Последняя редакция 26 июля 2001 года.

Перевод с английского Марии Вильковиской; редакция Руфи Дженрбековой при участии Мохиры Суяркуловой. По заказу Креольского центра и Weird Sisters. Перевод опубликован в феминистском зине «Weird Sisters», выпуск №5.

Вторая половина ХХ века была отмечена беспрецедентным расширением американского феминистского движения благодаря участию разнообразных групп женщин. Когда маргинализованная группа женщин нарушала молчание, требуя своего места в феминистском движении, эту группу сначала обвиняли в том, что она фрагментирует движение и разменивает его на пустяки, но впоследствии принимали и приветствовали ее вклад в феминистскую мысль. Мы всё больше осознаем, что разнообразие является нашей силой, а не слабостью. Никакая временная фрагментация или поляризация не в состоянии свести на нет итоговые достоинства инклюзивной коалиционной политики.

Каждый раз, когда группа женщин, ранее молчавшая, начинает говорить, другие феминистки переосмысливают свои идеи о том, кого они представляют, и что они отстаивают. Хотя этот процесс иногда приводит к болезненному осознанию наших собственных феминистских предубеждений и внутренних притеснений, он, в конечном итоге, приносит пользу движению благодаря расширению наших перспектив и аудиторий. Понимая это, мы заявляем, что настало время для транс женщин открыто принять участие в феминистской революции, расширяя горизонт движения еще более. «Транс» часто используется в качестве инклюзивного термина, охватывающего широкий спектр нарушений гендерной нормы, включающих некоторый разрыв между полом человека, назначенным при рождении, и ее или его гендерной идентичностью и/или самовыражением. В этом манифесте, однако, термин «транс женщины» используется для обозначения тех, кто идентифицируют, представляют себя и живут в той или иной степени как женщины, несмотря на приписанный им при рождении противоположный пол. Термин «транс мужчины» также используется для описания тех, кто идентифицируют, представляют себя и живут как мужчины, несмотря на то, что были определены иначе при рождении. Хотя это рабочее определение не подходит для многих транс людей, не принимающих дихотомию мужского/женского или же для тех, кто избрал другой вариант трансгендерности, мы все же надеемся, что они увидят достаточно сходств в вопросах, с которыми сталкиваемся все мы, и найдут наш анализ полезным в их собственной борьбе.

Трансфеминизм — это в первую очередь движение транс женщин, для которых собственное освобождение неразрывно связано с освобождением всех женщин и не только их. Трансфеминизм также открыт для других: квирных, интерсекс, транс мужчин, не транс женщин, не транс мужчин, а также тех, кто симпатизируют интересам транс женщин и считают свой союз с нами необходимым для своего освобождения. Исторически сложилось так, что транс мужчины сделали больший вклад в феминизм, чем транс женщины. Мы считаем необходимым, чтобы как можно больше транс женщин приняли участие в феминистском движении.

Трансфеминизм не стремится узурпировать существующие феминистские институции. Вместо этого он расширяет и продвигает феминизм в целом, через наше собственное освобождение и коалиционную работу со всеми остальными. Мы в равной степени отстаиваем интересы как транс, так и не транс женщин, и надеемся, что не транс женщины, в свою очередь, также будут на нашей стороне. Трансфеминизм реализует феминистские коалиционные политики, в которых женщины из разных социальных контекстов стоят друг за друга, ведь если мы не будем стоять друг за друга, никто не будет.

ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ

Основные принципы трансфеминизма просты. Во-первых, мы верим в то, что каждая индивидуальность обладает правом определять свои идентичности и ожидать от общества уважительного отношения к своему решению. Это также подразумевает право на свободное гендерное самовыражение без страха подвергнуться дискриминации или насилию. Во-вторых, мы настаиваем на праве самостоятельно принимать решения относительно наших тел, и никакая политическая, медицинская или религиозная власть не может насильственно нарушать пространство нашей телесности против нашей воли или препятствовать нашим решениям.

Тем не менее, никто не свободна от существующей социальной и культурной динамики институционализации гендерной системы. Когда мы принимаем какие-либо решения относительно нашей гендерной идентичности или самовыражения, мы не можем игнорировать тот факт, что мы делаем это в контексте патриархальной бинарной гендерной системы. Транс женщин, в частности, поощряют, а зачастую и принуждают воплощать традиционный стереотип женственности для того, чтобы быть принятыми и узаконенными медицинским сообществом, которое назначило себя в качестве арбитра, решающего, кто действительно является «женщиной», а кто нет. Транс женщинам часто приходится «доказывать» свою женственность через интернализацию гендерных стереотипов, чтобы получить доступ к гормональным и хирургическим процедурам и быть признанными в качестве женщин. Этой практике угнетения, отрицающей уникальность каждой женщины, подвергаются как транс, так и не транс женщины.

