Мы привыкли видеть письмо (текст) в большей степени либо от профессиональных писателей, либо от графоманов (вроде тех, кто публикуется на Стихи.ру или Проза.ру) — и в большинстве случаев после прочтения относим текст к одной из указанных категорий. Но есть еще такое письмо, как "мемуары" людей, в определенном возрасте обнаружевших своим долгом описать воспоминания: о семье, детстве, юности — одним словом, о своей жизни. Это автобиографические повести, авторский стиль которых и в некотором роде искренность, "наивность" которых и подкупают. Эти заметки достойны публикации отчасти и потому, что в них нет претензии на литературность. Тем не менее, как мне кажется, в них есть и писательский талант, и даже стиль. //Ценность этих воспоминаний еще и в том, что они, отчасти, написаны и публикуются во время войны. И перед нами предстаёт Одесса, которой уже никогда не будет, а, возможно, кому-то даже сложно представить, что такая была…

// PS/ подписи к фотографиям будут дополнены.

До службы в армии я ни разу не выезжал за пределы Беларуси. Получив повестку в армию, я даже и не представлял, куда забросит меня судьба. Хотя декан физмата пединститута и грозил мне отправкой на Сахалин, но не в его компетенции было определять место службы.

Погрузили в эшелон и повезли куда-то в южном направлении. Ночью на очередной остановке взглянул в вагонное окошко и увидел железнодорожный вокзал с надписью «КИЕВ». Что-то мне подсказало, что я нахожусь в\на Украине. Поезд двинулся дальше. Конечная остановка значилась — г. Котовск Одесской области. Куда-то исчезли леса. Кругом степь с куцыми линиями посадок. Среди деревьев засилье пирамидальных тополей.

Дело было в середине ноября. Вокруг была сырость, грязь. Покуда шли от станции до части, почувствовалось, что украинская грязь очень сильно отличается от грязи белорусской.

Служба в учебке в Котовске длилась по март-месяц. И особой прелести от украинских краевидов и ихнего климата я не ощутил.

В марте меня направили в боевую часть в Латвию, и я напрочь забыл об украинско-одесском эпизоде моей жизни. В памяти остался только украинский акцент старшины Святченко.

Я тогда и подумать не мог, что рядом, в пяти километрах от нашей учебной части, месит такую же грязь-чернозем моя судьба, моя будущая жена Люба.

Спустя шесть лет наши жизненные пути пересеклись в Ленинграде в общежитии Ленинградского института точной механики и оптики (ЛИТМО). Встретились, познакомились. Пошли свидания, то да се. В итоге все закончилось свадьбой веселой студенческой.

После свадьбы двинулся я с молодой женой в круиз по родственникам. Сначала — к моим в Беларусь, затем — к Любиным в\на Украину. После показательной программы в кругу моих родственников мы направились в сторону Украины. Можно считать, что я по-новому открывал для себя этот украинский мир.

По пути в Одессу сделали остановку в Киеве. Из этого города Люба по направлению завода «Арсенал» отправилась на учебу в Ленинград.

Центр Киева мы исходили вдоль и поперек. Крещатик, Подол, Киево-Печерская лавра, Бессарабский рынок! Я был очарован этим городом. И в дальнейшем, как только мне удавалось попасть в Киев, я не упускал возможности побродить по уже знакомым улицам.

 Дальше наш путь лежал в направлении Одессы. По пути решили заехать в Котовск, оттуда — в деревню Новоселовка, где жила бабушка Любы, родная Любина тетя Галя и проживали куча Любиных родственников.

В Котовске, проходя мимо территории воинской части, с трепетом вспомнил армейские будни, когда я с автоматом за спиной нес службу в карауле, охраняя склад ГСМ (горюче-смазочных материалов). В пургу, облаченный в тяжелый тулуп, ходил туда-сюда вдоль штабелей бочек и цистерн. А мимо, за забором с колючей проволокой, проносились поезда. В ярко освещенных вагонных окнах видны были играющие в карты, пьющие спиртное свободные люди.

И вот, я тоже свободный человек, стою по другую сторону забора. Человек начинает ценить что-то, когда его в этом что-то ограничивают.

