(исходное видео: https://www.youtube.com/watch?v=as92E-EESoo)

Иван Исаев: Я думаю, пришла пора начать наш разговор про гостеприимство и про то, как программа резиденций может быть структурирована в этом контексте. Я собираюсь рассказать о своем опыте работы над проектом Мастерских музея «Гараж», которые я курировал с конца 2019 года по сентябрь 2021 года. И наверное, самым логичным и близким к какому-то фактическому рассказу способом, я буду говорить через презентации, которые представляли этот проект внутри команды. То есть, некий стратегический план, с которым я пришел, когда меня пригласили курировать этот проект — то, как вкратце формировалась та тьюторская программа, которая реализуется сейчас, которая называется On hospitality, food politics, and being-in-common, и которая, достаточно неожиданно, коллапсировала в начале сентября.

Собственно, наверное, Мастерские — это такое редкое (к сожалению) место в России, которое оказывает художникам достаточную поддержку. Одной из своих основных задач я видел создание места, которое поддерживает художников безусловно и создает максимально благоприятную обстановку и атмосферу для того, чтобы человек мог уделить время своей художественной практике. Поскольку мой собственный опыт включает в себя достаточно долгую биографию прекарного существования, мне казалось, что те нужды, которые испытывают тысячи художников в России — у которых нет постоянного финансирования, у которых есть дефицит места для работы, которые вынуждены совмещать свою деятельность в искусстве с зарабатыванием денег, — все эти трудности я знаю на собственном опыте и, соответственно, та деятельность, которую я вел в Мастерских, была призвана хоть немного сократить этот дефицит.

Качества, предложенные мной в начале презентации, которая была представлена в течение первых месяцев моей работы над Мастерскими, включали в себя следующее: поддержка должна быть безусловной; между приглашенными художниками в идеале должно создаваться сообщество; вокруг Мастерских и на их базе будет сформирована питательная интеллектуальная среда, когда идеи возникают, обсуждаются и переносятся из Мастерских вовне — в профессиональное сообщество; когда networks of residents start to be shared by each other; когда знакомые знакомых встречаются, и возникают какие-то новые процессы; когда вся совокупность событий, идей и людей формирует такое гравитационное поле, которое притягивает людей извне Мастерских, которые могут туда прийти, почувствовать себя хорошо, комфортно и безопасно. Таким образом, люди знают, то есть такое пространство, и что там всегда происходит что-то интересное. Более того, ВДНХ — это крайне специфический, утопический или антиутопический, анклав в Москве. Тем не менее, теплое, уютное и красивое место там создать возможно.

Это вкратце то, что происходило в самые первые месяцы, когда я пришел — просто пример событий.

Как была структурирована программа? Изначально Мастерские запускались как полугодовой цикл смен художников — то есть, московским художникам предоставлялась студия на полгода. Плюс ко всему в Мастерских 4 из 18 студий были оборудованы отдельным спальным местом и санузлом, и эти студии позиционировались как «жилые», которые могли использовать иногородние резиденты, чтобы приезжать и жить в Москве от одного до трех месяцев. Когда я пришел, набор уже был сформирован и заканчивал свой срок пребывания. Следующий набор художников — третий по счету — тоже был по большей части сформирован, и состоял из художников Триеннале, которые готовили работы. Таким образом музей использовал свои инфраструктурные возможности для того, чтобы помочь художникам произвести свои работы к Триеннале. Четвертый набор, который состоялся в конце 2020 года после того, как третий уехал, был по большей части сформирован в качестве теста для методологии, которую я предлагал в своей презентации для Мастерских. Собственно, что из относительно бюджетного, не требующего каких-то особых затрат, можно было организовать на первых порах, когда программа была по-прежнему скромной? Предполагалось, что художники получают небольшую стипендию на материалы (10 тыс. рублей в месяц) и студию для работы.

Наверное, не стоит углубляться в мою личную кураторскую практику, но для меня очень важно производить пространство совместности и разговоров. Например, слабое место было во многом центрировано вокруг понятия mumblecore. По моему опыту, если у вас не так много средств, то лучшее, на что вы можете потратить деньги — это купить художникам билеты, собрать их в одном месте, предоставить ночлег, накормить и, собственно, все — дальше все уже произойдет. Поэтому лекции художников, как специальный медиум художественного произведения мне показался интересным, чтобы его тестировать. Совместные уикенды с приглашенными гостями, к сожалению, не осуществились. Имелось в виду, что люди, которые приезжают по делам в Москву, сотрудничая или не сотрудничая с музеем, останавливаются на два-три дня в мастерских вместо отелей и проводят время вместе с художниками. Это как раз sharing the networks of the museum with artists. Но вмешалась пандемия, и некоторые виды этих связей сильно редуцировались. Совместные ужины и прогулки, кураторский пинг-понг, ужины от приглашенных деятелей культуры, guest-as-surprise — все это с той или иной интенсивностью функционировало. Грант на визит мастерских так и не удалось запустить — он объявлен не был.

Привлечение публичных резидентов тоже было одним из ключевых пунктов, потому что, если мы будем утопически рассматривать какое-то идеальное гостеприимное место, то не может быть понятия «бывший резидент». То есть была задача собрать такое коммьюнити людей, которое знало, что в Мастерские они всегда могут вернуться и, что, даже несмотря на то, что их срок пользования студией закончился, они всегда могут прийти и поработать в общих пространствах. Даже сейчас, когда происходила небольшая реновация здания, то в пристройке, которая изолирована от жилых мастерских большим коридором, первый этаж был специально превращен в лобби/общую мастерскую, куда могли приходить художники предыдущих наборов, чтобы поработать. В прошлом году Чингиз Айдаров провел очень много семинаров, сессий, поэтических воркшопов вместе со своими коллаборантками. Мика Плутицкая готовила большой холст для Триеннале уже после того, как ее время в студии закончилось. Эта максима — «бывших резидентов не бывает», — очень важна для того, чтобы создавать и наращивать то самое гравитационное поле, к которому я отсылал в начале.

Дальше были некоторые ценностные тезисы, которые я представлял и, наверное, ключевая картинка, к которой я бы хотел возвращаться, возможно, опять утопически как к некоему образцу, как художественное сообщество и Мастерские могут функционировать.

__________________________________________________________________(10:00)

Что происходит на этой картинке? Во-первых, какое время суток? Это ночь. Где происходит действие? Это лобби отеля. Какая страна? Это Китай, действие происходит в Шанхае. Я был одним из участников инфра-кураторской программы Шанхайской Биеннале, которую курировали Raqs Media Collective, и там почти всех участников поселили в одном отеле. Как мы видим, после официальной программы возникает программа самоорганизованная. Люди имеют обыкновение собираться вместе и обсуждать какие-то вещи. Именно такое спонтанное собрание, спонтанное обсуждение формирует совершенно незабываемые моменты. Надо сказать, что работникам строгих бюрократий такая свобода не всегда комфортна, и работникам лобби отеля было не очень комфортно. Однако они не могли подать виду, так как это довольно дорогой отель. Что же они сделали? Они вынесли всю мебель из лобби на улицу … и тогда люди сели на полу. И это был один из наиболее магических моментов, который до сих пор крайне тепло остается и у меня в памяти, и, как я узнаю, у тех людей, которые также переживали этот опыт. Джибеш — один из участников Raqs Media Collective и один из тьюторов той программы, которую мы запускали, сидит там в углу под желтым холстом. И, как мне рассказала Моника, Raqs даже написали текст On the blue carpet, отсылая к этому событию как к самоорганизованной платформе, имеющей, впрочем, за спиной довольно большой капитал, так как отель действительно был очень дорогим.

То, как предполагалось использовать общие зоны, наверное, в контексте сегодняшнего разговора стоит пройти максимально быстро. Важно только то, что те категории совместности, которые предполагались, распределялись по зонам: была кухня, была общая зона, которая сначала называлась «пингпонгошной», был большой зал на втором этаже, который превратился в зал физических активностей, и также мы часто предоставляли его для репетиций художников, который работали с телом. Вот на картинке фрагменты из Салона Праздности (Salon of Idleness), который я делал в рамках слабого места в Базеле, как пример того, как это странное лобби может функционировать. Вместо того, чтобы представить выставку в том выставочном зале в резиденции, который мне предоставили под проект (Salon Mondial), мы набрали по барахолкам старую мебель, поставили в зале удобные старые стулья, натащили огромную кучу листьев, в которых можно было купаться (кстати, из нее потом на стену полезли пауки). Несколько недель вместо выставки там был Салон Праздности.

