Дисклеймер

С целью просветить читателей и не делать их цель слишком легкодоступной, я установил порядок постановки суждений, который имеет, по крайней мере формально, геометрический порядок (более geometrico), заимствованный ни у кого иного, как Спинозы. Этот метод себя уже оправдал. Он делал мысль автора практически недоступной для понимания и, в то же время, имел значительный теоретический (Монтескьё, Маркс, т.д.) и политический (анти-религиозный, революционный) эффект на протяжении всей истории.

Поскольку необходимо было сделать выбор между эффектом этой “невнятности” и теоретически-исторической значимостью, автор целенаправленно выбрал этот “невнятный”, но наиболее эксплицитный метод суждения (on ne peut courir deux lèvres, pardon, deux lièvres à la fois). Если каким-либо образом читатель вдруг почувствует, что понял главную мысль, то заверю его: он совершенно ничего не понял и не поймёт, поскольку здесь нечего понимать.

Дальнейшая предварительная разметка

Далее вы найдёте утверждения, но без определений, теорем, экстраполяций и ремарок, как это было в “Этике”. Автор взял на себя развитие простых утверждений без представления их в форме теоретической аргументации (которая влечёт за собой теоремы и выводы). Почему допускается столь своенравное, если не совсем уж “богохульное” отношение к такой серьёзной теме? Именно по той причине, что эта тема не является ни серьёзной, ни сугубо-теоретической, но скорее курьёзной в понимании Спинозы. И для самого автора она является объектом забавы. Должно понимать, что для Спинозы этот курьёз — это не простой азарт и не удовольствие, основанное на игре слов, но объект серьёзной страсти. Как однажды было сказано Бергсоном, “Удовольствие — это знак, что мы нашли свою судьбу”. И хотя Спиноза не является ни пунктуалистом, ни пуантилистом и судьба для него — религиозное понятие, Бергсон прав, со всей его честностью.

Таким образом, мы рискуем выдвинуть лишь утверждения, но не рассмотрения, сознательно поддерживая ту мысль, что первые закрепляют лишь очевидные правды (по крайней мере, для аналитиков, но отнюдь не для их пациентов, которые, к счастью, не требуют от них слишком многого).

Утверждение 1

История движима (в том смысле, в каком мотор движим бензином) классовой борьбой.

Утверждение 2.

Индивиды движимы трансференцией (в их отношениях с другими индивидами; с каждым индивидом).

Ремарка a: Разумеется, индивид в качестве носителя того, что Фрейд называл “психическим аппаратом”, но не индивид, абстрактно считающийся человеческим животным некоторого возраста или веса, женатым, с детьми, или разведённым, овдовевшим, или раненым солдатом, или мелким доледержателем, аналитиком, гинекологом, банкиром, полицейским и так далее.

Ремарка б: Вопрос о том, обязательно ли данный индивид является человеком, необходимо на время опустить. Так или иначе, не похоже, что “отдельный” минерал или “отдельный” овощ также испытывают трансференцию в их отношениях с другими, из своей или из иной области единицами. Но вполне вероятно, что трансференция может существовать между представителями некоторых видов животных, в частности одомашненными (лошади, собаки, кошки, сороки) и человеком, с которым они контактируют на постоянной основе. В любом случае, вопрос о существовании трансференции между человеком и животным, овощем или минералом является аспектом повседневной жизни, который на практике никто не рассматривает. Возможно, нами недостаточно было выявлено, что в некоторых отдельных случаях (связях между человеком и, к примеру, собакой или кошкой) трансференция оказывается двусторонней в то время, как в других случаях (вроде связи между человеком и розой) она действует лишь в одностороннем порядке. Интересная заметка: может быть односторонняя связь (между человеком и овощем), которая явно присуща если не настоящему переживанию (что свидетельствовало бы лишь об обратном), то хотя бы идеологическому фону конкретных психотерапевтов (аналитик, разумеется, информирован настолько, что подобную ошибку не допустит), которые самозабвенно верят, что их “отношение” к своим пациентам заключает в себе только одностороннюю трансференцию со стороны последних.

Утверждение 3.

Утверждения 1 и 2 универсальны. Недопустимы никакие исключения.

Утверждение 4.

Хотя каждый индивид испытывает трансференцию и движим ею (и эта установка всеобъемлюща), необходимо будет рассмотреть два случая, которые примечательны за их диссиметричность. Назовём первый случай “Ситуацией 1” и второй — “Ситуацией 2”.

Утверждение 5.