Трансфеминизм считает, что никто не должна быть принуждена принимать личные решения, касающиеся ее или его гендерной идентичности или самовыражения, чтобы быть утвержденной в качестве «реальной» женщины или «реального» мужчины. Мы также считаем, что никто не должна быть принуждена к каким-то личным решениям, чтобы быть квалифицированной в качестве «реальной» феминистки.

Опыт транс женщин научил нас, что наша безопасность часто зависит от того, насколько хорошо мы можем «сойти» за «нормальных» женщин, а в качестве трансфеминисток нам постоянно приходится выбирать между потребностью в безопасности и комфорте и нашими феминистскими принципами. Трансфеминизм призывает женщин, в том числе транс женщин, исследовать собственные интернализованные гетеросексистские и патриархальные установки, а также возможные следствия наших действий в глобальном масштабе; в то же время мы хотим прояснить то обстоятельство, что в обязанности феминистки не входит избавление от всех сходств с патриархальным определением женственности. Женщин не следует обвинять в укреплении гендерных стереотипов, когда они принимают личные решения, даже если эти решения совпадают с определенными гендерными ролями. Подобный тест на чистоту лишает женщин силы, так как отрицает нашу агентность, и это способно лишь оттолкнуть большинство женщин — будь то транс или нет — от участия в феминистском движении.

Трансфеминизм придерживается мнения, что способов быть женщиной так же много, как и самих женщин, и что у нас должна быть свобода принимать решения без чувства вины. По этой причине трансфеминизм противостоит социальным и политическим институтам, отрицающим или ограничивающим наш индивидуальный выбор, и в то же время отказывается винить отдельных женщин за их личные решения. Было бы излишне — и в действительности репрессивно — требовать от женщин оставить свободу личного выбора, чтобы стать настоящими феминистками, ибо такой взгляд всего лишь заменяет жесткую патриархальную конструкцию идеальной женственности слегка модифицированной, но такой же жесткой феминистской ее версией.

Трансфеминизм верит в культивирование среды, в которой уважается индивидуальный женский выбор, бросая вызов институтам, которые этот выбор ограничивают.

ВОПРОС МУЖСКОЙ ПРИВИЛЕГИИ

Некоторые феминистки, особенно радикальные лесбиянки, обвиняют транс женщин и мужчин в получении выгод от мужских привилегий. Согласно их аргументам, MTF транссексуалки социализированы как мальчики и, таким образом, обладают мужскими привилегиями. FTM транссексуалы, с другой стороны, характеризуются как предатели, покинувшие своих сестер в жалкой попытке приобрести мужскую привилегию. Трансфеминизм должен ответить на эту критику, служащую оправданием дискриминации в отношении транс женщин и транс мужчин в некоторых феминистских кругах.

Естественная первая реакция транс женщин, столкнувшихся с таким аргументом — отрицание того, что они когда-либо имели какие-то мужские привилегии. Легко понять, почему им кажется, что родиться мужчиной было скорее бременем, нежели привилегией: многие из них ненавидели свои мужские тела и мужской тип воспитания. Они помнят, насколько неприятным было принуждение к грубому мужскому поведению. Многие транс женщины прошли через издевательства и насмешки мальчиков, потому что они не вели себя так, как положено мальчикам. Их заставляли чувствовать стыд, и они часто страдали от депрессий. Даже став взрослыми, они живут в постоянном страхе разоблачения, который ставит под угрозу их карьеру, семейные отношения, дружеские связи и безопасность.