В качестве одного из референтных кейсов в этой презентации я нескромно привел один из собственных проектов. Не знаю, стоит ли сейчас подробнее останавливаться на примерах, которые я приводил. Вот это очень известный проект Rijksakademie. Akademie Schloss Solitude, наверное, в России менее известна — это резиденция, которая дается на полгода или на год и предоставляет довольно существенную поддержку. И самый инспирирующий пример, по крайней мере, с точки зрения лингвистики, это Dutch Art Institute, который, потеряв свое постоянное место пребывания, сделал свои программы в формате Roaming Academy — плавающий и не закрепленный за кирпичами и стенами, мобилизующий тела и intelligences. По итогу различных сезонов и различных учебных годов Dutch Art Institute постепенно образовывался Planetary Сampus — такое всемирное сообщество резидентов. То, что в идеале могло — или еще до сих пор может — нараститься вокруг Мастерских музея «Гараж».

У всех этих институтов есть свои плюсы и минусы, и мне хотелось как-то соединить их положительные качества. В начале я предложил три варианта в зависимости от бюджета. Мне сказали, что я слишком размахнулся, и стипендии по 1000 евро никто не потянет. Первый пример развития предполагал сохранение изначальной системы. В чем его плюс? В том, что бюджет сохранялся на небольшом уровне, однако, в силу краткосрочности программы, большее количество художников могло быть охвачено этой программой — 18 студий на полгода могут получить 36 человек, если студия дается на год, то только 18 человек, а если на 5 лет, то в среднем будет 3,5 человека в год.

Дальше я приводил пример того, почему жизненно необходимы стипендии. Когда были организованы какие-то события в Мастерских, но художники не могли на них попасть, потому что они просто были вынуждены работать.

Вот второй вариант, который я предлагал. Чего мы желаем достичь? Установить образцовые стандарты заботы о резидентах и их практиках. Наконец-то появляется тезис о гостеприимстве. И важно, чтобы вложенные ресурсы, которые тратятся на то, чтобы художники хорошо себя чувствовали, не были утоплены в этой гонке художников за выживание. Наверное, многие из вас имеют подобный опыт: когда у вас заканчиваются деньги, вы должны делать какой-то shit job. Вообще я думаю, что этого не надо делать, но это слишком радикально, и не всем подходит утверждение, что лучше умереть от голода, чем искать shit job. Институции, у которых есть деньги, должны направлять их художникам, и я считаю, что ни один человек не должен думать о том, как ему выжить — это должно быть базовое конституционное право. Поэтому я выступаю за безусловный базовый доход. Если вы организуете арт-резиденцию, то платить художникам стипендии — это жизненно необходимо. Они должны иметь возможность приехать и чувствовать себя достойно. Плюс тот самый клапан для локальных авторов в глобальную социальную среду. Мастерские могут быть местом встречи, когда люди приезжают и находят друг друга, когда международные гости приезжают и общаются с художниками. Как следствие, возникают новые культурные феномены, и снова создается то самое гравитационное поле. Возможно, такое же мощное, как тот синий ковер в Шанхае.

Дальше были некоторые общие слова относительно подходящих резидентов, и кто они вообще. Это касалось того четвертого набора, экспериментального в моей методологии, который я предлагал осуществить перед запуском тьюторской программы, если она будет вовлечена. Не знаю, зачитывать их или нет, так как это сугубо кураторский бубнеж: «…это люди, работающие сообществами и собирающие единомышленников — протагонистов и антагонистов, — вокруг себя». Почему это важно? Потому что это генерирует общение и дискурс. «Люди, чья практика связана с критическим анализом современности. Может ли современное искусство не быть связано с ним?» Это вопрос, на который кураторы отвечают по-разному. Мой ответ немного более радикален (искусство не может его игнорировать, если оно «современное»). «Люди, для которых это может быть очень важно, и станет прорывом», «люди, которые включены в систему распространения знаний». Кстати, это очень важный пункт, потому что это дает возможность именно выплескиваться тому, что родилось в Мастерских за большим обеденным столом в бесчисленных разговорах резидентов между собой, куда-то вовне. Поэтому мне было важно пригласить редакторов таких изданий как Arts of the working class или Transitory White в качестве резидентов. Не только потому, что они художники, но и потому, что их издательская деятельность предполагает распространение знаний и идей, и большое количество контактов с другими акторами.

Локальный контекст. Нужно ли напоминать о его важности? Можно ли немного изменить мышление окружающих и среду вокруг себя? Это вопрос, и это идеалистическая миссия, которой в идеале должен следовать любой проект и любая художественная институция.

Дальше пример того, как мы можем объявить open-call. Если захотите к нему вернуться, то сможем обсудить потом в секции вопросов и ответов.

Пятерочка граней, который тем или другим образом соотносятся с этими критериями резиденциальности. С чем связаны художественные практики? Это практики, связанные с исследованием, это политический активизм, создание сообществ вокруг себя, некое синематическое видение и интертекстуальность. Здесь могли звучать одновременно intertextualities и intertexturalities — это и движение между текстурами, и движение между контекстами. И critical conviviality — это очень тонкая вещь. Как сохранять эту радость от взаимного пребывания так, чтобы это было еще и критическим? Как создать эту атмосферу, которая стимулирует людей и критически думать, и чувствовать себя хорошо и безопасно, чтобы думать свободно?

__________________________________________________________________(20:00)

Далее [в презентации идут] некоторые примеры художников, которых можно позвать, некая красивая графика в Paint-е, плюсы и минусы борда, примеры того, кого мы могли позвать. Изначально это была структура двухлетней программы — немного больше, чем она в итоге получилась. Это максимальный срок программы и максимальная поддержка конкретных резидентов, потому что идея в том, что за два года мышление человека может очень сильно измениться. Вот несколько интенсивных сессий, когда и тьюторы, и контрибьюторы, которые приезжают одновременно, слетаются в студии, вместе проводят вечера, ночи и дни за официальными и неофициальным воркшопами — в общем, такая жизнь, которая цветет вокруг мастерских. Вот очень забавный временной график. Вы видите, что год назад — аж за год до актуального open call-а, — мы еще планировали его объявить, а потом в марте внезапно всем сказали, что все уезжают из Мастерских в связи с пандемией, а здание будет законсервировано. Бывает и так. Дальше типы активности резиденций, которые вы уже видели и, к которым добавляются некоторые коллективные мероприятия вне ВДНХ. Некие публичные мероприятия с некоторым бюджетом — такие как выставки или другие тестовые дисплеи, которые можно организовать в пространствах Мастерских.

Третий вариант — это более скромная программа, которая в итоге запустилась. Это уже не два года, а один год, немного меньшая стипендия, чуть меньше интенсивных сессий. Тем не менее, этой стипендии должно хватить на то, чтобы не думать о том, как выжить.

Дальше идет презентация тьюторов, которую я пропущу, потому что я вернусь к этому, когда буду рассказывать о тьюторской программе. Правда, вот интересный случай с Хансом Хааке — сессия, которая не состоялась, но на заметку вам: у Ханса Хааке есть мечта. Он хочет переступить через Волгу. Его можно свозить к истоку реки Волга и провести церемонию переступления через Волгу. Я думал, что в качестве зачина резиденциальной программы такая поездка могла очень классно срезонировать и в качестве совместного опыта способствовать объединению резидентов.

Ну и финальный вопрос, что это первая full-support residency, которая дает и общение с тьюторами, и место для жизни, и деньги для жизни. Важно, что это должен быть именно unconditional support. Вот с этим планом я и пришел. А следующее, что я покажу — это каталог резиденции, каталог того четвертого набора, который случился с декабря 2020 года по июнь 2021. Это случилось через год после того, как я пришел курировать мастерские. Из–за пандемии Мастерские были закрыты почти четыре месяца, и нам показалось нечестным сокращать срок пребывания резидентов третьего набора.

Как эти ценности формировались? Здесь некое резюме тех слайдов, которые я уже зачитывал и сообщение, которым я предлагал кураторской команде Гаража, когда можно пригласить в Мастерские, чтобы разнообразные практики сочетались между собой. Что мне кажется важным с кураторской и методологической точки зрения в том, как относиться к резидентам в Мастерских? Должен быть приоритет доверия к резидентам, когда человек не должен постоянно доказывать, что он достоин этого места, что институция не зря потратила на него эти ресурсы. Когда эта поддержка дается именно безусловно, а задача институции просто в том, чтобы помочь. Если ты можешь помочь, ты обязан это сделать. Это тоже та этическая максима, которую, как мне кажется, необходимо постоянно соблюдать и постоянно контролировать ее соблюдение в рамках резиденции.