Рассмотрение Ситуации 1

Представьте себе двух индивидов, А и Б. Предположим, что они входят в длительную связь друг с другом по одной или нескольким причинам (x, x1, x2, т.д.). Они испытывают трансференцию.

Это означает, что индивид А развивает трансференцию к индивиду Б, и что индивид Б развивает обратную трансференцию к индивиду А. Это закон взаимности.

Трансференция Т1 и трансференция Т2: каждый движим трансференцией другого — трансференции, которые могут быть размножены до бесконечности. Всё зависит от податливости невроза одного из обсуждаемых людей.

Таким образом, нет ничего, что ещё неизвестно.

Утверждение 6.

Рассмотрение Ситуации 2

(Здесь я прошу читателя уделить большую долю внимания, т.к. будут задействованы профессиональные терминология и понятия.)

Представьте себе двух индивидов А и Б, но А — индивид, который по своим документам и практической деятельности (такой же “практической”, как в тезисе де Голля о том, что “аспекты экономического плана сами собой разрешатся”) принадлежит к некой психоаналитической ассоциации, и B — некий пациент (англ. — John Doe), навещающий индивида А (психоаналитика) по поводу некоторых тяжких/глубоких переживаний в его жизни с целью получить “лечение” (термин, который в некоторых университетах презирают, ведь медицине в их практике нет места) — что же из этого выходит?

Выходит то, что индивид Б развивает трансференцию по отношению к индивиду А. Если, однако, это удерживает их обоих (если же нет, то последний потеряет нить), то процесс “лечения” будет происходить на основе трансференции Т2. Индивид А (аналитик) “работает” над транференцией Т2 и в рамках трансференции Т2. На этом моменте мы рассмотрим некоторые диспуты между школами психоанализа касательно средств, посредством которых трансференция входит в действие: сопротивление, усиление защитных механизмов эго, фантазии и т.д.) Вероятно, это единственные необходимые нам детали.

Важно также то, что “работать” над трансференцией Б к А и в её рамках возможно только на двух условиях: 1) Трансференция Б к А “требует” того, 2) чтобы А, находясь вне игры, оставаясь положительно нейтральным, тихим и в некоторым смысле бесстрастным, был механизмом, который расшатывает нечто в области бессознательного пациента, при этом сам не будучи “потрясённым”, Богом в смысле Аристотеля — недвижимым “движителем”, который создаёт движение, сам не подчиняясь колебаниям (данное сравнение принадлежит доктору Нахту, аналитику и президенту традиционной психоаналитической ассоциации). Мы находим себя в занятной ситуации, которая, судя по всему, противоречит Утверждению 3 (закон трансференции универсален), так как А, объект трансференции Б, не развивает к последнему трансференции.

И как может А (аналитик) совсем сдержать трансференцию по отношению к Б (анализанту)?

Если кратко, он был проанализирован. Фактически, только аналитик проанализирован; он аналитик лишь только потому, что подвергся анализу (в соответствии с правилами его общества и под его (общества) надзором). Сама его бывшесть проанализированным в некоторой степени предохраняет его от трансференции Т1 (к его пациенту): его личный невроз обратился знанием каждой его (невроза) итерации, что устраняет шансы на развитие трансференции. Он стал недвижимым движителем, “субъектом, который знает” (Лакан), или, под стать аристотелевскому “движителю”, “мыслью о мысли”, “знанием о каждом знании.” “Знание” механизмов невроза его пациента.

Тем не менее, остаётся одна небольшая проблема: Фрейд, отец-аналитик, всегда впереди любого аналитика по призванию: Создатель, никем не проанализированный, ибо до него не было ни аналитиков, ни анализа. Классическая проблема курицы и яйца.

Есть два возможных ответа:

1. Фрейд, сам не зная об этом, был проанализирован Флиссом в процессе их крепких взаимоотношений. Флисс проанализировал бы Фрейда, не осознавая этого, то есть, не представляя себе, что такое анализ. У него действительно были теории, но их Фрейд не принимал; напротив, Фрейд в ответ представлял ему свои. Интересный случай: могли бы ли мы проанализировать кого-либо (в данном случае — Фрейда), не будучи опытными аналитиками и не располагая необходимой базой (теоретической, и, следовательно, не подвергавшись анализу и не зная о том, что это вообще такое)? Почему нет? (этот вопрос необходимо поставить наиболее осторожно).

