Но это желание оказывается на удивление избирательным.

Сегодня, пройдя путь от деклараций равенства и позитивной дискриминации, Запад пришёл к весьма странной концепции справедливости. В радикальной форме она выглядит примерно так: потомки белых (несмотря на их личные заслуги) бесконечно виновны за деяния предков (считавшихся нормой в то время), в то время как нынешние черные должны быть оправданы именно в личных деяниях, потому что их предки были жертвами работорговли.

Здесь напрашивается уточнение: давайте определимся, что дает такой статус — цвет кожи или факт рабства? Почему вдруг вместе с важностью того, что делали белые, замели под ковер всё то, что конкретно делали остальные? Ведь среди афроамериканцев были не только герои войны, честные трудяги и невинные агнцы, но, как минимум, надсмотрщики и работорговцы. Как быть с потомками черных, кто по своей воле воевал на стороне Юга? Что насчёт белых рабов, цинично названных «контрактными слугами», например, ирландцев (в Новый свет только в 17 веке было продано с полмиллиона) — им тоже положены привилегии или они будут отдуваться за других белых, потому что белые? Или достаточно того, что умники из западных колледжей назовут всё мифом и запретят публиковать опровергающие факты (видимо, аболиционист Ричард Хилдрет, написавший в 1852 году роман «Белый раб, или Мемуары беглеца» был белым супремасистом или просто хотел чтобы его высмеяли).

Даже не обращая внимания очевидный момент с тем, что в своём внимании к цвету кожи некоторая прогрессивная риторика приближается чуть ли не к стереотипному расизму, возникает более общий и нюансный вопрос. Разве забывать о других — это не тактика расистов? Хьюстон, у нас проблема: с теми, кто топит за привилегии американским черным, забывая об остальных жертвах колониализма, империализма, капитализма и прочих «-измов». Позвольте побыть скептиком и спросить. А как там дела с американскими индейцами, в резервациях которых уровень насильственных преступлений против женщин превышает среднеамериканский в 2,5, а то и в 20 раз, а статистика по женщинам из коренных народов пропавших без вести вообще не ведется? Есть подозрение, что стране авангарду-феминизма достаточно снять про это фильм «Ветреная река» и умыть руки. Или как поступят с американскими индусами и китайцами-кули, которых в США никто за людей не считал. Вспомните хотя бы все эти побасенки с Дикого Запада — «убил 12 человек, не считая краснокожих и китайцев», а лучше то, что гражданство им было прямо запрещено вплоть до 1943 года. С них видимо хватит документалки «Проблема с Апу». А что с жителями «ассоциированных территорий» — текущими и бывшими? От гавайцев Билл Клинтон отделался «Резолюцией об обвинении» — штат все–таки, неприлично. Пуэрториканцам не досталось и того.

На эти вопросы нет ответов, и поэтому никаких пересмотров индивидуальных историй не будет. Текущий подход состоит в назначении жертвами списочным порядком. Из чего и возникает парадокс: вроде бы речь идет о восстановлении справедливости, но на деле только о тех группах, которым достался статус «угнетенных».

Такая парадоксальная логика выстраивается в любопытную дискурсивную систему, которая почти целиком состоит из сбоев и перескоков. Двойная анафема белым: и за то, что притесняют, и за то, что не знают об этом. Прочим — сразу пропуск в рай. Правда, не всем, но как понять, когда борцы с расизмом говорят то, что действительно думают?

В одних контекстах чернокожий гражданин США подается как жертва среды — объект социальной политики, которого формировала реакция на «атмосферу ненависти», и поэтому ему приписывается весомая степень невиновности за деяния. Но как только речь заходит о достоинствах черных, дискурсивный режим переключается, и перед нами предстаёт сияющий доспехами моральной ответственности гигант духа, смело выбирающий свою жизнь (выбери лутинг и краденные кроссы за 200 баксов, выбери гэнг-бэнг и Канье Уэста). Опционально упоминаются рассказы об уникальности этнических корней, музыкальной культуры и интуитивное знание правды жизни. Видимо сохранившие живую связь со своей этничностью американские итальянцы, ирландцы, евреи, курды, армяне и многие другие — это какая-то другая история.