В Новоселовке остановились у бабушки Александры. Здесь я впервые увидел растущий виноград. В те времена в Беларуси виноград был экзотикой.  А абрикосы, валяющиеся на земле под деревом, вообще ввели меня в ступор. В диковинку мне были и хаты-мазанки с крышами, покрытыми тростником.  В такой хате и жила бабушка Александра.

Во время посещения многочисленных Любиных родственников я вплотную прикоснулся к украинской кухне. Украинский борщ, вареники с вишней, вареники с картошкой, различные мясные присмаки. А какое объедение — свежеиспеченный хлеб с домашним маслом, который просто таял во рту. Ну и, конечно, украинская горилка!

Люба меня предупреждала: «Будь осторожен! Наши люди настолько гостеприимны, что стараются напоить гостя до отключки». Сначала я хотел прикинуться непьющим, но предположил, что родственники подумают, что Любе больного мужа подсунули. С другой стороны, под такую закусь да не выпить — грех!

Лицом в грязь я не ударил. И при встрече Любы с одноклассниками я всегда оставался в строю, чего не скажешь о Любиных одноклассниках.

Погостив пару дней у бабушки, мы выехали в Одессу, прихватив с собой Любину племяшку Ирину.

Вот мы и в Одессе! Сразу почувствовался колорит этого южного города. Очень много зелени, и очень много суеты. Разношерстная публика, особый одесский акцент. И в помине нет той размерности, которая отличает более северные города, такие как Минск, Питер.

Автобусы в село Первомайское (Першотравнево) отправлялись от Нового рынка, и Люба предложила прогуляться от железнодорожного вокзала до автостанции пешком через центр города.

Поначалу заглянули на знаменитый Привоз. Да-а!!! Это не Комаровка. По тем временам было большое различие. Это сейчас все как-то сгладилось, унифицировалось. А тогда рынок был пропитан своеобразным одесским торговым духом. Мясной ряд, Рыбный ряд. Вареные креветки, сушеные бычки, вяленая камбала. Различные безделушки, которые так и хотелось приобрести. Словами не описать ту атмосферу, которая царила на этом рынке. Надо было просто это видеть и там присутствовать. Правда, в этой толкотне надо было быть начеку. Вокруг шныряли подозрительные личности с бегающими глазками. Можно было зазеваться и остаться без кошелька.
После Привоза пошли по Пушкинской улице в направлении Дерибасовской. Не очень широкая улица, обсаженная каштанами и акациями, кроны которых создавали вверху своеобразный шатер. Сквозь просветы между домами можно было созерцать оригинальные одесские дворики, хорошо знакомые нам по фильмам. Теперь входы в эти дворики закрыты воротами с домофонами.

Вышли к началу Дерибасовской улицы. Восхитительный вид на Морской вокзал, Потемкинскую лестницу. Оперный театр: не такой монументальный как в Минске, но вполне симпатичный.

Улица Дерибасовская не была тогда еще пешеходной, но разношерстная публика прогуливалась туда-сюда по тротуарам. На каждом шагу из толпы выныривали личности с фотоаппаратами и производили внезапную съемку. Давали талончик, по которому можно было заказать сделанное фото (если понравится). Один раз мы с Любой воспользовались этой услугой.

Мне особенно понравились подвальчики на каждом углу, в которых продавалось вино «Портвейн приморский» на разлив. Стакан вина и шоколадная конфетка на закусь стоили 46 копеек, что было вполне приемлемо.

Вот с этого беглого осмотра и началось мое знакомство с Одессой.

Даже приехав в с. Первомайское я не терял ощущения одесской атмосферы. Это чувствовалось и в разговорах, и в отношениях.

Все-таки большую часть времени я проводил в с. Первомайском. В город выезжал иногда: за покупками, в гости, и, лишь изредка, для просто прогулки по городу.

Поездка в город тоже отличалась своеобразием. Личный транспорт еще не завоевал наши дороги. И основным средством передвижения был автобус. Количество желающих ехать на автобусе значительно превышало возможности этого автобуса. Тем не менее, все как-то умудрялись втиснуться в салон. И вы можете оценить мой подвиг, когда я вез из города детскую коляску.