Дальше момент самоорганизации или делегированного кураторства, когда решения о том, как художники будут жить между собой, принимаются не по указанию сверху или по какой-то святой кураторской воле, а, когда сами резиденты обладают достаточными полномочиями и возможностью изменять то, что им не нравится в программе. Или приглашать тех людей или спикеров, которые им интересны. Как же в такой ситуации сохранить некую проницаемость границ институции? В четвертом наборе этот вопрос был решен таким образом, что помимо долгосрочных резидентов, которые приехали на полгода, а также помимо краткосрочных резидентов, которые приезжали на срок от месяца до трех, была возможность принимать гостей, которые не предпрограммировались кураторской командой. Когда художники приглашали своих знакомых пожить с ними в мастерских, или кому-то нужно было на 2-3 дня приехать в Москву и, пользуясь тем, что их знакомые жили в Мастерских, они останавливались у них в студиях. И, конечно же, какая самая ценная комната в резиденции? Пустая комната. Именно потому, что она дает потенциал в любой момент воспользоваться ей и дать приют человеку, которому это необходимо. Гостевые комнаты и свободные слоты важны для того, чтобы создавать воздух и некий ритм. Чтобы не делать какую-то армейскую разлинованную структуру и жесткий график, а для того, чтобы резиденция могла дышать и жить органически, чтобы там возникали непредвиденные паузы, возникала органически сложившаяся интенсивность или внезапный приезд хороших гостей. Вот такая гостевая комната у нас тоже была. Дальше должен быть список гостей, возможно, неполный, которые приезжали в Мастерские. Были долгосрочные резиденты, краткосрочные, которые могли приехать только на 1-2 месяца, Вы понимаете, когда нет стипендии на жизнь, то люди должны обладать определенными привилегиями, чтобы уехать из своего города и пожить в Москве. Были гости, которые приезжали к нашим дорогим резидентам. Они могли также написать мне или другим членам команды и спросить, могут ли они у нас остановиться. И, если мы могли помочь, то мы помогали. Это и обуславливает неподконтрольность кураторской команде, неподконтрольность иерархической структуре институции и проницаемость границ, которая дает возможность неожиданных столкновений с людьми, у которых не слишком много шансов пройти по конкурсной программе, в какой-то жестко сформированный набор.

Дальше календарь событий, который у нас был. Жёлтым цветом выделены события с музеем и с командой музея. Зелёным цветом выделены события, которые были инициированы самими резидентами, в синим — local studies. Как мне кажется, это очень важная отправная точка для любой резиденции, которая смотрит вокруг. На ВДНХ она была направлена на установление соседских отношений с людьми, которые там работают. Например, с владельцем и командой китайского чайного магазина, чай из которого я сейчас пью. Или с сотрудниками музея Дома кино, к которым мы ходили в гости. А Лере Лернер — гению коммуникаций с людьми, — удалось попасть в метеостанцию, которая расположена на ВДНХ, и подарить нам совершенно незабываемый визит туда в 3 часа ночи. Не только нам, но и сотруднице метеостанции, которая с радостью делилась с нами своими ценностями. Она работала на севере очень долгое время, и рассказала, что метеостанция на севере — это место, куда люди при нужде могут прийти и получить тепло, если вдруг замерзают. Метеорологи, как люди постоянно бодрствующие, могут их захостить, и некоторые путешественники этим пользуются. Она была очень рада, что мы побороли свой страх перед бюрократией, зашли к ней и составили компанию в 3 часа ночи за чаем. Так-то никому в голову не придёт на ВДНХ зайти на метеостанцию.

__________________________________________________________________(30:00)

Вот как это плотно было в январе: почти каждый день что-то происходило. В феврале было довольно много событий с музеем и разных занятий. Здесь присутствуют телесные практики с Дашей Седовой, которые проходили достаточно регулярно. В марте, как вы видите, события стали более разреженными, потому что у резидентов накопилась эмоциональная и физическая усталость от слишком интенсивных моментов. Очень важно было установить такой формат “жующих артист-токов”, как их назвала Лера Лернер, когда художники рассказывали о своих практиках, инициируя при этом готовку определенного блюда. В апреле все основные события сместились в район выходных: первая часть недели была отходной. В мае все вернулось на размеренные рельсы. И немного фотографий, как это все было. Вот Диана Лапина из Санкт Петербурга по приглашению Насти Кизиловой приезжала на неделю делать свой воркшоп. Это тот случай, когда сам резидент формирует запрос на человека, который с ними живет в студиях и чему-то их учит, хотя, это не про какое-то директивное обучение, а скорее про органическое sharing the knowledge/abilities. Вот в рамках local studies мы пошли на камвольно-отделочную фабрику и в индийскую столовую. Это артист-токи приглашённых художников — тех гостей, которые оказались в резиденции ненадолго. Петя Жеребцов с Ангелиной Бурлюк приезжали, и Петя делал свой перформативный сет. Это облачные ужины, кинематографические вечера, визит в фондовую оранжерею Ботанического сада, кураторская беседа Наташи Тихоновой, ужин с кураторами Гаража и их визиты в студии. Это паста, которую многие из вас могли отведать вчера. Приуроченный короткий дисплей приглашённых художников до обсуждения с Марией Линд. Это выставка под лестницей «Копоть» одной из резиденток Павлы Марковой. Это визиты меценатов. В общем, как-то так эта жизнь происходила. Вот этот стол, который вы видите сейчас, работал как одно из центральных мест сбора сообщества. Это Снежана приходила со студентами в мастерскую, это разговор с кошкой-рысью, которая до вчерашнего дня жила в студиях. К сожалению, ее сейчас там уже нет, но зато проходит прекрасная терапевтическая сессия с собачками.

Это ужин с художниками пятой волны, которые пришли к нам после вернисажа. Это как раз тот момент, когда networks музея взаимодействуют с Мастерскими. А это очень важное событие, когда резиденты познакомились и пообщались с сотрудниками отдела уборки, потому что часто персонал становится невидимым в резиденциях и чувствует себя не очень комфортно. Очень важно устанавливать неиерархическую связь — не давать никому в резиденции почувствовать себя ущемленным.

Это прокартистинаторский обед, Вальпургиева ночь, ужин с группировкой ЗИП. А в этот момент я понял, что Мастерские начинают работать как международное место встреч, как и было задумано. Мария Линд во время одного из своих визитов встретила одну из резиденток, с которой они познакомились два года назад в Белграде, и при встрече в момент узнавания сказала such a meeting place. Вот прекрасный летний вечер 17 мая, когда мы сидели на крыше. Мне кажется, что это именно те события, которые невозможно программировать, но которые должны генерироваться вследствие органической деятельности Мастерских.

Это визит на метеостанцию ВДНХ. Прекраснейшее здание — очень маленькое и очень уютное. Это воркшопы, организованные резидентами. Это финальный показ резидентов для резидентов, а закончилось все самой короткой ночью, которую мы провели выездом в бескрайние поля, встречая закат и рассвет.

Поскольку, в какой-то момент после этого мероприятия, возник вопрос обсуждения регламента Мастерских, куда совершенно непонятным для меня образом был включён пункт про то, что Мастерские работают с 8 утра до 12 вечера, то я решил защитить идею того, что не нужно создавать ситуацию, когда охранники гонят резидентов из Мастерских и запрещают им там находиться, и представил суточный ритм работы резидентов: этокто предпочитал работать утром, кто предпочитал работать ночью, и кто с какой периодичностью осуществлял трансфер из дома в резиденцию, потому что, как я уже упоминал, первая вещь, которую я отменил в студиях был как раз этот казарменный ритм, и разрешил резидентам пользоваться пространствами так, как они сами считают для себя приоритетным, нужным и комфортным, в том числе и ночью, если они желают остаться на ночь в нежилых помещениях, то мы просто ставим туда удобный диван.

И то, что появилось в резиденции в начале 2021 года — это какая-то цитата, брошенная вскользь и вывешенная затем художниками: «Широкое окно возможностей и априорное гостеприимство» как определяющая направления и ценности мастерских.

Дальше идет некая презентация самих мастерских и программы. Наверное, я ее поставил ради этого слайда, на котором показано, как планировалось соединять в перспективе те наборы на годовую программу, нынешних резидентов, резидентов прошлых наборов, чтобы постепенно это все аккумулировалось как снежный ком.

__________________________________________________________________(40:00)

Это определенный драфт сессий, который был предложен на одной из внутренних встреч и более подробный скетч программы про гостеприимство, которой сбыться не было суждено. С тьюторами договоренности уже были, с некоторыми из контрибьюторов была достигнута договоренность, и все было в процессе.

Это только завязка к тому, как, с моей точки зрения, момент гостеприимства был саботирован некоторыми из менеджеров институции, и все это привело к достаточно неконтролируемому развитию событий. Я не знаю, насколько оно было осознанным или аффективным. Здесь я собрал таймлайн того, как эти события разворачивались. До конца августа я лично не видел каких-то предпосылок к тому, чтобы проявление гостеприимства коллапсировало.

