Create post
Cinema and Video

Умножение на ноль (о фильме «Теорема Зеро» Терри Гиллиама)

Александр Лаврищев
Станислав Полинов

Вышедший в 2013 году фильм «Теорема Зеро» Терри Гиллиама — не стал лучшим в его карьере. Скорее напротив, получил в целом заслуженную критику за сумбурность и самоповторы. И все–таки из дня сегодняшнего многие детали кажутся весьма интересными, а может и пророческими. Впрочем, и там, где Гиллиам ошибается или лукавит — тоже возникает нечто важное: возможность задуматься о том, что же такое современность и какое место в ней уготовано для человека? Собственно все фильмы Гиллиама о человеке верящем в чудеса среди расколдованного мира.

Фильм действительно стоит критиковать, так как удалось в нем далеко не все. Возможно, это следствие того, что фильмы Гиллиама приходится ждать очень долго, и с каждым разом разница между полученным и ожидаемым только растет. Но, несмотря на претензии к «Теореме Зеро», идейно-образная часть новой утопии Гиллиама как всегда интересна. Правда до каких-то понятных идей копать в этот раз придется изрядно. И дело не только в довольно слабом сценарии Пэта Рашина. Есть ощущение, что сам режиссер изменился или изменил себе: он похож на уставшего человека, снизившего свои требования к миру. Человек, который когда-то победил махину Голливуда, ради сохранения авторского финала «Бразилии», сегодня согласен лишь задавать неуместные вопросы. Хотя можно только представить насколько режиссеру тяжело быть похожим на своего героя Коэна: сидеть и ждать, когда кто-то позвонит и скажет ему «У меня есть деньги на твой новый фильм».

Он, похоже, давно уже осознал авторский удел — это было заметно по грустной самоиронии в «Воображариуме» (особенно метафора, уподобляющая режиссера нищим актерам, пытающимся развлекать зрителей с помощью хлама и кучи гнилых яблок). Поэтому и «Теорема Зеро», созданная в неестественном для режиссера ритме (он работает долго) и за сущие гроши (благодаря съемкам в Румынии) кажется чересчур компромиссной. Даже несмотря на отказ от хэппи-энда. И выбор открытого финала не сделал эту историю ни лучше, ни понятнее.

Конечно, режиссер может позволить себе банальные высказывания об одиночестве, смысле жизни и мире вокруг нас. Иронию и сарказм от него мы уже видели, вопросы и попытки разбудить воображение — тоже. Почему бы не обратиться к драме? Увы, в фильме нет ни действия, ни его разрешения, поэтому и последний момент Коэна наполнен не «достоинством и поэзией» (как считает автор), а скорее похож на пустословие рекламного ролика. А сама кинолента чем-то напоминает излишне перегруженное изъятиями, недомолвками и флешбэками повествование, склеенное из простой истории с началом, серединой и концом. Вдвойне странно и то, что фильм, лишенный экшена и переполненный диалогами, оставляет совершенно неудовлетворенным в плане сказанного. В нем есть точные и достойные размышления фразы, но их ужасно мало. Словно какая-то неведомая антиметафизическая цензура вырезала все слишком сложные для современных голов сентенции и обобщения.

Так что вместо смыслопорождающих парадоксов в финале вы будете довольствоваться лишь избитым образом Черной дыры. В фильме есть и атмосфера утопии, и продуманный быт, и типично гиллиамовские юмор и аллюзии, но в нем нет истории. И даже изображение внутреннего мира Коэна оказалось каким-то скомканным. Актер Кристоф Вальц — мне очень нравится, он хорошо держит на себе кадр, но по-моему в «Теореме» ему просто нечего играть. Любовная линия выглядит хлипко, линия дружбы с юным компьютерным гением получше, но в общем тоже не ахти. Поэтому фильм оставляет ощущение поделки, созданной небездарным выпускником киношколы, дотошно проштудировавшим работы Гиллиама. Так что многие «ценители» (не говоря уж о тех, для кого кино — сугубо развлекательный вид искусства) отметили свое разочарование. На этот счет могу ответить за автора: вам немного разочарования не помешает. Мне, например, оно помогло поразмыслить над фильмом без отбрасывания некоторых идей и тем, как слишком банальных.

Если кратко резюмировать общее впечатление, то это фильм для головы. Все остальное если и хоть как-то задевает, то случайно, по касательной. Гиллиам снова снял фильм о воображении, но теперь оно призвано латать прорехи в основном повествовании. Претензий к нему можно сочинить еще немало, но лучше обратиться к самим темам и идеям, которые скрываются под этой самой теоремой Зеро.