Когда автобус отходил от остановки, то пассажиры (в основном, женщины) начинали дружно вытаскивать из сумок съестные припасы (большей частью, куриные ножки) и смачно закусывать. Хотя езды до города было не более получаса, ритуал этот повторялся изо дня в день.

В первый приезд в с. Первомайское я застал в разгаре стройки нового дома. Летняя кухня, сарай уже были построены.  Насколько мог, я подключился к строительным работам. Обратил внимание на особенности строительства. Дома строились из особого камня-ракушечника. Этот камень добывался в каменоломнях по побережью моря. По началу он был относительно мягким, хорошо поддавался обработке. Со временем на воздухе приобретал достаточную твердость и прочность. Недостатком была большая гигроскопичность, т. е. способность впитывать влагу. Поэтому, очень важна была гидроизоляция. В принципе, вся старая Одесса построена из этого ракушечника. Катакомбы вокруг города — это и есть места добычи стройматериалов.

Влился я в семейство Жуковских без проблем. Теща оказалась замечательной женщиной. С тестем тоже нашли сразу общий язык. С братом Любы Василием тоже нормально сконтачили. Я почувствовал настоящую семейную атмосферу, которой мне не хватало по жизни. Хотя случались и казусы.

Вспомнился смешной эпизод. Вася как-то нечаянно наступил на тюбик с Любиной губной помадой и раздавил его. Люба завизжала и вцепилась Васе за волосы. Вася в ответ начал давать Любе тумаков. А я стою в растерянности и не знаю, что делать. Вроде бы жену бьют. Как муж, должен был за нее вступиться. Но, с другой стороны, — ее агрессия не оправдана, она была не права. К счастью, драчка быстро закончилась без всяких последствий, кроме нелестных эпитетов в адрес друг друга. Но это обычные отношения брата и сестры. Сам прошел через это.

Познакомился с соседями. Справа жило семейство Антонюков. Такие зажиточные и очень эгоистичны. Все на улице их недолюбливали, но с нами у них были нормальные отношения. Жена Антонюка (звали его Николай), тетя Люба, и дочь Ольга часто заходили к нам, наверное, единственным на улице.

Слева жили семья Крахмалюков. Тетя Ася (работала на почте) и дядя Петя. Их сыновья — Игорь (старший) и Гриша (младший). Гришка был старше Светки (прим.* — старшая дочь автора) на года четыре, но общались, играли они на равных. Дядя Петя часто под предлогом ремонта теле-радиотехники звал меня к себе и сразу вел на летнюю кухню со всеми вытекающими последствиями. «Ремонт» обычно прекращали наши жены.

В этом же селе, но на другой улице, жил родной дядя Любы — Николай Гаврилович, дядя Коля. Жена его, тетя Люба, была почти нашей ровесницей, да и дядя Коля, годом рождения 1946-м, недалеко от нас ушел.

Жили они в домике с родителями тети Любы — бабой Фросей и дедом Иваном, которых уже нет среди нас. Но до сих пор вспоминаю пирожки от бабы Фроси. Ох была и кухарка! Когда не придешь, все время она на кухне: печет, варит, жарит. И вкуснятина такая! А какую самогонку она гнала! Дед Иван и дядя Коля (на то время) были основными потребителями ее алкогольной продукции. И как баба Фрося ни старалась запрятать свои изделия, все равно находили и втихую опорожняли емкости, не забывая заменить выпитое простой водой.

Но однажды баба Фрося сделала неожиданный сильный ход. Она спрятала свежеизготовленный продукт у деда Ивана под кроватью, чем обеспечила сохранность этого продукта на значительно большее время, чем обычно. Случайно наткнувшийся на драгоценное изделие дед Иван полдня был в растерянности, не верил глазам своим, и подозревал бабу Фросю в адекватности поведения.

Сам дядя Коля был неиссякаемым источником юмора, шуток-прибауток. Он мог рассказать обычную бытовую историю так, что слушатели могли от смеха надорвать животики. Очень хозяйственный мужик. Все что-то строил, перестраивал. Говорил, что его стихия — это цемент и песок.