Ответную реакцию от Флисса поддерживают довольно интересные аргументы и обстоятельства: во-первых, из–за состояния той теории, что Фрейд предложил ему на оценку. Это была довольно проработанная аналитическая теория. Примечательно то, что аналитическая теория существовала в отношениях между Флиссом и Фрейдом, но, парадоксально, не со стороны “действующего” аналитика, Флисса, но со стороны “действующего” анализанта, Фрейда. Через долгое и упорное развитие его теории, которую он предоставил Флиссу, протянуто нитью нечто вроде анализа Фрейда. Но откуда она вообще пришла ему в голову? Не от чистой череды абстрактных измышлений, но от серии конкретных переживаний, в которых представления Шарко о женской истерии, пациенты Брейера (рассуждения Анны О. о “принятии лечения” и “прочистки труб”) играли решающую роль. Фрейд построил бы свою теорию благодаря своим пациентам, более того, женщинам-пациентам: без них он определённо не вышел бы на линию, приведшей его к этой теории. В конечном итоге, до того, что было получено вследствие упорного тестирования разработанной в его с Флиссом переписке теории, что-то вроде анализа Фрейда было бы инициировано тем, что он извлёк из своей работы с пациентами. Если взять во внимание литературную культуру Фрейда (что он мог вычитать у Софокла и Шекспира, что он мог взять для своей теории из превосходной “интуиции” этих замечательных авторов, которые вынесли на авансцену самые явные столкновения бессознательного), мы также можем обнаружить огромные просторы его мысли; не только теорию, но и практику. Помимо отношений с Флиссом, чаще всего попадающим под прицел авторов, которыми обсуждается вопрос анализа Фрейда, неужели невозможно, что уникальная “Einsicht” (интуиция) Фрейда, наводившая его на то, что он искал в откликах истерии и некоторых из его первых женщин-пациентов (patientes), как и в интуициях великих трагиков (или моралистов, из чьих работ он также извлёк немало пользы), покачнула в нём что-то, что касалось его собственного невроза в то же время, когда он разработал аналитическую теорию? И если всё дело в этом, не имеем ли мы право утверждать, что некто ещё-не-аналитик мог бы сам в некотором смысле быть проанализированным своими собственными пациентами, женщинами и мужчинами, или, созерцая великие трагедии мировой литературы, мог бы не только быть наведён на путь к аналитической теории, но и быть подведённым к анализу самого себя? Почему бы и нет, если мы фактически берём во внимание исключительный характер этих случаев и поразительную “Einsicht” Фрейда?

И если мы вернёмся к нашему примеру, в котором B анализируется А (se fait analyser par A) и в котором ещё-не-проанализированный человек анализируется уже-проанализированным человеком, не вернёмся ли мы, mutatis mutandis, к позиции Фрейда по отношению к его первым женщинам-пациентам? И не могли бы мы предположить, что, до некоторой степени, аналитик может быть направлен по пути анализа собственных фантазий своим пациентом, который вошёл в анализ? Действительно ли это исключительная ситуация, или же лишь рутина психоанализа? Это мы и собираемся разобрать.

2. Фрейд проанализировал себя самого: самоанализ. То, что не было каким-то чудом разделено, выделив субъекта, который знает, действующего в рамках трансференции своего пациента, и что сделало бы его абсолютным началом: фактически, это то, что мы только что видели (возвращаясь от случая с Флиссом и первыми женщинами-пациентками Фрейда после его опыта с истерией Шарко и его интуиции касательно трагиков, к тому, что только что было установлено в первом ответе).

Мы выведем два предварительных заключения из этого: что каждый анализ является самоанализом и что аналитик А — не единственный, кто работает над трансференцией анализанта и в её рамках, но что всё это за пределами осознания анализанта, “работающего” в анализе; и, во-вторых, что каждый аналитик преследует свою (неустранимую) цель — анализ через “работу” его пациентов, и, следовательно, что непроанализированные вносят вклад в анализ аналитика.

Прим.: часть текста потеряна, что делает параграф не до конца понятным.

Утверждение 7.

Вернёмся к ситуации с А и Б (где А — аналитик, а Б — пациент А). Процесс лечения проходит только если Б успешно развивает трансференцию к А и только если А выслушивает Б с понимающим, но всё же нейтральным — так как аналитик был проанализирован — отношением. Но что здесь означает “нейтральным”? Судя по всему, то, что трансференция от А к Б не возникает, либо же активно подавляется при наличии таковой.

Эта вербальная установка являет собой сумму существования психологов, психотерапевтов и иногда некоторых аналитиков, склонных верить (даже наперекор их практике) тому, что они, как и подобает носителю психоаналитического материала или же “уже бывшему проанализированным”, наделены невероятной силой для того, чтобы избежать универсальный закон трансференции. Однако мы не будем говорить за этих простаков.