Вопрос из зала (Анна Трапкова, директриса Музея Москвы): Иван, у меня есть вопрос. У меня хорошее зрение, и я уже прочитала весь таймлайн. Я вижу, что все закончилось увольнением по статье. Вы не боитесь сейчас, когда обнародуете этот материал и результаты работы, за которую музей «Гараж» платил Вам деньги, а сейчас на экране мы видим некий внутренний процессинг «Гаража». Насколько я помню, у музея современного искусства «Гараж» есть внутри контракта с сотрудниками пункт о неразглашении информации. Будучи уволенным по статье, Вы не боитесь, что сейчас Вы инициируете новый судебный процесс? Я немного знакома с законодательством РФ и хотела бы просто предостеречь Вас от дальнейших шагов.

Во-первых, в моем случае уже случился разрыв контракта. Во-вторых, поскольку у нас конференция на тему гостеприимства, и здесь произошли крайне симптоматичные искажения вертикали власти, мне кажется крайне важным предоставить это для обсуждения профессиональным сообществом. Это этический вопрос на тему «допустимо ли?». Я могу зачитать небольшую пьесу о том, как начиналась программа про гостеприимство.

Анна Трапкова: извините, возможно, я выражаю только свое мнение, но, условно говоря, здесь есть очевидная часть институциональной аудитории, и для меня как для представителя институциональной художественной системы, это выглядит как перетряхивание нижнего белья и крайне неэтичное поведение по отношению к вашему бывшему работодателю.

Единичные аплодисменты в зале.

Таус, спасибо что ты хлопаешь).

Здесь важен именно этический момент. И важно то, насколько интересы резидентов и интересы уязвимых групп людей соблюдаются институтом власти. Надо сказать, для меня это был крайне травмирующий процесс. Насколько я знаю, резиденты, которые подписывались под одну программу, а в результате получили немного не то, что им обещали, тоже пережили достаточно травмирующее разрушение иллюзий. Наверное, с этической точки зрения, очень важно не замалчивать это в кулуарах, а обсуждать.

Анна Трапкова: извините, что я Вас перебиваю, но я очень эмоционально это переживаю. Я бы хотела расставить акценты. Мне кажется, что это действительно очень важно, что здесь на этой площадке создается пространство для обсуждения этики взаимоотношений художников и институций или вне институциональных резиденций, но, как мне кажется, также важно правильно структурировать и расставлять акценты в этом разговоре. Вы сделали очень интересную презентацию на протяжении последних 40 минут. Я понимаю, что это может быть спектакль одного актера, но мне кажется, что, если бы мы хотели организовать дискуссию, то можно было бы совершенно по-другому структурировать Ваш доклад и, по крайней мере, с уважением относясь к своим бывшим коллегам из «Гаража» и из уважения к аудитории представить все это гораздо более сжато, а не зачитывать «первый акт, второй акт». Вы могли бы представить все это не в виде бульварного романа, это очевидно не ваша сильная сторона, а концептуализировать это более философски.

Понимаете, этическая работа куратора состоит не столько в том, чтобы отводить дискуссионный вопрос в отвлеченное поле философии. Если мы говорим о кураторстве как о политической деятельности, то это, в том числе возможность использовать знания для поднятия острых вопросов. Я считаю, что ту пьесу, которая разыгралась, я могу пересказать вкратце и устно. Я не буду выводить ее на экран, но еще немного введу в контекст. Что здесь происходит? 27 июля внезапно появляется в вопросе о регламенте…

Анна Трапкова: Такое ощущение, что самая интересная часть Вашей презентации уже закончилась. Она была очень интересной. Давайте мы дадим вашим нынешним коллегам по резиденциям тоже рассказать о том, как они делают резиденции.

Татьяна Олгесашвили-Каганская (Таежная резиденция Горноводное, одна из докладчиц): Мне очень нравится этот доклад, и я хочу, чтобы он продолжался.

Я считаю, что это очень важно продолжать, и я буду продолжать говорить. Но удерживать никого я здесь не буду. Это крайне важно, чтобы понять, как существует институциональная работа. Мы работаем не в вакууме, а работаем в неидеальном мире, где постоянно нарушаются права уязвимых групп людей, как трудовые права, так и претензии на человеческое достоинство.

Анна Трапкова: извините, я редко выступаю в качестве политического активиста, но я совершу жест несогласия и выйду. Мне кажется, что вы сделали это прекрасное мероприятие для того, чтобы свести свои счеты с работодателем.

Ни в коем случае.

Анна Трапкова: иначе, ваше выступление было бы по-другому структурировано и не было бы это непрекращающейся речи.

И, все–таки, поскольку мое положение сейчас достаточно уязвимое, я считаю, что право на речь у меня отнимать нельзя. Более того, многие из резидентов хотят, чтобы ситуация была медиирована. Разумеется, у представителей институций право выступления будет, и никто его у них не отнимает.

Анна Пчелина (резиденция Pchelin house): Давайте обсудим регламент. Поскольку у нас есть еще три спикера, надо обсудить, когда их можно послушать, и сложилась такая ситуация непредвиденная… давайте обсудим тайминг, может быть, перенесем их на какое-то более позднее время, в другое место… или вашу презентацию…

15 минут.

Я же хочу продолжить свою речь. Понимаете, когда мы говорим об политических и этических моментах, то очень важны риторика и соответствие ценностям, которые происходят. Давайте не будем обсуждать эти моменты тайминга, потому что мы быстрее закончим представление ситуации в деталях.

__________________________________________________________________(50:00)

Алиса Багдонайте: извините, Иван, я не хотела вмешиваться, потому что это самоорганизованное мероприятие, и мне очень хотелось бы, чтобы оно продолжалось. Но, здесь все равно есть мероприятия и аудитория, было заявлено несколько презентаций. Я, например, очень хочу узнать, как все было, и, чем закончилось, но мне надо идти в другое место. Я рассчитывала на этот тайминг, и я очень хочу послушать моих коллег из Владивостока. В этом смысле я чувствую себя заложником ситуации, и разговор с тобой я бы перенесла в бар, например.

Важно то, что резиденты сейчас смотрят трансляцию и видят все эти неловкие попытки начать замалчивание. Они очень надеются на то, что на конференции про гостеприимство вопрос гостеприимства все же будет обсужден. Они не имеют такой возможности речи, какую имею сейчас я. Они до сих пор находятся в зависимом положении от институции, от тех ресурсов, которые им предоставляются, но они надеются, что этот момент будет обсужден. Поэтому я продолжу.

Татьяна Олгесашвили-Каганская: Мы можем перенести часть дискуссии на завтра. Завтра у нас будет “бомбический салат” в резиденции в четыре часа, и до четырех мы можем…

Снежана Кръстева: Я бывшая коллега Ивана, сейчас я занимаюсь в мастерских, разгребая это говно, и я хотела присутствовать на его выступлении. Мне кажется, что ты немного узурпировал время. Я не против посидеть и ответить всем, кому интересно, потому что у меня другой взгляд на эту ситуацию, и я считаю, что, если бы от меня что-то зависело, то я бы никуда никому не рекомендовала брать тебя на работу. Потому что у тебя такая этическая рабочая этика, что это зашкаливает. Я тоже сделала себе заметку, как куратор и профессионал — больше не повторять таких практик ни в своей работе, ни в других институциях. Позволять таким практикам существовать и повторяться нельзя. А ты будешь ходить везде и рассказывать, какой ты герой, как всех спас и все разрешил. Я не хочу, чтобы это повторялось. Только сейчас у нас истекло время, что делать?

Ребята, мы не умираем через 10 минут, жизнь не заканчивается, мы не подчиняемся этой бюрократии. Я хочу, чтобы Снежана, если имеет какие-то конкретные претензии к моей рабочей этике, высказала мне после презентации на конкретных примерах. В том числе, подробнее рассказала о том говне, которое она разгребает. Более того, именно потому, что Снежана заявляет, что здесь есть несколько разных точек зрения, то весь свой рассказ я основываю исключительно на фактах и переписках, которые имеют место. Это не домыслы и не слухи, а те факты, которые присутствуют. Итак, в результате open call-а резидентам было обещано жилье в апартаментах неподалеку от мастерских, однако, то пространство, в котором им предлагалось жить — апарт-отель «Ханой», — располагалось около МКАДа. От отеля ходил трансфер до ВДНХ, но этот трансфер заканчивался в 10 часов вечера и нерегулярно работал. Более того, условия в отеле «Ханой» не соответствовали заявленным. Там подтекали души, некоторый из резидентов жили в проходных комнатах, интернет-соединение было не очень хорошее. Не смотря на то, что на встрече 27 июля довольно силовым образом был утвержден регламент, и пункт, гласящий, что Мастерские работают с 8 утра до 12 ночи был введен директивным сообщением Аси Тарасовой, единственным рациональным аргументом к этому было то, что Мастерские относятся к нежилому фонду, и от ВДНХ может поступить взыскание в сторону фонда «Айрис» относительно нецелевого использования зданий. Однако, это не объясняло, почему пребывание резидентов в Мастерских ограничивалось именно 12 ночи. Два года до этого ни единого момента, который вызвал бы проблемы у Фонда, ни единого административного нарушения не было выявлено. Тем не менее, принимая этот пункт, я сказал на нашей первой встрече команды Мастерских и резидентов, которые приехали, что у нас появляется очень печальный пункт в регламенте, который делает невозможным посиделки наподобие посиделок на синем ковре и ночных разговорах. Тем не менее, в наших силах делать все, чтобы восстановить тот органический режим работы мастерских, который сложился за два года, когда постоянно люди могли найти друг друга и ночью, и днем.