Однако как трансфеминистки мы должны сопротивляться этой упрощенной реакции. Хотя это правда, что мужские привилегии имеют для одних мужчин гораздо большее значение, чем для других, трудно представить, что транс женщины, которым при рождении назначили мужской пол, никогда не получали пользы от этой привилегии. В определенный период жизни большинство транс женщин воспринимались в качестве мужчин (пускай и «женоподобных»), и, таким образом, получали преимущества — например, в области образования и трудоустройства — независимо от того, было ли им это приятно или нет. Их обучали быть напористыми и уверенными, и некоторым транс женщинам удается сохранить эти «мужские» черты, к собственной выгоде, и после перехода. Получается, что мы часто путаем угнетение, которое мы испытывали как гендерно-девиантные люди, с отсутствием мужских привилегий. Вместо того чтобы утверждать, что мы никогда не пользовались мужским превосходством, мы должны заявить, что наши переживания представляют собой динамическое взаимодействие между мужской привилегией и невыгодностью транс бытия.

Все, чья гендерная идентичность или склонность к гендерному выражению соответствует гендеру, приписанному при рождении, имеют привилегию быть не транс. Эта привилегия, как и все прочие, невидима для обладающих ею. Как и в случае с другими привилегиями, те, кто ими не обладают, интуитивно знают, насколько они страдают из–за их отсутствия. Транс женщина может иметь ограниченный доступ к мужской привилегии, в зависимости от того, как рано она сделала переход, и насколько полно она живет как женщина, но в то же время она испытывает огромные эмоциональные, социальные, финансовые трудности от того, что она транс.

Предположение, что транс женщины по существу более привилегированы, чем другие женщины, так же невежественно, как утверждение, что гей-пары имеют преимущества перед гетеросексуальными парами, поскольку оба партнера обладают мужской привилегией.

Часто возникает напряженность, когда транс женщины пытаются получить доступ к «женским пространствам», по идее созданным для того, чтобы быть убежищем от патриархата. Происхождение этих «женских пространств» можно проследить в начале лесбийского феминизма 1970-х годов, состоящего в основном из белых женщин среднего класса, которые определяли сексизм как наиболее фундаментальное социальное неравенство. В то же время они в большой степени игнорировали собственную роль в сохранении других притеснений, таких как расизм и классизм. Утверждая, что сексизм маркирует жизнь женщин гораздо более существенно, чем любые другие социальные факторы, они полагали, что их опыт сексизма является универсальным для всех женщин — то есть всех не транс женщин — независимо от их этничности, класса и т. д. Недавняя критика радикального феминизма 1970-х показывает, как игнорирование расизма и классизма на деле позволяло им сохранять свои привилегии белых обеспеченных женщин.

Понимая это, трансфеминистки не должны отвечать на обвинения в мужских привилегиях отрицанием. Мы должны иметь достаточно смелости, чтобы признать тот факт, что в определенной мере транс женщины, возможно, выиграли от мужских привилегий — очевидно, одни больше, другие меньше — и сходным образом тем из нас, у кого белая кожа, следует осознавать преимущества этого. Для трансфеминизма важно уважение к нашим различиям, а также и к сходствам, ведь женщины имеют различные бэкграунды и представляют различные социальные категории. Трансфеминистки смотрят в лицо своим собственным привилегиям и ожидают от не транс женщин признания своих.

Обращаясь к своим привилегиям, транс женщины могут надеяться на альянс с другими группами женщин, которыми традиционно пренебрегают и считают «недостаточно женщинами» согласно стандартам белой женственности среднего класса. Когда нас определяют как отклонение от нормы и подвергают нападкам за то, кем мы являемся, нет никакой пользы в том, чтобы избегать вопроса привилегий.

ДЕКОНСТРУИРУЯ ОБРАТНЫЙ ЭССЕНЦИАЛИЗМ

Несмотря на то, что вторая волна феминизма популяризировала идею гендера как социального и культурного конструкта, отличного от физиологического пола, до сих пор остается неоспоримой вера в то, что существует такая вещь, как истинный телесный пол. Отделение гендера от пола было мощным риторическим ходом, необходимым для выхода за рамки принудительных гендерных ролей, но это позволило феминисткам поставить только половину проблемы, избегая до последнего времени вопроса о природности эссенциального мужского или женского пола.

Трансфеминизм считает, что пол, как и гендер, является социальным конструктом, и более того, различие между полом и гендером проведено искусственно, грубо говоря, для удобства. Хотя концепция гендера как социального конструкта доказала свою способность быть мощным инструментом демонтажа традиционных представлений о возможностях женщин, она, тем не менее, оставляет некое место для оправдания определенных дискриминационных политик или структур как имеющих биологическую основу. Эта концепция также не может адекватно описать опыт трансгендерности, в котором биологический пол ощущается более искусственным и подверженным изменениям, нежели внутреннее самоощущение.