Вот как судьба устраивает свои повороты. Когда я начал писать о дяде Коле, пришло известие — Николай Гаврилович умер. Взял и не проснулся. Очень прискорбно. Ведь он был последним из того поколения Белецких.

Когда я впервые приехал в Первомайское, у дяди Коли и тети Любы росла очаровательная, с белыми кудряшками дочурка Лилька. Ее назвали Лилей в честь сестры тети Любы, которая тоже жила в этом селе, но на другой улице. Лильке было где-то годика четыре, мы с ней подружились, и она не слезала с моих рук.

Мы с Любой частенько ходили в гости к дяде Коле. Засиживались допоздна.

Потом, почти одновременно, у нас с Любой и у дяди Коли с тетей Любой родились детишки. У нас дочь Светлана, у них — сын Александр. Я, помню, фотографировал их вместе, когда они лежали рядышком голенькими, сверкая всеми своими прелестями. Замечательная фотография получилась. Но эти неблагодарные детки, повзрослев, порвали в клочки эти шедевры фотоискусства, попутно обозвав меня непрофессионалом, хорошо, что еще морду не набили.

Когда Сашке исполнялся годик, дядя Коля решил устроить большой семейный праздник. Собрались все члены семьи Белецких во главе с бабушкой Александрой. Также все близкие родственники тети Любы.

Я, как всегда, подсуетился с фотосъемкой. Осталось много фотографий, запечатлевших этот исторический момент.

Вообще-то, с начала нашей семейной жизни, я с Любой каждый год приезжал в Одессу, в Первомайское. А иной год и по несколько раз.

Здорово поначалу было, когда семья была полностью в сборе. Отъедался тещиными присмаками, а они у нее были просто замечательными. Весь подвал был заставлен соленьями, вареньями, маринадами. Мария Гавриловна вставала обычно раньше всех. И пока мы отсыпались, она готовила завтрак и производила какие-то действия по поводу обеда. Что такое украинский борщ я, наверное, знаю лучше всех. Такой борщ уже никто не мог повторить. Наиболее близко к оригиналу была моя жена.

Как-то теща попросила привезти из Питера электродуховку, что я с удовольствием и сделал.

Какие пирожки меня ожидали в последствии! Ну прямо кулинарный рай!

У Светы первые три года пришлись на тусовку в с. Первомайском. Сначала с Любой, а затем, когда у Любы закончился академический отпуск, и она уехала в Питер продолжать учебу, Света была взята под опеку бабушкой Марией, тем более что бабушка работала воспитательницей в детском садике. Вот и таскала ее с собой на работу, обзаведясь специальной одноручной коляской.

У Светы в Первомайском была своя компания. Немного повзрослев, она начала шастать по соседям. Основной друг у нее был Гришка Крахмалюк. Летом они вместе плескались в корыте, иногда даже не раздеваясь.

Захаживала она и к Антонюкам, с порога заявляя, что зашла на минуточку, и проводила в гостях полдня. За что и получила прозвище «Минуточка».

Осенью 1981 г. мы с Любой жили в Минске на съемной квартире по ул. Калиновского, и получили письмо от Марии Гавриловны с просьбой забрать Свету. Я взял пару отгулов, смотался в Одессу, и привез Свету в Минск. Во время моего пребывания в Первомайском ничего особенного не заметил. Все шло своим чередом. Василий, придя с армии, устроился работать водителем. Вот только Иван Иванович начал больше выпивать. Но на сердце осталась какая-то непонятная тревога.

Через некоторое время после моего возвращения из Одессы мы получаем телеграмму с известием: «Мария Гавриловна умерла».

Очень печальное событие. Съехались все родственники. Я впервые в жизни почувствовал большую невосполнимую утрату. Вечером после похорон у меня случился сильный приступ тахикардии.