Владимир Селезнев, художник: Ваня, мне кажется, что без твоих оппонентов утрачивается смысл доклада.

Я считаю, что очень важно обсудить это в профессиональном сообществе. Я считаю, что бегство с поля дискуссии под формальным предлогом — это не то чтобы совсем трусливое поведение, но доказывает, что базы для обсуждения у второй стороны нет. Во-вторых, я открыт к диалогу. Если вторая сторона захочет, то она вернется, дослушает этот тезис и сможет поучаствовать. Бегство из прямого эфира мне кажется симптоматичным. Поэтому, сохраняя за собой право рассказа, я основываюсь на фактах, которые у меня есть, а не на мнениях, на которые ссылается Снежана.

Владимир Селезнев: возможно, можно было бы сделать это в другом формате? Например, статьей на Facebook?

В том-то и дело, что мы находимся на конференции о гостеприимстве. Это тот кейс, когда гостеприимство начало сбоить.

Реплика из зала: все это сейчас превращается в какое-то…

Мы уже 15 минут обсуждаем то, почему мы задерживаемся, а не то, что можно сказать о кейсе.

Я надеюсь, что любопытные к тому, как работают институции, люди, остались. Я не предполагал, что дискуссия начнется прямо во время доклада. Я буду зачитывать с компьютера, чтобы, не дай Бог, меня не обвинили в том, что эта переписка разглашается.

Реплика из зала: Я очень хочу есть, и люди уходят, пожалуйста, не воспринимай этот уход как что-то личное.

__________________________________________________________________(59:50)

Сообщение от 20 августа. 16 августа приехали резиденты, я повторил те ценности, которые, как мне казалось, важно разделять — то, что мы действуем в интересах резидентов, а не в интересах бюрократии. Мы действуем в интересах смысла и миссии Мастерских. Именно поэтому, несмотря на то что по регламенту у нас есть определенные проблемы с тем, чтобы резиденты находились в студиях, по возможности, мы должны разрешать им пользоваться Мастерскими как своим домом, не создавая неравенства доступа, когда иногородним резидентам можно находиться в здании круглосуточно, а другим резидентам нельзя, не заставляя их жить в отеле «Ханой» и тратить 1,5 часа на дорогу. Когда резиденты начали спрашивать, можно ли оставаться ночевать в мастерских, то я отвечал, что можно, но только в “жилых” студиях, где формально институция разрешала нахождение. Тем не менее несмотря на то, что в нежилых студиях, как и было согласовано с институцией, резиденты не оставались, 20 августа мне приходит сообщение от второго человека в «Гараже» после Антона Белова — Аси Тарасовой о том, что «Мы же договорились, что резиденты не живут на ВДНХ и, что ночевки согласовываются со мной. Почему теперь все не так? Зачем мы тратим деньги на апартаменты?». На это я вынужден был парировать: «Ася, привет. Это те вопросы, которые возникли у очень многих резидентов почти сразу, которые не довольны утомительной дорогой, которую нужно терпеть и тратить каждый день время до 1,5 часов в одну сторону и деньги, а также условиями жизни в «Ханое». Они прямым текстом просили меня остаться здесь. Мы тратим деньги на апартаменты, и это нужно, конечно, для их регистрации, а также, чтобы у них был дом и выбор, ночевать в апартаментах или на рабочем месте». Опять же, не институция должна диктовать художнику, где ему ночевать, а он должен выбирать. Мы даем выбор, ресурс, а художник пользуется им так, как считает нужным. «Мы же не можем их заставлять и указывать им, где им проводить время. Если они хотят больше времени проводить в Мастерских, нам их нужно выгонять? В момент запуска программы про гостеприимство? Если они работают и не хотят прерывать рабочий процесс, это что тогда? Когда они спрашивают, не против ли я, чтобы они задерживались, то, конечно, я говорю им, что я не против. Я считаю, что, чем лучше мы с Кристиной (тогдашним менеджером Мастерских) делаем свою работу, тем комфортнее и продуктивнее обстановка в Мастерских. Тем больше у резидентов стимула проводить здесь время. Тем конфликтогеннее требование принудительно уходить из Мастерских, которое предсказуемо вызывает протест у резидентов. Если нужно согласовывать их расположение в нежилых мастерских с тобой, конечно, я до них эту инфу донесу — пусть пишут сами. Пока они ночевали в свободных жилых студиях, то есть, ВДНХ вроде как подкопаться не могло»

Ответ заключается в том, что бессмысленно продолжать разговор, и мы это обсуждали много раз. Здесь уже содержится неточность, потому что мы обсуждали это только один раз на обсуждении регламента. И я сказал, что на встрече с главой службы безопасности, которая была за три дня до этого сообщения, резиденты говорили, что, если бы были позитивные и подкрепляющие стимулы ночевать в апартаментах, если бы там не было проходных спален, протекающих душей и, если бы они располагались в шаговой доступности от Мастерских, то проблема бы не стояла так остро. А сейчас есть момент напряжения в студиях. Опять же, в момент заезда новых резидентов очень важно, чтобы они освоились на своем месте и чувствовали себя как дома. Чтобы это не создавало напряжения, но наоборот, чтобы это сообщество, эта тонкая атмосфера доброжелательности и поддержки культивировалась внутри студий.

Мне отвечают, что я формулирую неверно. «Правильно, чтобы они там жили. Выбора не должно быть, потому что в жилых студиях должны жить другие художники, которых ты не нашел и не заселил», и что “все должно быть прям идеально? так не бывает”. Я ответил, что краткосрочные жилые резиденты едут и должны приехать в начале сентября специально ради того, чтобы 12 выбранных людей немного успели сжиться друг с другом и сформировать то самое зарождающееся сообщество. Дальше я отвечаю на то, что не так уж близко добираться до «Ханоя», что есть проблемы с шаттлом. Что мы должны просто помогать резидентам по мере сил. «Они взрослые люди, и резиденция должна увеличивать их возможности и свободу, а не сковывать их. Наша задача не усиливать их дискомфорт. Мы и так не в очень хорошем мире живем. А просто улучшать во всем, что зависит от нас». Я получаю ответ, который заключался в том, что мы работаем в институции, тратим деньги институции и несем за это ответственность. Компенсирую ли я деньги институции за то, что апартаментах никто не живет?

Логичный ответ от меня. Я считаю, что он математически безупречен. Я пишу, что «резиденты не могут одновременно находиться в двух местах. Они не могут быть одновременно и в Мастерских, и в отеле «Ханой». Либо они находятся в отеле «Ханой», но не в студиях, либо наоборот». Дальше ответ, который кратко заключается в том, что мы выполнили все задачи и обязанности, готовим тьюторскую программу, оплачиваем жилье и предоставили мастерские, а все остальное и мое желание поспорить не входит в задачи институции. Я повторяю, что «Мы даем возможности, а не принудительные обязательства ночевок в апартаментах. Если они, например, уезжают в командировки или ночуют у подруг, то нам требовать с них возврат заплаченных за апартаменты денег?» Мне отвечают, что со мной невозможно договориться и, что эта негибкость вредит работе, не уточняя какой именно работе это вредит. С моей точки зрения моя негибкая позиция находится на страже интересов резидентов. Если вы организуете гостеприимное пространство для резиденций, то ваши интересы как организатора полностью коррелируют с интересами художников. Мне отвечают, что они не могут уехать в командировку, пока они являются резидентами. Однако же, это условие не было заявлено в open call-e, и такое заявление немало меня удивило.

Я отвечаю, что «Моя позиция и задача как куратора — слышать художников и помогать им обеспечивать художественный и рабочий процесс». И, что я транслирую не свои капризы, а их вопросы. Я пишу, что резиденты напрягаются, спрашивают, жалуются. Далее мне отвечают, что «не надо устраивать бардак и коммуналку на ВДНХ. И пусть резиденты едут домой, если им так тяжело».