Социальное конструирование биологического пола это больше, чем абстрактное наблюдение: это физическая реальность, переживаемая многими интерсекс людьми. Поскольку общество не предусматривает существование тех, чьи анатомические характеристики не вписываются четко в категории мужского или женского, таких людей обычно увечат в медицинских учреждениях и принуждают соответствовать приписанному им полу. Интерсекс людям, как правило, не дают возможности самим решать, как они хотят жить, и хотят ли они хирургических или гормональных «коррекций». Многие интерсекс находят ужасным тот факт, что они не имеют права голоса в таком важном вопросе, как соответствие их гендерной идентичности назначенному им полу. Мы считаем, что операции на гениталиях интерсекс детей по своей сути насильственны, так как без необходимости нарушают целостность тел в отсутствие их на то согласия. Вопрос даже не в том, совпадает или нет назначенный человеку пол с ее или его гендерной идентичностью, а в том, дан ли интерсекс людям какой-то реальный выбор в отношении собственных тел.

Транс люди недовольны тем, что им без их согласия приписывают пол для соответствия упрощающим медицинским стандартам.

Трансгендерность разнообразна: кто-то идентифицирует себя с полом, отличным от приписанного медицинской властью, с или без медицинского вмешательства, кто-то вообще не идентифицирует себя с каким-либо полом, либо, напротив — и с мужским, и с женским одновременно.

Транс освобождение — это возвращение права определять себя независимо от медицинской, религиозной и политической власти. Трансфеминизм рассматривает любой способ приписывания пола как сконструированный социально и политически, выступая за такое общественное устройство, в котором можно свободно определять собственный пол (или отсутствие пола, если это имеет место).

По мере того, как транс люди начинают организовываться политически, перед ними встает соблазн принять эссенциалистский взгляд на гендерную идентичность.

Медийное клише утверждает, что транс люди — это либо «женщины, заключенные в мужском теле», либо наоборот. Привлекательность такой стратегии понятна, так как широкой публике проще поддерживать нас, если мы убедим ее, что рождены вследствие биологической ошибки, контроля над которой не имеем. Часто это созвучно нашему личному глубинному самовосприятию. Однако как трансфеминистки мы противостоим таким искушениям из–за их следствий.

Транс людей часто описывают как тех, чей биологический пол не совпадает с гендером их ума или души. Это объяснение может быть интуитивно понятным, но, тем не менее, оно проблематично для трансфеминизма. Сказать, что у кого-то женский ум или душа означает признать, что существуют мужские и женские умы, которые объективно различаются, что, в свою очередь, может быть использовано для оправдания дискриминации в отношении женщин. Эссенциализация гендерной идентичности может быть так же опасна, как и биологический эссенциализм.

Трансфеминизм полагает, что мы конструируем свои собственные гендерные идентичности на основе того, что ощущается как подлинное, комфортное и искреннее в нашей жизни с другими людьми в заданных социальных и культурных границах. Это справедливо для тех, чья гендерная идентичность совпадает с приписанным при рождении полом, а также для транс людей. Наше требование признания и уважения ни в коей мере не должно быть ослаблено этим признанием. Вместо того, чтобы оправдывать себя через обратный эссенциализм, трансфеминизм демонтирует эссенциалистское допущение о нормативном соответствии между полом и гендером.

ОБРАЗ ТЕЛА / СОЗНАНИЕ ТЕЛА КАК ФЕМИНИСТСКИЕ ВОПРОСЫ

Как феминистки мы хотели бы утверждать, что чувствуем себя комфортно и уверенно в наших собственных телах; к сожалению, для многих это не соответствует действительности, в том числе и для многих транс женщин. У трансфеминисток проблема телесного образа часто возникает там, где потребность в комфорте и безопасности сталкивается с феминистской политикой. Многие из нас ощущают такую неловкость и дискомфорт от собственной внешности, что предпочитают оставаться «в клозете», или же претерпевать электролиз, гормональную терапию и хирургические вмешательства для того, чтобы привести свои тела в соответствие с женской идентичностью. Эти процедуры дороги, болезненны, отнимают много времени и могут привести к окончательной потере фертильности, а также к другим серьезным осложнениям, таким, как повышенный риск рака.

Почему же кто-то выбирает такую, казалось бы, бесчеловечную практику? Хотя мы и предпочли бы думать, что наша потребность привести тела в соответствие с гендерной идентичностью является врожденной, мы, положа руку на сердце, не можем игнорировать социальные и политические факторы, влияющие на наши личные решения.