События фильма происходят в недалеком будущем, которое даже по кратким эпизодам легко реконструируется. На загаженных улицах с шизофренической пестротой царит навязчивая реклама (например, рекламируется церковь Бэтмена Освободителя), а модель отношений между людьми хорошо иллюстрирует вечеринка, где каждый слушает музыку на собственном гаджете. Лучше всего суть такой общественной системы выразил Чак Паланик, когда говорил: «Большой Брат не следит за тобой. Большой Брат танцует и поет. Достает кроликов из волшебной шляпы. Все время, пока ты не спишь, Большой Брат развлекает тебя, отвлекая внимание… Он делает все, чтобы тебя занять. Он делает все, чтоб твое воображение чахло и отмирало… Когда столько всего происходит вокруг, тебе уже не хочется думать самостоятельно. Ты уже не представляешь угрозы. Когда воображение атрофируется у всех, никому не захочется переделывать мир».

Это будущее, в котором люди поглощены развлечениями, в т.ч. виртуальным получением самого разного опыта. В фирме, создающей в пробирках такой опыт, работает главный герой — Коэн Лет. Любопытно, что взгляд на такое будущее (на деле, считай, настоящее западных стран) у Гиллиама — совсем не старперский. Тенденция Системы к упрощению и бегству от проблем, конечно, вызывает у него опасения, но все–таки он далек от образа вещателя, «знающего» великую консервативную правду. Более того, люди, выступающие как агенты этой Системы, отнюдь не похожи на марионеток, работающих на подавление (как в «Бразилии») — напротив, это люди, в той или иной степени озабоченные проблемами Коэна, пытающиеся ему помочь (возможно ли это? — это уже другой вопрос).

Многие сразу же стали сравнивать «Теорему Зеро» с другими его утопиями — «Бразилией» и «12 обезьян», однако сам автор отмел преемственность. Их и в самом деле сложно сравнивать. «Бразилия» по большей части вдохновлялась проницательным, но все же во много устаревшим романом Оруэлла «1984», в то время как «Теорема Зеро» — реакция на современность корпораций, медиа и соцсетей. В отличие от других футуристических историй Гиллиама, в этой нет ничего, кроме бедного несчастного индивида в застенках своей экзистенции. Поэтому декорации мало что меняют. В некотором смысле герой Вальца — это средний современный человек, захваченный гаджетами и виртуальностью. Одинокий невротик — слишком старый, чтобы следовать за новыми веяниями мира, слишком молодой, чтобы умереть.

В завязке сюжета мы обнаруживаем две ярких метафоры. Первая — это звонок, который ждет главный герой, убежденный, что голос на том конце сообщит ему смысл жизни. Вторая — это теорема Зеро, за доказательство которой он берется.

Сама по себе теорема Зеро — это недоказанная гипотеза, согласно которой если учесть все данные, то можно обнаружить, что все в мире логично придет к небытию (нулю). Поэтому она и звучит: «ноль равен ста процентам», т.е. ничто не имеет смысла, т.к. по сути всего лишь случайная флуктуация от Ничто. Иными словами, мир в конечном счете может быть упрощен до схемы, в которой каждому «да» соответствует свое «нет», а каждый «плюс» в итоге будет аннигилирован «минусом».

Впрочем, для Гиллиама «зеровина» — не столько проблема буддистскоподобной онтологии, сколько метафора жизни в перспективе смерти. Каждый из нас в той или иной степени доказывает своей жизнью эту теорему, однажды уходя в небытие. И в общем это как раз тот случай, когда неудача боле почетна, чем успех в ее доказательстве. Даже визуально процесс доказательства теоремы в фильме выглядит как попытка найти место каждому фрагменту структуры так, чтобы не разрушить другие крупные соединения. Найти или создать смысл чего-либо — это как раз и означает раскладывание всего по полчкам в ситуации когда сами полочки не даны заранее. Хотя все–таки в душе человека противоречия уживаются гораздо легче, чем в виртуальном мире, в котором Коэн раз за разом видит крушение своих попыток все выстроить.

Тема ценности воображения и смыслопорождения противостоящих позиции скептика и реалиста была ключевой в бесконечных пари Парнаса и Дьявола в «Воображариуме». Здесь же больше нет Игры, теперь это теорема, которая должна быть доказана. Точнее, одной из сторон неявного конфликта очень хочется, чтобы она была доказана. В «Теореме Зеро» эту сторону представляет глава «Mancom» — бизнесмен, прагматик, человек без души, лица и имени (его зовут «Начальство»), мимикрирующий под окружающую среду и тусующийся инкогнито.

Противоположная сторона — это сам Коэн Лет, который искренне отторгает конечный смысл теоремы. Проблема только в том, что Гиллиаму не удается что-либо противопоставить формуле, утверждающей, что все в мире бессмысленно. Коэн — не мечтатель Сэм Лаури и не уставший, но еще кое на что годный Парнас, это изначально человек, не способный бороться за свои мечты. Даже его бегство в виртуальных мир своих сексуальных фантазий едва ли можно назвать успешным.