Вопрос из зала: А публично это где-то освещается? Почему только ты сейчас об это сообщаешь?

А кто может это осветить публично?

Вопрос из зала: например, резиденты. Им запрещено говорить? «Гараж» запрещает?

Я считаю, что резиденты — это взрослые люди. Что запретов у них нет, но есть определенные отношения зависимости от благ институции. Они получают от институции стипендию. Они получают возможность год жить и заниматься своей практикой. Ставить себя в рискованное положение — это не их задача. Их задача — получать поддержку. Я сейчас не имею возможности оказывать им эту поддержку, однако же, на конференции по гостеприимству мне кажется предельно важным обсудить вопрос, потому что ответ «пусть едут домой, раз им так тяжело» — это как раз о том, как гостеприимство медиируется топ-менеджментом институции. Вопрос здесь в том, разделяет ли институция ценности, транслируемые своим топ-менеджментом. Конкретно — второй по значимости фигурой в «Гараже», которая ответственна за всю целевую программу музея: выставки, обраование, научную деятельность. Действительно ли «Гараж» как институция, которая много поддерживает художников, согласна с этой точкой зрения? Согласна ли она с тем, что решения принимаются по такой логике? С моей точки зрения, это никак не может быть соответствием ценностям музея. Я надеюсь на это. Вопрос о том, было ли это злоупотребление своим служебным положением, был ли это какой-то эксцесс, или же это было то отношение, которого по мнению «Гаража» заслуживают художники резиденции, остается открытым. Мне кажется, что обсудить это вопрос на конференции — это очень важно. Это гораздо важнее, чем какие-то казенные презентации и токи. Это именно тот живой и критический дискурс, который мы с вами можем сформировать.

Дальше следует сообщение от Аси Тарасовой, что «служба безопасности не будет пускать никого ночевать в мастерских без моего письменного ОК». Далее следуют пункты, которым я предположительно должен следовать:

1. Работа Мастерских до 00:00

2. Мы в Москве, и дистанции здесь больше, чем в маленьких городах. Дорога 40 минут — это окей.

3. Проблемы с номерами будут решены. Жалобы на вид на МКАД кажутся странными — мы же в Москве, а не в деревне.

4. Не нужно продавливать ситуацию танком, а держать менеджмент в курсе всех просьб и пожеланий.

5. Моя задача не выгонять, а донести правила работы Мастерских, если возникают вопросы.

Собственно, регламент я представил и вопросы возникли. Дальше я выполняю роль медиатора, который пытается рациональной аргументацией убедить институцию в том, что нужно следовать не регламенту, а интересам резидентов в любом месте, где только это возможно.

________________________________________________________________(1:10:00)

Второй акт состоялся через пять дней после этой переписки. Меня спрашивают: «почему Асе Тарасовой пишут художники Мастерских? Неужели ей больше нечего делать? Не должен ли я как куратор разгружать ее от этой работы?». Мой ответ заключается в следующем: «Я согласен с тем, что Ася говорит. Я пытался помочь художникам по мере сил до пятницы, 20 августа (когда у меня забрали право решать вопрос их нахождения в студиях). Дальше один из художников обратился ко мне с вопросом, можно ли ему не ехать в «Ханой» и утром по пробкам обратно, потому что он работает над проектом нон-стоп. Я передал то, что Ася сказала мне, что теперь этот вопрос согласовывается с ней через Кристину. Видимо, он до Кристины не дописался и воспользовался телефоном на доске, который был в целях повышения прозрачности институции в доступе резидентов вместе с телефоном главного куратора, главы службы безопасности и главы PR. Я сожалею, что художник причинил неудобства Асе». На что я получаю ответ, что «Я тоже еду по пробкам туда и обратно — для Москвы это нормально».

Вопрос из зала: кроме проживания были еще какие-то проблемы?

Даже с проживанием они не были бы столь острыми, если бы люди могли регулировать свой график и несколько дней жить в студиях, а потом уехать в «Ханой» на несколько дней. И это был единственный момент напряжения, который возник сразу. Очевидно, что режим функционирования общего пространства Мастерских отличается от того, как это было раньше, от того, каким он был известен резидентам на момент подачи заявок, и что новый режим не очень удобен и не очень-то гостеприимный. У резидентов возникали вопросы и недовольство, а моей задачей было максимально это недовольство снять.

29 августа мне пишут: «Приходи завтра в офис на встречу в 17:00. Будем обсуждать сложившуюся ситуацию с ночевками. Дальше так не может продолжаться».

Тот акт, который произошел в офисе, становится невидимым, но он важен, потому что на этой встрече мы на самом деле не столько обсуждали ночевки в мастерских (хотя в календаре встреча называлась «Обсуждение регламента пребывания в Мастерских»), сколько то, насколько я не институциональный и некорпоративный человек, что я не боюсь институции, не живу в ее ритме, что я живу ночью, а не встаю в 9 утра, как офис. Отмечу еще раз, что когда меня пригласили курировать мастерские, я сообщал, что мой ритм именно такой. Два года это прекрасно работало. В конце этого разговора мне было объявлено, что со мной больше не сотрудничают.

Четвертый акт заключался в том, что мне переслали сообщение от одной из резиденток: «Я уехала в Питер на неопределенное время для field research. Мне совсем неудобно жить в отеле. Оттуда сложно добираться, у меня нет теплых вещей. Очень холодно идти до остановки и обратно. Шаттлы почти всегда набиваются до отказа людьми, приехавшими в командировку». Меня спрашивают, в курсе ли я. Я отвечаю, что в курсе. «А зачем мы тогда набираем людей на резидентскую программу? Почему мы оплачиваем отель, если они могут просто взять и уехать на неопределённый срок?» Я повторяю (уже, кстати, после моего объявленного увольнения), что мы набираем их для того, чтобы они могли посвятить год своей практике. И это не подразумевает, чтобы мы их привязывали в отеле против их воли. У резидентки запланирована часть съемок её видео. На время интенсивных сессий она, как и другие резиденты, будет в студии, но между сессиями мы не можем её ограничивать в перемещении. У меня спросили точный срок пребывания в Петербурге. Я ответил, что спрошу и, что это вроде будет до 12 сентября. И, что это сообщение только подчёркивает проблему с «Ханоем» и с невозможностью оставаться на ночь в мастерских, потому что ночёвки в мастерских художников удовлетворяли, а «Ханой» не удовлетворял. Мне отвечают, что «это сообщение подчёркивает её несостоятельность в этой жизни и детскую позицию, что ей все должны». Я парирую, что тогда уж победа в конкурсе на место в резиденции подчёркивает ее состоятельность, что она талантливый человек, и мы должны ей помочь. Дальше идёт саркастическая ремарка, что «помочь повзрослеть — это не ко мне». Я же отвечаю, что это лишь вопрос времени. Дальше идёт вопрос: «сколько ей лет?», и приводится пример, что «я в ее возрасте уже работала, заканчивала университет и родила старшего сына. И мне в голову не приходило жаловаться на людей в маршрутке». Я отвечаю, что все люди разные и, что задача резиденции не грести всех под одну гребенку, а в то, чтобы учитывать и пестовать различия, потому что именно diversity, различные круги общения, которые возникают, — это именно те ценности, которые мы должны культивировать.

Вечером 31 августа меня информируют, что план заключается в том, чтобы 9 сентября прийти в офис и передать дела Снежане, и подписать увольнение в отделе кадров. 10-го числа планировалась общая встреча между резидентами и высокими чинами из «Гаража» — Беатрикс Руф, Асей Тарасовой, главным куратором Катей Иноземцевой, Снежаной и новым менеджером Мастерских, — и, что мне не надо приходить на эту встречу. Ну, предлагавшийся план понятен. Дальше идёт небольшая ремарка о том, почему в резиденции на неделю приезжает одна из прошлых резиденток и что её нет в списках, которые я кидал в чат кураторов. Эта резидентка приезжала на одну неделю, она была из предыдущего набора и попросила у нас остановиться. Мы всегда рады нашим резидентам, а поскольку у нас есть свободная гостевая комната, мы ей позволили воспользоваться. В прошлом наборе очень многие резиденты также останавливались у нас на короткое время в свободной комнате. Как я уже говорил, это одна из самых важных комнат в Мастерских. Это позволяет не терять сообщество резидентов, а наращивать его.