Один из таких факторов — это общественное навязывание дихотомии гендерных ролей. Поскольку наши идентичности сконструированы социальной средой, в которую мы родились, можно утверждать, что разрыв между гендерной идентичностью и анатомическим полом становится проблемой лишь из–за того, что общество активно воспроизводит бинарную гендерную систему. Если бы гендер был незначительным фактором, то для транс людей потребность в телесных модификациях, помогающих вписаться в гендерную дихотомию, существенно снизилась бы, хотя, вероятно, и не исчезла бы полностью.

Однако подобный ход мысли не следует использовать для того, чтобы удерживать транс людей от принятия решений, касающихся их тел. Транс женщины чрезвычайно уязвимы для насилия, абьюза и дискриминации, и не должны чувствовать вину, предпринимая меры для обеспечения своего комфорта и безопасности. Трансфеминизм призывает осознавать влияние социальных и политических факторов на наши решения, но в конечном итоге требует от общества уважительного отношения к этим решениям, касающимся наших тел и гендерного самовыражения.

Между борьбой против институционального навязывания жестких гендерных ролей и защитой права личности на выбор комфортной и безопасной жизни нет никакого противоречия. Как нет его и в том, чтобы помогать друг другу поддерживать здоровую самооценку, одобряя при этом личные решения относительно тех или иных телесных модификаций. Каждая из нас в состоянии бросить вызов необоснованным допущениям общества о поле и гендере, не впадая при этом в догматизм. Не стоит ожидать, что мы отбросим все факторы своего угнетения сразу и одновременно; от такого можно выгореть и повредиться рассудком. Комбинированная сумма наших маленьких восстаний дестабилизирует ту нормативную гендерную систему, которую мы знаем. Разнообразные формы феминизма, квир-активизма, трансфеминизма и других прогрессивных движений атакуют различные части общей мишени, которую представляет собой гетеросексистский патриархат.

НАСИЛИЕ ПРОТИВ ЖЕНЩИН

С конца 1970-х феминистки понимают насилие против женщин не просто как ряд случаев, но в качестве систематической функции патриархата, держащей всех женщин в подчинении. Трансфеминизм обращает внимание на то, что транс женщины, как и другие группы женщин, живущие на пересечении притеснений, особенно уязвимы для насилия по сравнению с не транс женщинами.

Во-первых, транс женщины оказываются под ударом, поскольку живут как женщины. Быть женщиной в этом мизогиничном обществе опасно, но есть некоторые факторы, которые делают нас гораздо более уязвимыми для сексуального и домашнего насилия. Например, когда мужчина нападает на транс женщину, особенно, если он собирается ее изнасиловать, он может обнаружить, что жертва имеет или раньше имела «мужскую» анатомию. Такое открытие часто приводит к еще большему насилию, подпитанному гомофобией и трансфобией. Транс женщин часто насилуют мужчины, когда их транс статус раскрывается. Убийства транс женщин, как и проституированных женщин, редко вызывают серьезное сочувствие в средствах массовой информации и во властных структурах, и особенно это проявляется в случаях, когда жертвой оказывается транс женщина, вовлеченная в проституцию.

Транс женщины также более уязвимы для эмоционального и вербального насилия, абьюза со стороны своих партнеров, потому что у них часто бывает низкая самооценка и негативное отношение к собственной телесности. Обидчику несложно заставить транс женщину чувствовать себя уродливой, пристыженной, ничего не стоящей или безумной, так как тот же самый посыл транслировался ей всем обществом в течение многих лет. Абьюзеры, как правило, уходят от наказания за домашнее насилие, отказывая женщине в способности к определению собственной субъектности и опыта — а это как раз та сфера, где транс женщины изначально более уязвимы.

Существуют дополнительные препятствия, не позволяющие транс женщине выйти из абьюзерских отношений, поскольку им трудно найти работу, а в случае, если есть дети, транс женщины практически всегда теряют родительские или попечительские права при разводе.

