Накануне открытия нового сезона в Базе, мы поговорили с ректором института Анатолием Осмоловским об учебном процессе в 2021/22 гг., изменениях в устройстве института и философском статусе «разговора друзей».

— Институт База — что это сегодня?

Анатолий Осмоловский — База, собственно, и называется Базой, исходя из того, что мы даем условно базовые знания. Под базовыми знаниями мы понимаем достаточно подробное изложение модернисткой парадигмы. Это не значит, что она сейчас актуальна и ей надо следовать, но мы должны знать основы, с чего все начиналось. И продумывать способы, как от нее отказаться. Но отказаться по-новому, не постмодернисткими способами, а по-другому. В этом смысле медиумспецифичность, которую модернисты считали большой ценностью, необходимо проговорить и заново продумать.

— Новый сезон — это продолжение предыдущих или есть принципиальные изменения?

А. О. — Мы все время меняемся, хочется верить, в сторону улучшения. Если вспоминать, с чего именно начиналась База, это было достаточно авантюрное мероприятие, институция, если вообще можно такое слово употреблять. Она была, конечно, не проработанная, там мало людей преподавало. Если говорить про историю искусства, то я ее не так подробно рассказывал. С каждым годом подробность рассказывания нарастает, сейчас разрабатываю дополнительный блок лекций, связанный с актуальностью, понимая под актуальностью ситуацию с 90-х годов. Последние, условно говоря, тридцать лет. Потому что некоторые явления девяностых или нулевых годов, еще в нулевые трудно было оценить и понять, в чем их основные идеи, и разобраться в этом можно спустя тридцать лет. Разговоры про искусство, про художников, будут более подробные, более компетентные и, будем надеяться, более глубокие. Я предпочитаю рассказывать именно историю искусства, а не историю идей. Скорее идеи подверстываются под искусство, художественные направления, приемы. Это наше отличие, мне кажется. Думаю, теория модернизма и постмодернизма очень качественно у нас преподается.

Сейчас мы перестраиваем программу, чтобы лекционные курсы шли синхронно. Соответственно, если я рассказываю последние тридцать лет, Борис Клюшников рассказывает про критику того времени, идеи и направления, связанные с 90-ми и нулевыми. Для первого курса сделаем то же самое, начиная с импрессионизма. Какая критика, какая философия все это сопровождали. Чтобы понять круг идей, не только что происходило в искусстве, но и контекст, который окружал художников. Думаю, это важно.

У нас всегда был упор на теорию, но у второго курса будет еще больший. Философия будет более комплексно даваться, именно в связи с искусством — как концепты философии преобразуются в искусстве или как они влияют на искусство. Как художники вдохновляются ими и что они начинают использовать в качестве рабочих инструментов, именно работая в современном искусстве.

Еще у нас будет один или два экспериментальных просмотра, построенных по другому принципу. Если раньше на просмотры студенты приносили работу и было коллективное обсуждение с педагогами, то сейчас мы решили провести перед показом индивидуальные консультации, чтобы студенты пришли и нескольким преподавателям рассказали свою идею. Мне кажется, такой вариант можно попробовать, чтобы разные преподаватели высказали свое мнение перед тем, как работа будет сделана и, соответственно, оценена. Чтобы у студентов было большее понимание, чем они занимаются.

Изначально мое мнение было, может, не нужны консультации, чтобы студент создавал работу в расчете на встречу с анонимным зрителем, который не будет в контексте размышлений, эстетики, интенций художника. Висит работа на стене, и она должна сама за себя говорить. Не только в визуальном смысле, если это контекстуальный объект, может быть к нему текст написан, это нормально, когда художник рассказывает о своей работе. Чтобы произошла неожиданная встреча между зрителем, в данном случае преподавателем в качестве зрителя, и искусством. Неожиданность вообще является важным элементом современного искусства.

У Магритта есть работа «Вероломство образов», в этом плане искусство вероломно в буквальном смысле слова. Это может быть сложная конструкция, которая понимается через какое-то количество времени, необязателен шоковый эффект. Я так думал. У нас были по этому поводу споры на педсовете и, в конце концов, пришли к выводу, почему бы не попробовать через консультации.

— Какой метод практической работы с студентами-молодыми художниками вам кажется наиболее продуктивным?