Загвоздка в том, что начинается всё с разговора о необразованном, замороченном идеологией гетто субъекте, для коего нужно профинансировать программы и квоты. По ходу дела контекст меняется и бывшие рабы сами точно знают и «свою», и «чужую» историю, и в чем виноват тот дядя, чью статую они с соратниками снесли. И снова назад — если речь идет об ответственности перед законом. Справедливости ради, это не уникальный номер моральной эквилибристики с принципом контроля (человек ответственен только за то, что может контролировать), а довольно известный софистический ход, когда принцип для удобства трактуют с нужной широтой. Где надо оправдывают решения генами и природой, и где надо осуждают за поступки без учёта какой-либо среды. Многие документалки о маньяках построены на игре с этим мотивом «А что если у осужденного преступника было просто плохое детство и он не такой уж и злой?». В случае же дискурса о расизме удивляет масштаб этого софизма.

Вообще кстати, любопытная идея, что история может кому-то «принадлежать». Эдак, может статься ее и отменить получится?

Память и памятник

Описанная выше дискурсивная система хорошо заметна в double-standard policy, цветущей вокруг расовых проблем на Западе. В наши дни левые борцы с дискриминацией и американские демократы-либералы только-только догнали дискурс реакционеров и традиционалистов всех мастей, любящих запихивать все социально-исторические противоречия в «так издревле повелось» и «такова природа людей/вещей». Как замечено в одной твиттер-штуке: мы, конечно, видим черных на кадрах с лутингом, однако, чтобы увидеть результаты лутинга белых — достаточно пойти в Британский музей. Греки, например, не раз обращались с просьбами и требованиями вернуть мрамор с Парфенона, но получали отказ (прецедент-то будет громкий). Что им ещё делать? Поставить монумент лорду Элгину, а затем его регулярно ритуально осквернять? Или по совету Бэнкси поставить постмодернистский памятник свержению памятника? Мне кажется, греки в отличие от заморских обиженных прекрасно понимают, что от таких жестов не только фризы и статуи не вернутся на родину, но и чувство национального достоинства особо не прирастет. К тому же мотивация самого лорда-«расхитителя гробниц» и правивших тогда теми землями турок вероятно отличалась, но кому это сегодня важно?

Меж тем памятник, как и лозунг — это тоже инструмент. И если вы умеете им пользоваться только через опции «не обращать внимания» или «сломать», то, возможно, вам ещё рано серьезно вмешиваться в ход жизни общества.

Хорошо хоть, что активисты не догадываются о том, что вообще вся архитектура пронизана репрезентацией политических идей сверху донизу, вот и кидаются на самое очевидное — памятники. В остальном же слышны только робкие призывы что-то придумать насчет «тоталитарной архитектуры» муссолиневской Италии.

Чтобы не тратить время на сомнения, маленькие любители исторической справедливости, освобожденные от груза исторических знаний, быстро рассчитали формулу расиста. Это всякий, кто не согласен с ними — хоть с сутью идей, хоть с формой протеста. Плюс всякий белый мужчина в форме памятника: не важно кто — хоть Тадеуш Костюшко (герой северян и противник рабства), хоть Улисс Грант (генерал северян и рабовладелец), хоть Роберт Эдвард Ли (генерал южан, который только в 50 лет получил рабов в качестве наследства и всем дал вольную еще до войны). Ещё год назад проблемы вызывал только южанин, а теперь любой артефакт прошлого, хотя памятники ставит не только господский класс.

Если у вас все ещё есть сомнения, что это за явление, то назовем это логикой революции. Вот только у такой «логики» нет логического конца, поэтому ничто не мешает завтра активистам объявить и белых женщин, добившихся признания в прошлом, да и вообще любых женщин пособницами человеконенавистнической идеологии расизма (это ведь они растили и воспитывали всех этих расистов). И мы это уже видим (а ведь Леди Форвард была установлена в 1893 году на деньги женщин Висконсина, а вовсе не каким-то богатым работорговцем). И нет причин послезавтра не назначить виновными во всем юриспруденцию, науку, технический прогресс, идею равенства или еще какой «культурный конструкт». А-то ведь это белые понапридумывали законы, испоганили природу и еще думают, что без своих культурных надстроек они круче наделенных всеми примордиальными достоинствами черных и сочувствующих.