Далее идёт продолжение этой этической оперы. Когда 9 сентября в отделе кадров мне предложили уволиться по собственному желанию, я уведомил о том, что такого желания у меня нет. Его у меня действительно не было, потому что, по моему мнению, со своей задачей по развитию Мастерских я справлялся довольно хорошо, никаких конкретных претензий ко мне высказано не было. Сейчас тоже можно было обратить внимание на то, как Снежана сказала о том, что она должна разгребать за мной говно, но никакого конкретного примера того, какое именно говно она должна разгребать, она не привела. И никакого конкретного примера нарушения мной рабочей этики не было приведено. Это довольно странно, потому что, если бы эти нарушения были, то мне бы их предъявили до того момента, как состоялась встреча про моё увольнение. Или же хотя бы озвучили их после довольно напряженной встречи резидентов и «главных людей».

________________________________________________________________(1:19:00)

9 сентября, когда я вернулся в Мастерские для того, чтобы провести онлайн-разговор со Снежаной и рассказать ей о делах (мне показалось интересным об этом поговорить), мне заблокировали доступ в Мастерские. Я столкнулся с закрытой дверью и с аннулированным пропуском. Сотрудник службы безопасности сказал, что есть распоряжение меня туда не пускать. Я не успел созвониться со Снежаной из удобного места — она уже легла спать, а на следующий день 10 сентября состоялась встреча, чему я был свидетелем в Zoom-е, поскольку резиденты пригласили меня присутствовать при этом разговоре онлайн. Я столкнулся с тем, что какие-то общие заявления о нарушении этики прозвучали, конкретики приведено не было, от острых вопросов руководство уходило в риторике «Единой России». Снежана поддерживала эти обвинения, не имея никакого разговора по теме со мной до этого момента, что меня слишком сильно фрустрировало и разочаровало. Поэтому мне не хотелось передавать ту программу, которую мы планировали. Я отправил её резидентам. Если куратор работает с резидентами, то он может спросить и узнать у них об этой программе.

Я считаю, что, отправив программу резидентам, я выполнил свои оставшиеся обязательства. Однако же, инициировать общение со Снежаной с тех пор в мои планы не входило. За 10-е число меня обвинили в отсутствии на рабочем месте более 4 часов и в конце сентября меня уволили по статье. Что тоже довольно симптоматично показывает механизмы работы институции современного искусства в России, когда попыток договориться или попыток найти какие-то выходы с работниками не предпринимается. Когда просто наблюдается обращение как с крепостными людьми или с крепостным театром. Захотел — пригласил, захотел — отказался от своих договорённостей. Я не думаю, что это кого-то удивит. Это повсеместно. Это довольно странно, когда тебя увольняют за отсутствие на рабочем месте, а к рабочему месту доступ тебе не дают. Как это соотносится с ценностями институции? Как момент гостеприимства перед запуском программы про гостеприимство медиируется? Эти вопросы мне кажутся очень важными для обсуждения, а мой рассказ о том, как устроены Мастерские «Гаража», и как эта площадка развивается, можно обсудить здесь, на конференции про гостеприимство.

Вопрос из зала: Мне кажется обсуждать то, как устроены Мастерские в «Гараже» сейчас абсолютно не имеет никакого смысла. Мне очень жаль, что я лично стала свидетелем внутреннего конфликта. Мне кажется, что было бы намного изящнее и гармоничнее, если бы твое выступление было действительно чуть более сжатым, включено в программу конференции, если бы ты подал заявку на дискуссию, потому что сложные ситуации в резиденциях постоянно происходят. Намного больше знаний и обмена опытом я получила, когда мы сегодня были на обсуждении, которое вели художники. Они рассказывали, какую идеальную резиденцию они бы хотели. Если бы это продолжилось или, если бы был какой-то более официальный разговор… Сейчас мне не очень приятно, потому что мне абсолютно неинтересно решать, что было и будет у «Гаража». Но спасибо за информацию. Мы сочувствуем резидентам, и я многие моменты знаю. С моей точки зрения, дискуссии здесь с моей стороны не будет. Спасибо!

Вопрос из зала: Все–таки Снежана — это выборная фигура. Она сменяет тебя. По идее, если ты вскроешь эти институциональные отношения… (неразборчиво).

До момента конфликта относительно ночёвок у институции не возникало ни одного вопроса к моей рабочей практике. Я представил презентации, с которыми я согласовал программу. Они были одобрены на внутренних совещаниях. Потом мне показалось очень важным достаточно подробно пересказать те разговоры, которые были в момент напряжения. То, что со своей стороны я делал всё, чтобы этот диалог инициировать и аргументировать свою позицию. Куратору очень важно следовать этической парадигме, будь то забота о резидентах или действия в интересах резидентов. Важно отстаивать эту позицию. Даже если в какой-то момент и под какими-то факторами позиция руководства немного другая. Я согласился с тем, что мы введём это правило, но, по возможности, мы будем идти навстречу резидентам. Тем более пока есть какие-то такие напряженные моменты. За два года никаких проблем и вопросов не возникало. Моя профессиональная позиция не в том, чтобы молчаливо соглашаться с руководством, а в том, чтобы аргументированно отстаивать свое кураторское ведение и то, как, на мой взгляд, оно должно идти на пользу резиденции.

Вопрос из зала: получается, что у тебя своя культура и этика, а у институции своя. Каждый демонстрирует свою сторону. Возможно, видно, что кто-то не обладает полноценной аргументацией, но это же не входит в рамки профессиональной деятельности. Это выходит за рамки публичного и институционального в сферу частного. Разве нет?

Думаю, что это вопрос политический. Это не совсем частный вопрос, потому что мы сталкиваемся с механизмами институтов власти, с механизмами зависимых людей и обращения с этими зависимыми людьми. Для меня это вопрос прежде всего человеческого достоинства и человеческий вопрос. Если резидентам отказывается в праве на человеческое достоинство, если им сказали “мы сняли тебе Ханой, и ты будешь ездить в маршрутке в Ханой каждый день туда и обратно”, то это не то, что нужно поддерживать. Как я уже говорил на конференции, когда Снежана задала вопрос про bad guests, что намного важнее устанавливать какие-то этические стандарты и следовать ценностям, чем обвинять зависимых от тебя людей в том, что они как-то не так себя ведут.

Татьяна Олгесашвили-Каганская: Мне кажется, что это тоже больше какая-то частная история, когда два человека просто не договорились по каким-то своим причинам. Это не столько политическая ситуация, сколько личное. Твоя формулировка: «Я отстаиваю свою кураторскую позицию и думаю, что это полезно для всех», но это больше компонент и элемент общего процесса, с которым второй участник тоже связан. Надо это соединять. Мне очень понравилась первая часть твоего выступления, где ты рассказывал про то, как это начиналось и продолжалось. Это находит очень много референсов в нашей деятельности, жизни и практике. Это было бы очень классно продолжить. Если ты лично не договорился с каким-то другим человеком, пусть даже вы представляете интересы художников, интересы институции, — это все условные границы, которые реально переходят во что-то личное.

________________________________________________________________(1:30:00)

Татьяна Николаенко (Деревня художников, СПб): в нашей резиденции было тоже самое, а началось всё с того, что в нашем питерском Союзе Художников произошла такая ситуация, что, когда художники узнали, что председатель Союза художников Чаркин за спиной художников продал почти все имущество, то художники стали говорить об этом публично, писать в Facebook, организовали группу «Спасём Союз Художников». Мало того, что стали говорить, так ещё из–за рубежа стали писать в эту же ленту люди, которые когда-то работали в Союзе Художников и были в курсе, что произошло. К нам просто приехал человек из Москвы и сказал, что все ваши мастерские будут ликвидированы. Просто дал понять. А сейчас все по-прежнему, ничего не меняется. Художники берегут свои мастерские, потому что для них это большая ценность. Так не должно продолжаться, но мы живём в такой ситуации. Я просто хочу сказать, что я была в резиденции художников в Америке. Сначала меня удивило до смеха, что там происходит. Когда мы приехали в резиденцию и сидели все вместе, то все было написано по пунктам: кто, что имеет право говорить. Мне кажется, что, когда вы пришли работать куратором, надо было чётко определить свои границы. Они обычно очень размыты, и понятия о достоинстве у одного человека одни в данной ситуации, а у другого в этой же ситуации совершенно понятия совсем другие.