А. О. — Если под практикой подразумевать эксперимент Яна Гинзбурга, когда художник, находящийся в авангарде актуальных процессов, взаимодействует со студентами, и консультирует в процессе работы, прежде всего в концептуальном смысле. Вместе с каждым художником подробно продумывает концепт, при этом все связывается в единый ансамбль, и художник понимает, какое место он занимает в коллективном высказывании. Конечно, взаимодействие между таким «мастером» и молодым художником, студентом, более плотное, чем между преподавателями, которые преподают теоретические дисциплины. В новом сезоне планируются практикумы с Ильёй Гришаевым: «к—дрейф», курс странствий по географии цифровых сред. Движение сквозь, разбор, картирование.

— Институт БАЗА сегодня и 10 лет назад — что изменилось в вашем понимании преподавания и в самой системе образования в современном искусстве, есть ли меняющиеся тренды или концепции?

А. О. — В Базе мы предлагаем студентам разговор друзей. Под «разговором друзей» подразумеваются не столько дружеские отношения, скорее философский статус. Этот термин введен Платоном и предполагает, что собираются вместе друзья и находятся в равных отношениях. Соответственно те, кто в равных отношениях, имеют право на свободу слова, готовы говорить.

— Мне кажется, это отражает в хорошем смысле тренд в современном образовании — диалог друзей, диалог двух равных, стремление к горизонтальным отношениям. Но в горизонтальных проектах, в том числе образовательных, возникает проблема распределения ответственности. Нередко горизонтальные проекты либо разваливаются, либо кто-то берет ответственность за коллективный результат на себя, выстраивая таким образом вертикаль, но без этого ничего не случится.

А. О. — Я понимаю эту опасность. Подобные проекты часто разваливаются, потому что к ним не диалектически подходят. В горизонтальных связях должна быть и вертикаль, только это должна быть плавающая конструкция, она должна включаться и выключаться. Нужно руководствоваться, в конце концов, здравым смыслом, не доводить все до догматической позиции. Совершенно согласен, что другая сторона — это ни в коем случае не снимать с себя ответственность и иметь четкое осознание места, в том смысле, что ты стоишь на ногах. Когда стоишь на ногах, ты чувствуешь, что слева и справа от тебя и, одновременно, чувствуешь самого себя.

Самое опасное в таких отношениях, в разговоре друзей, — потерять себя, раствориться в другом. Когда ты растворяешься в другом, происходит потеря дистанции. Это, безусловно, очень опасно, как правило мы избегаем такого развития событий.

— Должны ли молодые художники подражать мастеру?

А. О. — У меня к этому неопределенное отношение. С одной стороны, в подражании нет ничего плохого, это рабочий инструмент, в том числе для обучения. Когда я был молодым художником, у меня не было к сожалению мастера, я подражал разным художникам, и западным, и русским, тогда еще советским. С другой стороны, конечно, нужно скептически к этому относиться. По крайней мере, я не люблю модус, когда есть известный художник, он ведет какую-то школу, и все оттуда выходят под копирку под него. Если говорить про нашу Базу, у нас такого нет. Нельзя сказать, что у меня были какие-то подражатели, я в общем-то не особенно это поощряю. Скажем так, подражать можно и нужно, но чему-то другому. Взять какого-то западного художника, зачем подражать художникам, которые в самой Базе преподают. Мне кажется, это совсем необязательно.

— Мы сделали на курсе две выставки, на старшем курсе возникло несколько самоорганизаций, студенты создали свои арт-пространства и регулярно проводят выставки. Это взаимодействие появилось само как горизонтальная инициатива, его не запускали педагоги. Мы просто оказались в определенном контексте и нам создали определенную среду, в которой мы смогли взять и сделать. Ни при каких других обстоятельствах это бы не случилось.

А. О. — Это очень верно и очень здорово. Это надо обязательно практиковать. Необязательно традиционные формы вроде галереи, это может быть групповая деятельность или передвижная выставка, что угодно. В России, к сожалению, в силу неразвитости инфраструктуры, художник должен быть еще организатором. Если он не создает какой-то инфраструктурного проект, пусть маленький, свой, может быть, маргинальный, то он неразличим, невидим. Художник должен не только заниматься искусством, но и организовывать вокруг этого искусства какой-то «движ». Это очень-очень важно, и я буду вас на это обязательно подвигать. И поощрять. И вдохновлять.