На следующий день после похорон случился интересный эпизод. Из предыстории надо рассказать об одной особенности этого дома. Было много странностей и непонятного. Теща утверждала, что к ней приходили видения. Да и Василий с Иван Ивановичем сталкивались с чем-то необъяснимым. Гости, которые иногда приезжали, слышали ночью чьи-то голоса, женский плач.

Я, как истинный материалист, особо не верил во всю эту нечисть, считал игрой воображения, с чем не соглашались остальные члены семьи.

И вот в тот день, вернее вечер, сидим мы в доме на кухне, т. е. я, Люба и тетя Галя, тещина сестра. И вдруг слышим, по чердаку раздаются чьи-то тяжелые шаги. Женщины здорово напугались, а я схватил фонарик и устремился на чердак, вход на который был с улицы. Поднявшись на чердак и осветив все чердачное помещение, я ничего особенного не обнаружил. Пыль лежала ровным слоем, следов никаких, даже кошачьих, не было.

Я спустился вниз, зашел в дом, и мне говорят, что слышали мои шаги, но они были гораздо тише шагов, которые мы услышали.

Если бы я лично, своими ушами, не услышал эти странные звуки, то до сих пор не верил бы в рассказы об этих странностях.

Конечно, после смерти Марии Гавриловны жизнь в Первомайском заметно потускнела, но продолжалась.

Семья наша пополнилась еще одной дочуркой. В память о замечательном человеке Марии Гавриловне мы назвали новорожденную дочь Марией, но все почему-то стали называть ее Машей. Родившись в г. Слуцке, она первый год своей жизни провела в Первомайском. Люба взяла на себя роль хозяйки. Тяжеловато ей было. Двое детей, двое мужиков — нагрузка еще та. А тут еще Иван Иванович задумал прижениться, и под вопросом была потеря дома, чего Люба не могла допустить. Люба проявила свой настойчивый и бескомпромиссный характер и не позволила свершиться неугодной сделке. Хотя крови они с Иван Ивановичем друг другу перепортили.

Когда был построен новый дом, в освободившийся старый домик поселили квартирантов. Молодая пара, музыкальные педагоги Толик и Наташа Шегеры. У них родился сынишка Димка, одногодок нашей Маши. Также одногодком Маши был Толик, внук Антонюка. Так что у Маши была своя тусовка. И, почему-то, все тусовки были у нас во дворе.

Как-то в гости зашел дядя Коля. А возле дома ковырялся в песке сосед Толик. Дядя Коля, подхватив его на руки с возгласом: «Машуня!», начал его обцелвывать. Тут вышла Люба и сказала, что это не Маша, а Толик Антонюк. Дядя Коля быстренько поставил Толика на землю: «Иди хлопчик, гуляй!».

Уже работая на заводе, я мог приезжать в Первомайское только во время отпуска, т. е. раз в год. Потом, когда поменял работу, случалось несколько командировок в сторону Одессы, которые грех было не использовать по своей выгоде, в своих интересах.

По приезду я уже не ощущал того комфорта, который обеспечивала нам Мария Гавриловна, но интересных дел и событий было немало.

Особенно я пристрастился к рыбалке. Сначала ловил на озере (по-ихнему — ставке). Таскал карасей, но иногда попадались и приличные карпики.

Хотел приобщить к рыбалке и Светку, когда ей было годика четыре. Взял ее с собой на ставок. Рассказываю, показываю, как надо ловить рыбу, цепляю на крючок карасика, даю ей вытащить рыбку с воды самой. И никакого восторга, никаких эмоций не наблюдаю. Ей, видите ли, гораздо интересней понаблюдать за ужиком, который ползал туда-сюда почти у самых ног. И я понял, что если не дано по характеру, то и не надо насильно прививать страсть к рыбалке. Кстати, с грибной охотой получилось тоже самое. И со Светой, и с Машей.

В один из погожих дней выбрался я на рыбалку. Пошел на ставок возле села Ольшанка (нынче этот ставок пересох, все заросло травой). Значит, таскаю я карасей. Чтобы было удобней забрасывать удочку, забрался в камыши. Вдруг слышу, по берегу вдоль ставка едет машина и непрерывно гудит, сигналит т. е. Проехала туда, едет обратно, и все гудит-гудит.