В реальности же аналитик А действительно развивает трансференцию по отношению к проанализированному Б с самого начала их взаимодействия (или чуть позже, зависит от воли случая), но очевидно, что для того, чтобы “заставить её работать” или “заставить её двигаться”, необходимо, чтобы она функционировала с обеих сторон и чтобы трансференция аналитика шла в такт трансференции анализанта (с одной важной ремаркой: либидинальные элементы обеих трансференций не должны быть одинаковыми).

Закон трансференции — воистину универсальный закон.

Утверждение 8.

Тем не менее, здесь есть одна небольшая историческая/терминологическая сложность.

Несомненно, благодаря нужде в самоанализе (и не всегда пребывая в полном осознании того, что с ним происходило), Фрейд несколько запоздало узнал, что существует трансференция от А к Б. Изначально он открыл наличие существования трансференции Б к А, и это стянуло на себя всё его внимание. Позже он выяснил, что аналитик также развивает трансференцию к своему пациенту. Чтобы найти разницу между ними и потому, что он первоначально раскрыл первую трансференцию, так и назвав её просто “трансференция” (от анализанта к аналитику), он, следуя порядку, назвал второй случай трансференции (от аналитика к анализанту: от А к Б) контр-трансференцией.

Примечательное название.

“Контр-” следует всегда после, всегда позже. Контр-реформа следует всегда после реформы, контр-революция — после революции. С чего же вдруг требовать альтернативы? Особенно если учесть, что наименование “контр-” закрепилось за некоторыми интересными клиническими наблюдениями, важность которых привлекла внимание Фреда к концу его жизни. Мы увидим то, что единожды уже встречали: всё наступает к концу, к концу сеанса, к концу жизни. Фрейд действительно мог заметить, что некоторые ситуации оканчивались не слишком благоприятно (“устранимый анализ”, “неустранимый анализ”), иногда в очень даже драматическом виде (словно скорпион, на которого наступили, или будто Великий Поход психоанализа, застопорившейся на своих последних шагах) для анализанта, а, следовательно, и для аналитика — и что эти сложности в общем были результатом плохо понятой контр- трансференции самого аналитика. Затем следует явная рекомендация Фрейда: аналитик должен обратить внимание, на протяжении заключительных стадий сеанса, к своей контр-трансференции, которая может помешать сеансу завершиться успешно. Следовательно, аналитик обязан проанализировать свою контр-трансференцию. Но как? Сказано: самоанализом. Но как только мы поймём, что это в себя включает, мы не сможем удержаться от того, чтобы перефразировать вопрос: может ли анализант при определённых обстоятельствах помочь аналитику проанализировать его контр- трансференцию?

Таким образом, всё оказывается достаточно просто и понятно.

Утверждение 9.

Однако, остаётся одна небольшая помеха.

Жан Бофре любил одно несколько злорадное высказывание: “До сих пор не было достаточно понято, что истребитель торпедных катеров (contre-torpilleur) сам является торпедным катером (torpilleur).”

Подобно этому, Фрейд говорил: “До сих пор не было достаточно понято, что контр-трансференция также является трансференцией.”

К чему тогда эти россказни о “контр-”? Для чего, если можно так сказать, делать такой акцент на факте того, что контр-трансференция называется контр- трансференций (и не просто “трансференцией”), если не по той причине, что последняя возникает после трансференции, словно парирование или защита против неё? Это именно то, что данное выражение подразумевает. Катеры- истребители (les contre-torpilleurs) были изобретены после появления торпедных катеров, дабы топить последних, топивших эсминцы. Можно ли тогда считать контр-трансференцию “защитой”? Такое предположение раздражает классиков психоанализа, которые считают, что траснференция в качестве защитного аппарата рождается из той же аналитической ереси, что господствует в США, где человек порождает защищённое “эго” (политика брони, оболочки: мы пойдём дальше простых дредноутов (les contre-torpilleurs) и заколотим их (или, скорее, эго) бронелистами). Но в таких тупиковых ситуациях лучше не задерживаться. И кто, во всяком случае, действительно верит, что аналитик, даже бессознательно, может испытать защитную реакцию или даже отторжение от той мысли, что его пациент, теперь “исцелённый”, собирается от него скрыться, оставив его без нарциссического удовольствия от материнского вскармливания его сеансом, в котором грудь подана и захвачена, без дающего и получателя, стремящихся положить конец этому сокрытому от чужих глаз вспаиванию?