Не стану отрицать, в итоге у Терри Гиллиама и Пэта Рашина получился точный образ. Человек, надеющийся получить смысл своей жизни, не только лишает свою жизнь смысла (избегая жизни в омертвляющем тревожном ожидании), но и вынужден ради возможности получения смысла (работа на дому ради ожидания звонка) доказывать, что все в мире бессмысленно (теорема Зеро). Его ужасает сама идея, лежащая в основе теоремы, и одновременно с этим он самый страстный фанат мысли, что все можно упорядочить и свести к понятной логике. Та страсть, с которой он пытается довести решение теоремы до 100% — это не доблесть исполнителя, не раж исследователя, это в чистом виде невротическая потребность все упорядочить, привести к гарантиям и регулярностям.

Пожалуй, именно настолько противоречиво запутанным и подразумевающим взаимоисключающую мотивацию я ощущаю человеческое существование. Но это целиком и полностью картинка «для ума», эмоции она практически не задевает. И даже удивительно, что такой мастер визуализации как Гиллиам откровенно запорол задачу показать эту сложность во всей ее возвышенной красоте.

Собственно эта формула с одной стороны оказывается недоказуемой, с другой — чудовищно страшащей самой возможностью доказательства. Герой не может ни бороться с ней, ни отказаться от ее доказывания, ни даже рискнуть изменить свою жизнь (когда девушка предлагает ему уехать с ней). Удивительно, что сотни абсолютно идентичных парадоксов в собственной жизни мы привычно не замечаем. И эта слепота, на мой взгляд, объясняется не устройством мира («природа скрывает себя»), а устройством субъекта.

Что такое ноль? Это ведь не только метафора ничто как некой бездонной черной дыры, способной поглотить все, это еще и метафора человека как некого пустого места. Никчемный человек — ноль без палочки, значит, обычный человек — просто ноль. И в самом деле, на уровне здравого смысла ноль — это то место, которое остается там, где из 5 яблок вычли все 5. И в данном разрезе «ноль равен 100%» звучит еще и как отсылка к неизбывной жажде человека быть всем, наполнить себя, вместить в себя весь мир. Но даже это не может изменить того, что субъект — это ноль, не полное ничто, а скорее нечто на месте ничто (представитель/обозначение ничто). Собственно это, на мой взгляд, и есть самая важная тема в понимании себя: научиться воспринимать себя не только через позитивный наполнитель и не через анонимное ничто, а как раз через промежуточное нечто, маркирующее ничто. Такая метафорическая связка показывает, что единственное, что имеет хоть какой-то смысл — это само заполнение субъекта, т.е. смыслопорождение, создание внутреннего аналога мироздания в самом себе.

В несколько пессимистической картине мира этого фильма, однако, есть один изъян: она строится на абсолютной вере в симметрию. Эта вера очень часто оборачивается мифологией противоположностей — будь то в реальности (материя и антиматерия), в языке (символы точно отражают реальность) или в отношениях (дружба и любовь — это всегда связь взаимная и необходимая для обоих). Как ни странно, ни одна из этих идей не подтверждается даже на самом материале фильма. Что уж говорить о нашем бренном и сложном мире?

Особенно любопытно и то, что даже в понятийной системе, где казалось бы и должна быть абсолютно симметричная зеркальная схема из понятий и противоположных им понятий, не всегда удается найти соответствия. Даже логическая структура мало похожа на стройное логическое Древо Порфирия, а уж логика языка тем более изобилует не существующими антитезами (все эти «несуразица», «ненастье», «несметный», «бестолочь», «как собак нерезаных» и проч.). Так что не совпадающий сам с собой мир — это, пожалуй, то немногое, что можно расценивать как шанс на пусть и критический, но оптимизм.

Смерть Вселенной, бесконечность или цикличность бытия, конечность человеческого существа — все на разный лад обессмысливает то, что сделано или может быть сделано человеком. Однако мы что-то делаем… и отнюдь не только по велению среды и инстинктов. И в этом нет какой-то чересчур глобальной проблемы, вроде деления на ноль, которого так боится хрупкий мир идеализаций математики.

Осмысленность (или возможность осмысленности) чего-либо в жизни мне видится на манер не деления, а умножения. Любой математик знает, что всякое число при умножении на ноль дает ноль, но однако никто не считает эту операцию бессмысленной. Это действие очень часто ведет к решению каких-то задач, и именно поэтому я делаю выбор в пользу того, чтобы делать. Столь краткосрочным существам как человек, онтологически более соразмерно то, что смысл часто появляется после действия (и благодаря им), а не только заранее. Причем, думать, чувствовать и пользоваться воображением — тоже могут быть действием, если их делаете вы, а не анонимный ноль, живущий в каждом из нас. Так что пустота, которую люди порой отчетливо чувствуют, сидя в интернете, — это хороший повод задуматься о перспективах умножения на ноль.

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
Александр Лаврищев
Станислав Полинов

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About