По этой причине борьба с расовой дискриминацией иногда удивляет стремлением забыть все, что напоминает о проблеме, вместо логичного «помнить и не повторять». Например, предложение запретить Swing low (неофициальный гимн фанатов регби), потому что она связана с рабством. Ну да связана: ее написал раб, она является символом стойкости духа черных и включена в США с список «Песен столетия». Её прежде запрещали лишь однажды — нацисты в 1939 году. Вероятно, идеалом такой политики памяти будет болезненное отношение к любому упоминанию темы рабства (она уже вызывает тревогу у детей).

Природа или общество?

Левым привычно мышление в понятиях класса и социального положения, а потому обращение к расе (без истории) в современном лево-либеральном дискурсе звучит непривычно. Однако «раса» — очень двусмысленная тема, как мы уже видели выше. Левые здесь удивительным образом обходят типовой правый аргумент о статистике, среди которой есть показатели выглядящие почти вдвое лучше, если вычесть 13% чернокожего населения США. Хотя если вас излишне убеждает такой ход, то я бы не рекомендовал спешно записываться в генетические расисты. Нужно прояснить, при каких условиях цифры могли бы быть другими. Это как раз та тема, где хотелось бы опереться на многолетние научные исследования от незаинтересованных антропологов — вот только их нет. Догадайтесь почему. А те немногие, что есть способны удивить.

Словно бы на смену научным данным приходят нейросети и алгоритмы, которые тоже регулярно оказываются расистами. Впрочем, неясно — к этому их толкают закономерности, пример человека, ошибки или злой умысел автора кода? Наиболее заметные проявления такого «восстания машин» регулярно ограничивают, а поэтому мы вновь знаем не очень много.

Вместе с тем и у чисто «социально-конструкционного» описания расизма есть свои проблемы. Если мы считаем, что дело в том, каким общество стало исторически в силу завоза рабов ради дешевой рабочей силы на плантациях, то придется признать и несколько неудобных вещей.

Первое неудобство

Общество, которое всерьез обсуждает тему расизма — это либо весьма продвинутое общество, которое нельзя признать несостоятельным и разрушить, либо неизбывно-расистское образование, которое всегда заканчивается явными и скрытыми формами расизма (то есть сейчас идет борьба за то, кто в паре угнетатель-угнетаемый будет сверху, а не о справедливости).

В первом случае стоило бы признать и перечислить все полученные бонусы: социальные выплаты и жилье, избирательное право, широкий доступ к политической активности, возможность выкручивать себе поблажки в школах жалобами на угнетение, попадать в университеты и на работу по квотам.

В последнем же варианте, коего придерживаются наиболее радикальные активисты, очевидно, что в дальнейшем в качестве угнетаемых осознают себя и те, чей опыт пока никто толком не учитывает. Это могут быть цисгендерные мужчины (они больше других должны соответствовать нормам, что психологически крайне тяжело), конвенционально красивые женщины (у которых равенство полов отнимает все бонусы), азиаты (о них стереотипов даже больше, чем о черных и латиноамериканцах), католические латиноамериканцы (которым насильственно навязывают отказ от религии), носители низкого интеллекта (вход в экономику знаний им заказан) и т.д. и т.п.

И пока в популярной политике говорят о выборе между красной и синей таблеткой, есть ощущение, что стоило бы вообще иначе взглянуть на это самолечение. Ведь оно неизбежно ведёт либо к классовому, либо в расовому напряжению в обществе, а порой и сочетает их.

Второе неудобство

Расизм не лечится привилегиями. Они усиливают неравенство, причем за счет других стоящих на нижних ступенях, а потому порождают еще более радикальную группу лишенных и угнетенных. Как насчет сравнить работающего за копейки белого и черного на вэлфере? Или отправляющего деньги домой мигранта с таким же мигрантом, который богатеет за счёт этнической преступности? Картинка оказывается более сложной, чтобы легко найти правильную сторону истории. Недурно напомнить и о том, что проявление ксенофобии это иногда просто напросто рациональная политика и менеджмент рисков, а не защита привилегий. Поэтому даже умеренный либерал, сдающий квартиру, в США попросит у черного выписку из счета, а в России попросту напишет в объявлении про лиц славянской наружности.