Таким образом, если контр-трансференция не является защитой (или только защитой), то необходимо оградиться от всех метафорических дебрей, связанных с понятием “контр-“ и заключить (“Я страдаю от слабости верования в последствия,” Жан-Жак Руссо), что контр-трансференция существует с самого начала. И это не является контр-трансференцией ничуть ни в меньшей мере, чем катер-истребитель (contre-torpeilleur) не является торпедным катером (torpeilleur). Контр-трансференция — это трансференция, только за исключением того, что это трансференция индивида А, который был проанализирован и который в своей взаимосвязи с Б уважает правила практики психоанализа. Не более.

Утверждение 10.

Заключительное; однако этот пункт может быть важен.

Раз он влечёт за собой закономерный вопрос: логика, что главенствует над терминологией контр-трансференции, вынуждает нас постановить, что трансференция представляет собой обязательный аспект лечения. Трансференция первична, в хронологическом (контр-трансференция наступает к концу) и логическом смыслах, либо же по своему существу. Кратко: примат трансференции и, следовательно, контр-трансференции занимает подчинённую позицию.

Во всяком случае, эти примат и подчинённость соответствуют официальной практике лечения.

Я не веду речь о конкретном опыте тех продвинутых практиков, кто отпускают себе всяческого рода дерзостные акты дерзости (d’audace audacieuses), вроде ухода, включающего разные медицинские процедуры, встречи вне рамок сеанса или даже (horresco referens) прошения о личных услугах. Эти несчастные и вовсе не знают, что делают.

Но что, если они были правы?

Гипотеза, которую я представляю здесь (это действительно только лишь гипотеза) покоится на предварительном отказе от того, что я называю иллюзией примата трансференции над контр-трансференции. Я сознательно смотрю с перспективы лечения (и всех так называемые аналитических эффектов, полученных индивидами в повседневной жизни, и так как лечение является лишь такой же частью повседневной жизни, всё это ведёт к вопросу о беспрекословном отделении — я не говорю о том, что подтверждено с медицинской точки зрения — лечения от повседневной жизни). И я считаю, что могу утверждать, что мы могли бы увидеть некоторые положительные стороны для будущего рассмотрения в растворении иллюзии о примате трансференции над контр-трансференцией.

Как мы к этому придём? В первую очередь, нужно понять, сможем ли мы впоследствии опровержения этой иллюзии понять не только самоанализ (фрейдовский и всех тех, что были проанализированы), но и то, как он вообще возможен. Мы сможем понять, что здесь, так же, как и “солдаты, набранные из гражданских”, существуют аналитики или эквивалентные им группы граждан, которые не держат при себе своих карточек, которые никогда не проходили курс в институте и никогда не были под чьим-либо надзором: совершенно, пускай редко, хотя я убеждён, что это гораздо более обыденное явление, чем нам представляется, все люди, кто достаточно проницательны, подобно магам, — даже по сей день они существуют, только мы их не жжём — все неизвестные психологи, помогающие детям, члены некоторых школ, даже люди, кто не работают в сфере взаимопомощи, но знают, как правильно помочь, редко остаются недопонятыми. Все эти неизвестные, безымянные воины бессознательного, отнюдь не состоят в каких-либо Обществах, но всё же работают в рамках трансференции.

Но, фактически, кое-что ещё можно вывести из школ этих неизвестных. Если эти люди, которые не были проанализированы, могут оказывать реальные аналитические услуги, то только лишь потому, что они работают над трансференцией и в её рамках. Но мы спросим себя: работают ли они над трансференцией и в её рамках при том условии, что им удаётся эффективно контролировать свою контр-трансференцию? И, уж тем более, не это ли делает каждый “настоящий” психоаналитик с самого начала сеанса (а не в его конце)? Не является ли “нейтральность” аналитика всего лишь “нейтрализацией”, т.е., контролем над его собственной контр-трансференцией? Но, затем, если всё это не миф, то необходимо идти дальше и заменить примат трансференции первичностью контроля над контр-трансференцией. Это в первую очередь дело практической первичности (а не теоретической). (Из утверждения 2 мы помним, что трансференция универсальна, следовательно, не существует примата теории в трансференции, но скорее примат практики, учитывая неравенство контроля над контр-трансференцией каждого из присутствующих индивидов, А и Б).

Преимущество этих утверждений не теоретическое и не имеет теоретических эффектов (сравните с областью психотерапии, психосоматики, телепатией, “объективных рисков” Бретона, т.д.), но скорее практическое: в форме проведения лечения в некоторых случаях. Но в этом последнем утверждении читатель поймёт, что я удерживаю при себе некоторые предположения, как и то, что психоанализ может приютиться среди народных масс.