Кроме того, транс женщины уязвимы, потому что они квир. Гомофобы в целом не различают геев и транс людей, когда совершают преступления на почве ненависти, но транс люди более уязвимы для нападений, потому что часто более заметны, чем геи. Гомофобные террористы в поисках своих жертв не заглядывают в спальни, они считывают гендерные маркеры, не совпадающие с предполагаемым полом жертвы, реагируя на людей с нестандартным гендерным самовыражением. На каждую лесбиянку или гея, чье убийство попадает в заголовки национальных СМИ, приходится больше убитых транс людей, несмотря на то, что «открытых» лесбиянок и геев гораздо больше, чем «открытых» транс людей.

Транс мужчины также живут, опасаясь раскрытия, приспосабливаясь к обществу, где мужчины, нарушающие установленные для них роли, преследуются. Преступления против транс мужчин совершаются как незнакомцами, так и близкими «друзьями». Эти преступления, несомненно, вызваны сочетанием трансфобии и женоненавистничества и совершаются в качестве наказания за нарушение гендерных норм, в порядке указания нарушителям на их «женское место».

В условиях такой опасности трансфеминизм считает, что насилие над транс людьми является одной из самых серьезных проблем, с которой нужно работать. Нас может ранить и разочаровывать исключение из сепаратистских женских пространств, но именно насилие убивает нас в буквальном смысле или заставляет совершать самоубийства — слишком часто и слишком давно. Нам ничего не остается, кроме как действовать.

В этой связи существенным является сотрудничество с традиционными шелтерами для жертв домашнего насилия, кризисными центрами и программами по профилактике преступлений на почве ненависти. Некоторые шелтеры уже решили принимать транс женщин, так же, как и любых женщин, в то время, как другие еще не решаются на это по разным причинам. Мы должны организовать и объяснить существующим организациям, почему транс женщины заслуживают внимания социальных служб. Мы должны подчеркнуть, что механизмы насилия в отношении транс женщин не отличаются от таковых в случае не транс женщин, за исключением того факта, что мы часто более уязвимы. И таким же образом мы должны вступиться за транс мужчин.

Как трансфеминистки мы должны не просто требовать, чтобы существующие организации предоставляли нам услуги; мы должны объединиться с ними. Мы должны на добровольных началах помочь им в создании эффективных методов защиты для поддержания уровня безопасности при расширении их базы. Мы должны сами стать кризисными консультантами и кейс-менеджерами для других транс женщин, нуждающихся в помощи. Мы также должны помогать в организации тематических транс воркшопов для сотрудников организаций. Мы должны развивать курсы самообороны для транс женщин, основанные на феминистских программах женской самообороны, но уделяющие особое внимание нашему специфическому опыту. Нас слишком мало, чтобы основать собственные шелтеры с нуля, но мы можем двигаться в направлении ликвидации насилия в отношении транс людей в составе более широкой коалиции по ликвидации насилия в отношении женщин и сексуальных меньшинств.

Мы также должны рассмотреть вопрос об экономическом насилии. Транс женщины часто бедны, потому что, во-первых, как женщины мы зарабатываем меньше мужчин, ведь в сфере занятости в отношении транс людей свирепствует открытая дискриминация, и, во-вторых, из–за непомерно высокой стоимости перехода. Это также означает, что партнеры транс женщин имеют больше рычагов контроля и возможностей держать нас запертыми в абьюзерских отношениях. Трансфеминизм считает, что нужно бороться с трансфобией и сексизмом одновременно в экономической, социальной и политической сферах.

ЗДОРОВЬЕ И РЕПРОДУКТИВНЫЙ ВЫБОР

На первый взгляд может показаться, что есть какая-то ирония в том, что транс женщины, которые часто неспособны к рождению детей, вовлечены в женское движение за репродуктивные права, однако трансфеминизм видит глубокую связь между освобождением транс женщин и женским правом выбора.

Прежде всего, общественная стигматизация транс существования отчасти связана с тем фактом, что мы изменяем наши репродуктивные органы. Между тем, косметические операции, не затрагивающие гениталии, выполняются гораздо чаще, чем операции по смене пола — они ведь не требуют месяцев принудительной психотерапии. Кроме того, людей, перенесших обычные косметические операции, не высмеивают презрительно на национальных низкопробных токшоу. Эта истерия вокруг личного выбора транс людей подпитывается частично общественными табу, направленными против телесного самоопределения: как тела женщин, нуждающихся в аборте, так и наши тела стали открытой территорией, полем битвы.