Что, думаю, за дурак там ездит, надо посмотреть на него. Выглянул я из камышей, и тут послышался вопль: «Вот он! Вот он!».

С визгом тормознулся возле меня старенький «Москвич». Оттуда выскочили Василий и два его друга. Сразу полезли в багажник, вытащили казан, кучу дров.

— Где улов? — спрашивают.

Притащил я садок с карасями. Мужики быстро почистили рыбу, загрузили ее в казан, добавили специи и подвесили казан над костром, который успели оперативно разжечь.

— Посмотри на заднее сиденье в машине, — говорит Василий.

Я заглянул, а там, как снаряды в рядок, лежат, на всю длину сиденья, бутылки вина.

Тут и уха подоспела. И понеслось…

Короче, есть о чем вспомнить.

Попозже, когда Василий переехал в поселок Биляры на берегу морского лимана, увлекся я и морской рыбалкой.

В 1985 году умер тесть Иван Иванович. И Василий остался жить в доме один. Хорошо, что рядышком были квартиранты, а так совсем тоска была бы.

С Толиком Шегерой я подружился особенно. Это был открытый душевный человек, с определенным чувством юмора, что я немало ценю в людях. Был у него автомобиль «Запорожец» красного цвета. Частенько мы с Толиком гоняли на нем туда-сюда. На этом же автомобиле я получал первые навыки вождения.

По жизни Толик был любителем «заложить за воротник». Я всегда с удовольствием составлял ему компанию.

Так как ассортимент продовольственных товаров в местном магазине был скудным, то жены частенько отправляли нас в город за продуктами. Затоваривались мы обычно на колхозном рынке, что в поселке Котовского (микрорайон Одессы. Не знаю, как сейчас он обзывается в свете прошедших переименований). Так как к сумме денег, выданных на продукты, прилагалась сумма на непредвиденные расходы, то эти расходы не заставляли долго себя ждать. Закупив пару бутылочек вина под названием «Струмок» (Родник или Ручеек в переводе с украинского), мы отыскивали укромный уголок, обычно в посадках акаций, и чувство выполненного долга закрепляли глотками этого напитка. Ну, само собой, завязывался разговор, дискуссии. Иногда проскакивала тема музыкальная. Обсуждались новинки поп- и рок-музыки. Как зарубежной (Аль Бано, Челентано, Пинк Флойд…) так и отечественной (Машина времени, Ротару, Пугачева…). В ходе дискуссии пытались перепеть известные шлягеры. И из зарослей акаций начало доноситься сначала тихое, несмелое пение дуэтом. Громкость звучания нарастала по мере выпитого. Вскоре по округе слышалась громкое уверенное пение: «По секрету всему свету, я дарю вам песню эту…».

Так как окружающие не вызывали милицию, то мы пришли к выводу, что наше пение им нравится.

С музыкальной темой у нас с Толиком получился однажды конфуз.

У соседей у Антонюков случились похороны. Умерла старушка, то ли мать, то ли теща. И нас, как соседей, пригласили на поминки. Я сидел рядом с Толиком, Люба рядышком. Ну, выпили за упокой усопшей одну рюмку, вторую, третью. Дальше все пошло на самотек. Начались беседы, разговоры. Кто о чем, а мы с Толиком о музыке. И в пылу разговора, исследуя творчество какого-то исполнителя, начали напевать его хиты. Остановились только после резкого толчка в бок со стороны Любы. Как мне показалось, общество даже не заметило нашего конфуза.

Однажды в один из моих приездов мы обнаружили некоторую нехватку финансов, которую решили поправить путем сдачи стеклотары. А пустых бутылок накопилось прилично, и если учитывать, что за одну сданную бутылку давали 17 копеек, то сумма выручки ожидалась весомой.

В Первомайском не было пункта приема, поэтому загрузив в багажник и салон бутылки мы двинулись в село Дегтяровка, где-то в 5 километрах от Первомайского. Дорога проходила через поле. По этому полю навстречу нам гнали стадо колхозных коров. Я человек деревенский, коровами меня не испугать, в отличие от Василия, которого в детстве корова перебросила через сарай. И он с этого времени панически боялся коров.