Тут уже надо спросить у самих людей, задевает ли их то, что им диктуют, где им ночевать, где им жить. Вопрос в этой ситуации не во мне, потому что для меня это симптом, который распространён и проник во многие сферы нашей жизни. Эта ситуация, когда есть дающая рука, а человек теряет право голоса в обмен на подачку с этой руки. Это ненормально. Это уязвление человеческого достоинства. Именно симптоматичность этой ситуации намного более травмирующая. Меня не волнует то, что сейчас я совершаю институциональный суицид и, как говорит Снежана, она будет лоббировать, чтобы меня нигде не брали на работу. В России для меня нет места, где я мог бы применять свою деятельность, за исключением Мастерских. Это коррелировало с кураторскими интересами, которые у меня на тот момент были, когда меня пригласили их курировать. Если меня не будут никуда приглашать, то мне от этого ни горячо, ни холодно. Однако, можно использовать эту ситуацию в качестве катализатора для разговора на эти темы, использовать конференцию. Тот факт, что здесь была исполняющая обязанности куратора мастерских — это тоже хороший момент для разговора. Здесь также довольно симптоматично то, как институт власти себя проявляет. Он не готов идти на разговор. Он просто может высказать какое-то общее обвинение и удалиться. Отвечаю на вопрос по поводу того, что это частный и личный конфликт. Во-первых, вместиться в частное русло не дает симптоматичность ситуации, потому что она типичная и повторяется в тех или иных лакунах. Во-вторых, то, что здесь имеются серьезные отношения между властью — под властью я имею в виду некую сущность, обладающую ресурсами, — и уязвимыми людьми, которые зависят от этих ресурсов.

Татьяна Олгесашвили-Каганская: что значит для тебя власть? Ты ведь тоже хочешь, чтобы было вот так, а не иначе. Каждый хочет.

Каждый хочет, чтобы было как-то лучше для всех. Но я сейчас в максимально уязвимой позиции. У меня нет источников дохода, у меня нет рабочего места, у меня нет институциональный защиты, и у меня большая травма от этого момента. Я не мог собраться с силами для того, чтобы как-то публично в текстовом виде заявить об этом, говорить об этом.

Татьяна Олгесашвили-Каганская: Ты сам в этом процессе тоже замешан, как и все остальные. Ты эту травму спровоцировал.

Каким образом я её спровоцировал? Это важный вопрос.

Татьяна Олгесашвили-Каганская: Ты не смог изменить ситуацию к лучшему.

Я как мог пытался аргументировать это, я зачитывал свою аргументацию — эта аргументация доступна. Она не сработала. Очень жаль. Есть ли здесь вина или невозможность сделать лучше?

Татьяна Олгесашвили-Каганская: здесь нет факта свершения неконфликта.

Татьяна Николаенко: это не вина. Это опыт.

Вопрос из зала: не было ли у тебя мысли или идеи как-то осмыслить поэтически этот опыт?

Почему ты не рассматриваешь происходящее событие как часть поэтики, как выступление художника, как художественное событие? Это вполне перформативный спич. Мы знаем много практик художников, которые нацелены на то, чтобы не восприниматься поэтически. Тот же Тино Сегал, когда есть некое бытовое ожидание. Или одна из работ Райана Гандера на Документе, где на террасе присутствовал сидящий и читающий газету человек. И много других, которые вплетаются в бытовою повседневность и не рассматриваются как поэтическое, хоть и являются поэтическим жестом. Мы также можем сказать, что задача искусства — это провоцировать людей на мысли, на чувства и, в том числе, вызывать дискомфорт. С этой точки зрения воздействие мой спич оказал. Отвечая на какую-то более расширенную поэтику, разумеется, у этого события есть потенциал к тому, чтобы превратиться и в поэтическое мероприятие.

Татьяна Николаенко: Мне кажется, что все переведется в бытовой конфликт. Когда ты приходил на работу, как ты понял, где начинаются твои обязанности, а где заканчиваются? Ведь они скажут, что ты говорил, где людям можно жить и ночевать, а они завязаны с госимуществом, с законами. Все переводится в бытовой конфликт.

Это вопрос политический.

Татьяна Николаенко: нет, сейчас он абсолютно бытовой и юридический.

Вот это вопрос пользования недвижимостью показал, что не является ключевым именно в том месте, когда мне написали «почему резиденты ночуют в жилых студиях»? Ведь возможность ночевки на ВДНХ в “жилых” студиях санкционировало руководство, и резиденты не нарушали запрет на нахождение вне мастерских после 12:00. Однако, эта ситуация вызвала вопросы, что дает основания предполагать, что это не было действительной причиной. Тем не менее, это вызвало определенные санкции ко мне как куратору, запрет на ночевки художников в мастерских и дальнейшее увольнение. Я этот конфликт бытовым не считаю именно в силу систематичности такого отношения к художникам. Это вопрос именно политический. Вопрос того, как распределяется власть. Частные поступки часто бывают криминализованы, являясь по сути бытовыми конфликтами. Частные поступки также оказываются политическим несмотря на то, что являются бытовыми конфликтами. И ситуации слишком тесного взаимодействия людей друг с другом, которые могут юридически трактоваться как бытовой конфликт, на самом деле пронизывают социально-общественную ткань и являются политическими.

________________________________________________________________(1:40:00)

Татьяна Олгесашвили-Каганская: Есть еще другие пронизывания, но ты сейчас фокусируешься именно на этом. Есть еще миллион других вариантов. Я не думаю, что этот фокус какой-то суперактуальный. Здорово, что мы об этом говорим. Я понимаю, что это очень важная история для тебя, но также с первой части выступления я понимаю, что продолжения этих связей будут танцевать еще очень долго. То, что ты запустил, никуда не делось.

Это вопрос о гостеприимстве и о том, кто как исполняет практики гостеприимства. Способна ли какая-то организация на ежедневном уровне их поддерживать?

Татьяна Николаенко: ты уже вычислил, что не способна.

Как раз это качество художественного произведения, которое проявляет и тестирует социальные структуры.

Татьяна Николаенко: Мне кажется важно повернуть это на знак «плюс», что это отличный опыт взаимодействия. Все кураторы ждут от художников способности показать то, что у тебя наболело, но так, чтобы это не переросло в склоку. Можно отнестись к этой проблеме как художник? Ты ничего не докажешь этим людям. У них свое понимание свободы, равенства, счастья, а у тебя свое. Но надо найти тот язык искусства. Первое, что мне приходит в голову — это Гойя. Как можно было в те времена создать такое? Сделай какой-нибудь крутейший проект, такой, чтобы люди, которые считаются для тебя «минусами» сами не понимая как, но увидели то, что хочешь рассказать.

Вопрос в том, чтобы не переводить это в полностью автономное поле искусства, которого, как мы знаем, не существует. Чтобы не деполитизировать ситуацию. Чтобы относиться к самой ситуации как к произведению искусства, чтобы делать из него для себя выводы. И, опять же, разделять политическое проявление ситуации и художественное, включая художественное в политическое.

Татьяна Николаенко: мне кажется, что, если бы по возрасту я была как ты, то я была бы так же настроена. Но столько прожито, столько набрано опыта в таком же контексте. Можно сгореть сразу, перегореть и испортить свою ауру, испортить все. Очень тебе сочувствую. Если не изменить эту ситуацию, не изменить «минус» на «плюс», не посмеяться над этим, не взять для себя и для своего творчества хороший материал. Возможно, ты придумаешь какой-то невероятный язык, когда ты можешь не говоря, сказать.

Само искусство — это не только и не столько про новый язык, сколько про контекст. Чтобы чувствовать, как происходящее отражается в социо-политическом контексте. Я понимаю вашу логику. Надо думать позитивно, развиваться, использовать ситуацию. Сейчас очень важно эту ситуацию озвучить. Моей целью является задавание вопросов, как механизмы гостеприимства работают? Как сделать так, чтобы они все же показывали свою действенность, а не превращались в какие-то репрессивные инструменты. Как вы сказали, что есть какие-то люди, которые являются для меня «минусами». Нет, с моей точки зрения, эта переписка показывает злоупотребление властью отдельным человеком. Это не значит, что она плохой человек. Это значит, что в конкретном моменте произошла довольно серьезная атака на других людей. Нужно понять, солидаризируется ли институция с этим человеком или считает, что здесь имело место злоупотребление. Я не говорю, что в этой ситуации кто-то “плохой”. Я говорю, что есть факты, и я держусь именно документированных фактов. Я не хочу скатываться до каких-то голословных или общих обвинений. Я хочу, чтобы ситуация разбиралась досконально именно на фактическом уровне: что и кем было сказано, что сделано, что задокументировано, что люди знают. Не на уровне кулуарных слухов, которые распространяются обо мне, что представители институции в кулуарах говорят о том, почему меня убрали, не говоря об этом мне, а просто записав в трудовой книжке “прогул”. Я считаю, что в этой ситуации все, что можно сделать для цивилизованного обсуждения с сообществом — это разбираться в фактах, документациях и свидетельствах, которые у нас есть, не отступать от фактологического материала.

Татьяна Николаенко: но люди не хотят разбираться в этих фактах.

Нужно у них спросить, почему они не хотят. Почему это вызывает у них дискомфорт. И спросить, хочет ли художественное сообщество, чтобы этот кейс был разобран на каком-то доскональном уровне. Это кейс настолько симптоматичен, что косвенно затрагивает интересы тысяч прекарных работников. На этом можно заканчивать эфир.

Расшифровка беседы Дарья Горелик