— Выставочная деятельность всегда была существенной частью жизни института. Насколько важен формат студенческой или выпускной выставки?

А. О. — Выпускной проект, на мой взгляд, это значимый ритуал инициации молодого художника, своего рода закрытие гештальта. Я расскажу про три последних больших проекта Базы. В 2019 году это была выставка «Беднейший класс: животные». Основной смысл выставки — критика антропоцена. Что такое антропоцен — это эпоха в истории Земли, которая оценивается человеком и с точки зрения человека.

Даже когда возникают разговоры о проблеме экологии, я имею в виду «Партию зеленых», различных экологистов, они все равно выступают не с точки зрения природы, а с точки зрения человека: человек так портит природу, что ему уже невозможно жить при этом техническом загрязнении. То есть, мерилом всего является человек. Критика антропоцена — это критика человеческого взгляда, это попытка самого человека встать на точку зрения другого. В данном случае — на точку зрения животного. Вот в чем заключается основной пафос этой критики.

Федор Дубровин сделал интересную работу. Он привез землю и посаженную картошку, уже с зелеными стеблями и колорадскими жуками, из деревни, где живут его родители.

Было, конечно, тяжело за этим наблюдать — но жуки съели всю картошку, а потом исчезли.

В этом году у нас прошли две выставки: выпускников 2020 года, (выставка была перенесена из–за пандемии), и выпускников 2021 года.

Первая выставка, «Все пройдет и забудется», прошла на «Фабрике», ее курировали студентки Юлия Григорьева и Кристина Чернявская.

Кураторы цитируют Фредерика Джеймисона о том, что легче вообразить себе конец света, чем конец капитализма. В тексте к выставке был такой пассаж: «“Все пройдет и забудется” — часто повторяемая в таких случаях фраза, никак не успокаивающая собеседника, и именно в нее в капиталистическом реализме упаковано обесценивание наших самых острых переживаний». Этот курс очень отзывался на политические события, мы видим это в работах Дианы Галимзяновой, Андрея Андреева, Ивана Туголукова, Кати Бондаренко и других участников проекта. Вообще, очень антивоенная выставка получилась. При входе вас встречало видео замедленного ядерного взрыва, справа была работа со снарядом и так далее.

Вторую выставку, «Перенос, проекция, переработка», выпускников 2021 года, курировала Светлана Баскова вместе с критиком Егором Софроновым. Идея заключалась в следующем: Светлана отбирает работы, а Егор пишет тексты к каждой из них, но не обычные экспликации с объяснением идеи работы или техники, а философско-поэтический аналог этой работы. Как бы продолжая ее (работу) в текстовой форме. Конечно, и идея работы, и важные мысли о ней в этих текстах имели место, но самое главное — это их интонация, а интонация — главное отличие поэзии от обычного текста.

Выставка представляла собой собрание трансмедиальных работ, то есть работ, где художественный медиум неопределим, неотчетлив или множественен, состоит из ряда медиумов, можно сказать, находится в трансформации. Выставка получилась очень минималистичной, невесомой, и стала заметным экспериментальным вопросом для московской арт-сцены.

— Почему вы организовали институт БАЗА?

А. О. — По большому счету, это инициатива Светланы, так неформальная образовательная инициатива на Фабрике была переведена в непосредственную организацию. Я могу сказать, что у меня есть в этом личный интерес, очень простой. Это помогает держать себя в высокой форме. Когда приходишь к студентам, туфту гнать не будешь. Ты должен подготовиться, прочитать, возобновить свои знания. Это, в каком-то смысле, со-обучение, я обучаю студентов и учусь сам. В этом смысле я считаю, что учиться надо до самой смерти, если такая возможность есть. Потому что надо улучшать знания, углублять их и постоянно меняться. Постоянно быть в форме.

Когда люди занимаются искусством в такой пустыне, как Россия, надо создавать оазисы, где можно жить. Мы можем переходить из одного оазиса в другой, по пустыне пробегать. Но, если не будет оазисов, мы просто умрем все от отсутствия воды. И тени. Сгорим на солнце.

Публикацию подготовили Дарья Ковальская и Юлия Григорьева.