Если вы предполагаете, что общество влияет на индивидов, то вы должны согласиться и с тем, что важную долю в этом процессе играет адаптация человеческого материала к имеющимся ресурсам и условиям. Общество — это динамичная система по распределению благ, в которой преимущества получают те, кто приносит ему пользу, а также те, кто умеет пользоваться системой. Получающие привилегии — в сущности вторые. Привилегии часто необходимы, но это всегда нагрузка на целое. Общество может быть сколько угодно мотивированным на позитивную дискриминацию, но оно не может существовать если привилегированных становится сильно много. Ни квоты, ни политика снисхождения к малопредставленным в различных сферам группам не сильно исправляет ситуацию. Наоборот, это идеальная рекламная кампания для роста радикальных правых.

Угнетенным нужны образование и социальные лифты, а не подачки — такова концепция вменяемых социалистов. Мы же всё чаще наблюдаем версию социальной политики под названием: «восстановление справедливости через её нарушения/исключения». Борьба за равенство всех перед законом подразумевает уважение к закону. Но борьба разделила тех, кто предпочитает законность и тех, кто хочет добиться своего любой ценой. Возможно, это тот случай, когда «борьба с неравенством» обернулась «борьбой за (другое) неравенство».

В сущности новый подъем радикальных движений — левого, которое мы видим сейчас и правого, которое мы еще увидим — имеет потенциал уничтожить сложившуюся после Второй мировой войны политическую систему сдержек и противовесов. После войны, когда всем стало очевидно, что ничем не сдерживаемая всеблагая демократия почему-то имеет тенденцию приводить к фашизму, её попытались ограничить, радикально перераспределив баланс между ветвями власти. Роль парламентов упала, зато резко возросла роль судов — по всей Европе как грибы после дождя появляются Конституционные Суды. Почти все партии резко сдвинулись в центр, а наиболее выигрышной комбинацией стало сочетание умеренной социал-демократии с опорой на церковь (христианские демократы уверенно удерживали за собой Германию и Италию более чем полвека). Что будет после уничтожения этой системы — вопрос открытый, но явно ничего хорошего.

Третье неудобство

Наконец, третий пункт — на изменение общества нужно время. Быстрые результаты — ничтожные результаты. В качестве таковых может быть лишь брошенная кость в виде строго осужденного полицейского, пары оскаров бездарным актерам, извиняющейся заставочки в Call of Duty («общество страдает… бла-бла-бла… эх, погнали мочить этих русских и ближневосточных — их-то никто никогда не угнетал»). Организовывать профсоюзы, фонды помощи, юридическую поддержку угнетенным — это почти никому не интересно. Да и зачастую в легальную борьбу за права угнетённых групп вовлечено смущающе мало самих угнетённых. Другое дело: массовые шествия, погромы, баны расистов в сети и травля их в жизни, переименования в честь Флойда и Автономная зона в Сиэтле — словом вот это вот: «Пусть наши голоса услышат». Ну услышат, а как это конвертировать в долгосрочные изменения к лучшему? Может огород с морковкой на клумбе и гоп-стоп жителей в CHAZ — решение? Или политика запугивания республиканцев и любых несогласных с фем-SJW-движением в американских колледжах? Легко быть молодым и красивым на фоне несущей тебя толпы — и легко быть любимчиком толпы, пока ты не говоришь ей: «Нет». А вот когда нужно переходить к практике — всегда оказывается, что это скучно, изо дня в день, да еще и с кучей недовольных и критиканов.

Фантазии про «нас услышат и все изменится» — это, конечно, цветочки, а вот от идеи сократить полицию или заменить ее дружинами дилетантов у многих уже зашевелились волосы. Иммунитет, конечно, приводит к разным неудобствам, вроде воспаления и жара, аллергических проявлений, а иногда и цитокинового шторма, но вырубить его совсем красной или синей таблеткой — явно не лечение. «Оно как-нибудь само исправится» — не программа действий, это унылая имитация наивных 60-х. Но есть большая разница: в 60-е каждый борец за права в США знал, что вся система против него, в наши дни — система идет на поводу у манифестантов, увольняют только сторонников консервативных взглядов, а сенаторы и СМИ, сбивая друг друга с ног, бегут облизывать пальцы ног толпы. Лишь назначенные крайними копы задаются вопросом о том, кого и зачем они защищают?