В дополнение к сказанному: гормоны, которые принимают многие транс женщины, схожи по происхождению и химическому составу с теми, что используются для контроля над рождаемостью, для экстренной контрацепции и для заместительной гормональной терапии. Как транс женщины мы разделяем с другими женщинами заботу по поводу безопасности, стоимости и доступности препаратов, содержащих эстроген. Транс и не транс женщины должны объединиться против правоконсервативного стремления сделать информацию о средствах контроля над телом недоступной, если не нелегальной.

Конечно, репродуктивный выбор касается не только контроля рождаемости; это также сопротивление принудительной стерилизации и борьба за доступность абортов для менее привилегированных женщин. Таким же образом трансфеминизм борется за право на отказ от хирургических и гормональных вмешательств, в том числе предписанных, для интерсекс людей.

В 1980-х годах некоторые организации по защите репродуктивного выбора отстраняли лесбиянок, так как считалось, что они не имеют отношения к этой теме. Но право выбора — не исключительно гетеросексуальная проблема, или «не транс проблема», так как это фундаментальный вопрос права всех женщин самостоятельно решать, что делать с собственными телами. Трансфеминистки должны присоединиться к организациям по репродуктивным правам и выступать за право выбора. Общество, не уважающее право женщин на принятие решений, касающихся беременности, вероятнее всего, не станет уважать и наше право на принятие решений о медицинских вмешательствах, приводящих тела в соответствие с гендерной идентичностью. Если мы опасаемся, что нас вынудят получать гормоны из нелегальных источников, или ехать за границу ради операций по смене пола, то мы должны быть в состоянии поставить себя на место тех женщин, которые опасаются возвращения к подпольным абортам.

Кроме того, трансфеминизм должен учиться у движения за здоровье женщин. Исследования в области здравоохранения, которые представляют особый интерес для женщин, например посвященные раку молочной железы, не возникают сами по себе. Именно благодаря энергичному активизму и просветительской деятельности эти вопросы стали приниматься всерьез. Понимая, что исторически медицинское сообщество игнорировало проблемы здоровья женщин, трансфеминистки не могут ожидать от тех, кто находится у власти, что они всерьез возьмутся за здоровье транс женщин. Вот почему мы должны участвовать и расширять движение за женское здоровье.

Проводя аналогии с движением за женское здравоохранение, можно также решить стратегическую дилемму патологизации гендерной идентичности. На протяжении многих лет в транс сообществе шли споры о том, нужно ли требовать депатологизации «расстройства гендерной идентичности», диагностирование которой в настоящее время является необходимым условием для некоторых медицинских процедур. Это спорный вопрос, потому что патологизация «расстройства гендерной идентичности» открывает некоторым из нас доступ к медицинским процедурам, хотя при этом и стигматизирует нас, одновременно сводя на нет нашу агентность. До появления феминистской критики медицины женские тела рассматривались как «ненормальные» по андроцентристским меркам медицинских учреждений, в результате чего патологизировались такие обычные явления и процессы, как менструация, беременность и менопауза; движение за женское здоровье вынудило медицинское сообщество признать, что эти события являются частью обычного человеческого опыта.

Трансфеминизм настаивает, что транссексуальность — это не болезнь или расстройство, а такая же часть широкого спектра обычного человеческого опыта, как беременность. Таким образом, непротиворечиво требовать одновременно более доступного лечения для транс людей и депатологизации «расстройства гендерной идентичности».

ПРИЗЫВ К ДЕЙСТВИЮ

Хотя нас отвергали чаще, чем следовало — как внутри, так и за пределами феминистских сообществ — нашими лучшими союзницами всегда были феминистки, лесбиянки и квиры. Трансфеминизм утверждает, что бесполезно вести интеллектуальные дискуссии по поводу того, кто входит, а кто не входит в категорию «женщины»: нужно действовать и создавать альянсы.

Каждый день мы подвергаемся преследованиям, дискриминации, нападениям и абьюзу. Насколько бы ни был успешным наш переход, социальная невидимость транс существования не защитит нас, когда все женщины находятся под угрозой. Мы ничего не добьемся, соблюдая установленные правила женского поведения, нам нужен феминизм в той же степени, что и не транс женщинам, если не больше. Трансфеминистки черпают гордость в традиции основательниц феминизма и продолжают их борьбу в своих собственных жизнях. Трансфеминизм полагает, что только в обществе, уважающем кроссгендерные идентичности, существует гендерное равноправие, ведь наше существование предстает проблематичным лишь в условиях жесткой гендерной иерархии. С этой точки зрения, задача нашего выживания и сохранения достоинства требует от нас заявить о своем месте в феминизме — не в агрессивной или захватнической манере, а с позиций дружественной кооперации. Изначальное подозрение и неприятие со стороны некоторых существующих феминистских организаций вполне естественно, особенно учитывая предательства самоидентифицированных мужчин «про-феминистов»; благодаря нашей настойчивости и приверженности действию трансфеминизм изменит феминистский горизонт в сторону более инклюзивного видения мира.