Мы с Толиком вышли из салона, встали возле машины и отгоняли близко идущих коров. Василий остался в салоне, и то ли ради шутки, то ли нечаянно защелкнул замки на дверях, т. е. заблокировал двери автомобиля. Наше внимание вдруг привлек огромный бык, который шел прямо на машину. Я уже собрался его шугануть, но в глаза бросилось кольцо в его ноздрях. Я, конечно, не трус, но здесь спинным мозгом почувствовал, что что-то пошло не так. Толик синхронно почувствовал то же самое. Мы рванулись к дверке машины — а она заблокирована. Василий из салона орет, чтобы мы отпустили кнопку, а мы судорожно дергаем и дергаем за ручку двери. В конце концов дверь открылась, и мы с Толиком одновременно нырнули в открытую дверь и заблокировались.

Бык подошел к машине, понюхал капот (напомню, что машина была красного цвета), отступил пару шагов назад. Глаза налились кровью, бык нагнул голову, и только хотел боднуть машину, как засвистел кнут пастуха, и бык, получив чувствительный удар по ногам, отскочил в сторону и пошел вслед за стадом.

Подошедший пастух сказал:

— Ну и наивные вы, мужики! Нашли, где спрятаться. Этот бык бульдозер с места толкает, а ваш «Запорожец» он как консервную банку раздавил бы.

В общем, адреналинчику немного отхватили. А быка, между прочим, Васькой звали.

С Толиком был еще один забавный эпизод. Как-то он предложил мне поехать в соседнее село Ольшанка. Там какой-то дядя Миша продает хорошее вино. Два раза мне предлагать не надо было, и мы на знаменитом «Запорожце» поехали в Ольшанку. Подъехали к дому дяди Миши. Толик с ним переговорил, и он вынес 3-х литровую банку вина, тарелку брынзы, и мы с Толиком начали дегустировать этот домашний напиток. Вино оказалось довольно хорошего качества. Пошли разговоры, воспоминания, как и при любом винопитии.

Я заметил в глубине двора собачью будку и лежащего возле будки пса. С куском брынзы в руках я пошел с ним знакомиться. Пес насторожено поглядывал на меня, но запах брынзы убедил его в моих добрых намерениях. Скормив собаке брынзу, я потрепал его по холке, погладил, попросил дать лапу. Немного подумав, пес протянул мне лапу. Контакт состоялся.

В этот момент на крыльцо дома вышел дядя Миша. Лицо его вытянулось вертикально, глаза стали большими и округлились:

-Хлопец! Тикай скоренько от него! -зашептал дядя Миша, застыв на крыльце.

— А что такое? — спросил я.

— Да я этой сволочи жрачку палкой подсовываю.

— Ну, ладно, — я напоследок потрепал песика за ушами, и пошел к лавочке, где еще были остатки вина.

Допив вино и поблагодарив хозяина, мы уехали домой. Назавтра, проезжая мимо этого дома, Толик остановил машину и предложил мне поздороваться со вчерашним другом. При виде этой псины, которая вчера мне казалась милой собачкой, у меня мигом выветрился вчерашний хмель. Ни под какими уговорами я не решился бы подойти к этому волкодаву. Хотя он ждал.

Продолжение этой темы случилось уже в городе. Как-то прогуливаясь по Дерибасовской, мы с Толиком вышли на Соборку. Это площадь в конце Дерибасовской улицы, в те времена там собиралась тусовка болельщиков футбольного клуба «Черноморец». Выступали ораторы, которые распинались о достоинствах как отдельных футболистов, так и команды в целом. Я как истинный болельщик минского «Динамо» не мог согласиться с некоторыми тезисами, звучавшими на этой тусовке, и попытался вставить свои «пять копеек».

 Тут Толик, ухватив меня за куртку, стремительно потащил подальше от круга черноморских болельщиков:

— Ты что? Сдурел? Вспомни собачку! Мигом порвут и пикнуть не успеешь.

И мы, не привлекая к себе особого внимания, потихонечку ретировались.

 …продолжение следует…