Мне больно раз за разом констатировать, что российской пропаганде даже не нужно прилагать усилия, чтобы дискредитировать деколониальные исследования — потому что подчас они справляются с этой задачей сами.

Я регулярно вижу тексты, посвященные «русскому империализму»/«колониальной природе русской культуры», которые появляются в рамках старой доброй белой европейской академии — но вовсе не соответствуют белому европейскому императиву рациональности. Если вкратце, то симптомы такие: тавтологии; плавающая (или не существующая?) методология; quid pro quo — исследовательская невнимательность, смешивание разных предметов исследования и разных теоретических рамок; аффект вместо дистанции и аргументации; наконец, неймдроппинг — сколько людей, которые говорят слово «деконструкция», в самом деле читали постструктуралистов? Понимают ли они, из каких философских установок они говорят — или я просто читаю текст из китайской комнаты?

Очередной текст в жанре «деколониального Chat GPT-4» — новая статья Анны Энгельхардт и Саши Шестаковой о том, как русская визуальная культура нормализовала переселенческий колониализм Российской Империи, а в частности — присоединение к РИ Крымского ханства и последовавшие за этим репрессии против крымских татар. Предмет их анализа — несколько крымских пейзажей Константина Коровина (1861 — 1939) и Александра Дейнеки (1899 — 1969). И здесь первый вопрос — почему именно этих художников, и почему именно эти изображения? Риторически это работает так — несколько картин двух художников репрезентируют всю «русскую визуальную культуру». Но именно что риторически — будто бы это очевидно; а это совсем не очевидно. Хотят ли авторки сказать, что «культура вся одинаковая» — что «оно все имперское одно и то же»? Вне зависимости, что перед нами — импрессионистическая живопись начала века или же соцреализм 30-х? Я не искусствовед, но мне кажется, что искусствоведы бы не согласились.

Основная проблема даже не в этом: в этом исследовании, опубликованном в Journal of Visual Culture, почти полностью отсутствует анализ, собственно, визуальной культуры. То, что эта живопись — колониальная, выводится либо из биографии автора (шовинизм в дневниках Коровина), либо из общего культурного контекста (в раннем СССР Крым существовал в медиа как место отдыха; депортация крымских татар в 1944). Сама форма — то, что изображено, как изображено — если угодно, идеология формы — проходит полностью мимо исследовательниц. Исследовательский вопрос, скорее, звучал бы так — как именно через форму проявляли себя существующие властные и производственные отношения, и проявляли ли? Ведь, как известно, культура всегда порождает и антикультуру. В империи есть не только имперские авторы, но и антиимперские (как показал Валерий Подорога).

В каком-то таком духе — по следам марксистского литературоведения Фредерика Джеймисона — написана недавняя книга Алексея Конакова о Евгении Харитонове — подпольном писателе в позднем СССР. Но отличие текста Конакова от текста Энгельхардт/Шестаковой в том, что последние полностью игнорируют форму — предполагая, видимо, что форма буквально изоморфна господствующим общественным отношениям. Собственно, они полностью игнорируют культуру — не желая в нее вчитываться, вдумываться, отделять одно от другого. Но разве не в этом главная предпосылка деколониальных исследований — разве не в этой предельной внимательности к другому? Даже если этот другой нам отвратителен, критиковать его можно только в том случае, если мы разглядели его во всех деталях. И тогда критика, к тому же, становится сильно проще; как напоминал Игорь Гулин год назад, в одних и тех же культурных артефактах живет и имперское, и эмансипаторное. Вопрос в том, чтобы прочитать это эмансипаторное, разглядеть его, и — повернуть против имперского.

Империализм и правая пропаганда схожи в одном — они полностью игнорируют частное, маленькое, личное; за целым они не видят деталей. Поэтому я скажу — в духе Фредерика Джеймисона — что работа Энгельхардт и Шестаковой — пример именно что формального империализма. И от этого не спасет ритуальное цитирование крымскотатарских поэтов.

И мне от этого тошно.

***

Изначально этот текст был опубликован в канале beyond meaning — его пришлось разделить на два поста. Но я решил, что он слишком большой для дневниковых телеграм-записок, и поэтому должен существовать отдельно.