ПОСТСКРИПТУМ

Я написала Манифест Трансфеминизма летом 2000 года, всего через пару месяцев после переезда в Портленд, штат Орегон, где я нашла трансгендерные и транссексуальные сообщества и начала исследовать пересечения феминизма и транс опыта. Должно быть, я была наивной, но поначалу меня удивили антитранс-настроения среди некоторых феминисток, а также антифеминистские настроения среди некоторых транс, потому что тех транс людей, которых я встречала лично, я уважала и как феминисто_к, и как транс активист_ов. Я написала этот манифест, чтобы сформулировать феминистскую теорию, которая была бы решительно про-транс, и озвучить транс риторику, которая коренится в феминизме. Я думаю, что мне это удалось.

Однако у этого манифеста есть недостатки, которые меня беспокоят. После нескольких ревизий, проведенных за последние два года, я устранила некоторые мелкие проблемы, но более крупные остались нетронуты, так как их можно устранить, лишь переписав все заново. Но мне представляется важным обсудить, что это за проблемы, и почему они проникли в этот манифест. Две из этих больших проблем приведены ниже:

• Чрезмерный акцент на MTF за счет FTM и тех, кто идентифицируют себя в качестве транссексуальных или гендерквир. Я признаю свою вину в том, что этот манифест в значительной степени сосредоточен на вопросах, с которыми сталкиваются MTF люди, пренебрегая уникальной борьбой FTM и других транссексуальных и гендерквирных людей. Во время написания этой части я чувствовала необходимость ограничить фокус феминизма «женщинами», поскольку боялась, что расширение фокуса позволит не транс мужчинам использовать феминизм в своих собственных интересах, как сделали некоторые так называемые группы за права мужчин. Хотя я все еще чувствую, что этот страх оправдан, теперь я осознаю, что отдавать предпочтение вопросам транссексуальных женщин за счет других трансгендерных людей и гендерквиров было ошибкой.

• Анализ недостаточно интерсекциональный. Манифест сфокусирован в основном на пересечении сексизма и притеснения транс людей, оставляя неозвученными пересечения с другими видами социальной несправедливости. Например, манифест обращается к критике расизма белых женщин в рамках феминистского движения, но не показывает, как транс женщины могут стать союзницами цветных. Опять же, во время написания этого манифеста я сомневалась, нужно ли уделять меньшее внимание сексизму, так как опасалась критики других (не транс) феминисток. Сейчас я согласна с мнением, что феминистская теория, не берущая в расчет расизм, классизм, эйблизм и т. д. в жизни женщин, является неполной. Я признаю, что этот манифест — неполный.

Хотя это два очень разных критических замечания, обе эти проблемы манифеста исходят из одного и того же источника, а именно, идеи, что феминистки должны в первую очередь — а иногда исключительно — фокусироваться на угнетении, которому подвергаются все женщины. Согласно такому мировоззрению, вопросы расизма и классизма могут быть подняты только в рамках борьбы против патриархата — например, в случае расизма белых мужчин в отношении цветных женщин, — но не тогда, когда становятся видимы скрытые противоречия внутри женского движения. Манифест движется главным образом внутри этой траектории, не проблематизируя расистские, классистские и прочие импликации такого подхода, и в этом отношении заслуживает критики. Теперь я понимаю, что, пока писался манифест, я не чувствовала себя достаточно уверенной в своей собственной приверженности комплексному подходу (multiissue organizing) и боялась обвинений в размывании феминистской повестки. Только товарищество с энергичными женщинами цвета, женщинами рабочего класса, женщинами с ограниченными физическими возможностями помогло мне освободиться от этого страха.

Я размышляла о том, чтобы написать новый манифест, где были бы озвучены эти и другие идеи, занимавшие меня с 2000 года — с той новой уверенностью и ясностью, которые появились у меня сейчас, — однако на данный момент я оставляю эту задачу другим. Если вы возьметесь за нее, пожалуйста, отправьте написанное мне.