Игра, в которой нельзя победить

Расизм отвратителен, но по сути неизбежен в мире, где были и есть государства, их границы и идеологии, войны, колониализм и явное неравенство. Тема чужака не исчезнет одними пожеланиями из культуры и сознания, поэтому и ксенофобия будет возвращаться в формах и явного, и скрытого расизма. При этом если вы хоть немного знаете историю культуры, то для вас не секрет, что нет никакого единого расизма. Есть исторические расизмы/колониализмы, в том числе воплощенные в памятниках, архитектуре, архитектонике искусства и образовательных систем. Есть десятки современных подвидов и гибридов расизма, умело отводящих подозрения от себя криками: «Держи, расиста». Поэтому расизм можно только переписать, и, наверное, лучше это делать постепенно. Резкие движения ведут не к переписыванию, а переназначению ролей (с сохранением или даже усилением гнета над новыми «черными») с жутким фоном передела власти.

Нынешний ажиотаж вокруг американских черных прямо пропорционален геополитическому статусу страны. Что рождает любопытный парадокс: содержанием современного американского медийного империализма становится яростная борьба с последствиями американского империалистического прошлого. Доживи Испанская империя в силе и славе до наших дней, то шумиху бы разводили вокруг угнетаемых тагалов и попросили бы проверить «Последних на Филиппинах» на предмет нереалистичного и стереотипного отображения коренных народов Тихого океана. Однако, проблемы новых и старых обид на развалинах империй никого особо не трогают. Давний геноцид армян и современные нам этнические чистки курдов на развалинах империи Османов не вызывают вал хэштегов в твиттере. Вековой перманентный хаос на Балканах после отхода в мир иной империи Габсбургов тоже никого особо не тревожит. В Германии место жертвы навеки отдано евреям. В России же, любые попытки поговорить о трагичных для русского народа событиях XX века остаются уделом политических маргиналов даже внутри страны, что тут говорить про международное обсуждение (с кого спрашивать, например, за Талергоф и Терезиенштадт?). Видимо, лучший способ убрать нынешние проблемы из мирового медийного пространства — просто дождаться конца американской гегемонии.

Отсутствие программы преобразований, вера в восстановление справедливости несправедливостью, двоемыслие на тему генетики и социальности — всё это звучит как заявка на полную несостоятельность. Но в пылу борьбы не до рефлексий: активисты и не стараются придерживаться какой-либо линии последовательно, они просто набирают салат из того, что больше нравится, отбрасывая все неудобные следствия. А когда противоречия подступают слишком близко, то на помощь зовут капитана «Это другое».

Проблема только в том, что в эту игру могут играть двое. На рассказы про сексизм и стеклянный потолок — вы получите детальное описание проблем обратного сексизма и статистику, подтверждающую существование стеклянного подвала (самые низкооплачиваемые работы в любом обществе более чем на 90% мужские). На байки про белых куколдов и хиллбилли — полные ядовитого сарказма подколы про то, какие черные неженки (жалуются и просят что-то у имеющих их властей) и упоминание процента черных в научных сообществах. На построенные на эмоциях жалобы об исторической несправедливости колониализма — выкладки о том, что поток рабов из Африки организовали черные, которые желали европейских побрякушек, а также то, что империи и жизни своих подданных (белых, которые умирали от цинги, лихорадок и нападений туземцев) тоже особо не считали. И наконец, на красивые истории про борющихся за свободу вместе белых и черных — неудобные факты об антисемитизме, черном расизме, сексизме жителей гетто, а также о безграничном самолюбовании тех белых, кто сейчас публично кается (или вы реально думаете, что все это сплошь люди, искренне денно и нощно думающие об абстрактных черных?).

Есть игры, в которых вместо вин-вин и нулевой суммы, проигрывают все. Иногда даже те, кто не участвует. Судите сами, я проигрываю как автор, который высказывается на острую тему, не примыкая ни к одной из сторон. Левый читатель сталкивается с указанием на противоречия, с которыми ему нельзя спорить, ибо чревато. Правый же не увидит здесь кивков на типовые «правые» решения, ведь они даже не противоречивы, а часто очевидно ошибочны в своей примитивности и слабых обоснованиях. Иной же читатель столкнется с проблематичными фактами, насчёт которых невозможно занять правильную позицию.

Мы все проиграли, но, как однажды кто-то заметил, настрой на проигрыш — это просто способ быть верным себе.

Автор текста: Марк Вигилант.