Карина Казарян (KP Transmission) о концептуальных основаниях своего альбома “Talaiporia Pneumatos“ (Томление Духа). Материал для этого дарк-эмбиент релиза, подобно спрятанному в бутылке мятежному духу, несколько лет томился в забвении. В прошлом году эти записи были извлечены из небытия и сложились в звуковое странствие по маршрутам гностического мифа, резонирующего с современной социально-политической ситуацией.

В начале 2024 года я почувствовала импульс к созданию нового альбома. В музыкальном полотне, которое в итоге возникло, довольно ярко, как мне показалось, ощущалась “мифологичность”, что-то глубоко символичное и потустороннее. Возникло стремление придать смысл этой музыке и после долгих размышлений и поисков я вспомнила о гностическом мифе, который интуитивно возник в памяти и довольно гармонично вписался в концепцию музыки.

Гностицизм — не только учение о вере в бытие Бога, зародившееся в первые века нашей эры, но и о пути, посредством которого достигается непосредственное познание (гнозис) Бога. В нем присутствует видение и акцент на молчании и непознаваемости, что на мой взгляд вполне соответствуют кинематографической сущности моей музыки. Но гностическая мысль также несет в себе потенциал трансформировать мир, который в ее понимании стал насилием, продуктом заблуждений, забвения и невежества, и существует лишь как кажущееся бытие.

Очень хорошо и точно о гностицизме высказывается художник и писатель Александр Бренер. Для него гнозис ценен своей перверсивной логикой сингулярной еретической мысли, это не догма и не система, а совокупность еретических, мессианских и освобождающих смыслов, рожденных в сопротивлении власти и навязанным истинам. Это зрение, молчание и отказ, радикальный способ мышления, в котором знание есть извлекаемое из познания незнание. Гностики стремились к личному, внутреннему знанию Бога и мира, противопоставляя его официальной идеологии власти. Гностицизм — это и катары, и богомилы, то есть истинные сообщества, затерянные в недрах истории победителей. По мнению Бренера в из более близких к современности мыслителей и художников к гностицизму ближе всего Ницше и Клоссовски. Ницше по вполне понятным причинам, а “искусство Клоссовски — это именно симулякры или иконы, в которых ангелы уже не страшатся демонов, а вступают с ними в танцевальные отношения”. 

Альбом Talaiporia Pneumatos был выпущен на кассете 8 марта 2024 года английским лейблом Industrial Coast. Вдохновленный гностическими манускриптами, он погружает слушателя в темы разрушения и фрагментации целостности, мрачной эсхатологической чувствительности к современности и текущей социально-политической ситуации.

В первой части альбома на стороне А предисловием обозначена структура создания мира по Валентину гностику (II век нашей эры), где перечислена совершенная Огдоада, 8 эонов плеромы, или полнота духовного бытия. Это есть эманации первоначального божества Bythos. После веков молчания Ennoia и созерцания, Bythos — глубокое, молчаливое и непостижимое Божественное — породил другие существа. Они имеют в своем формировании пары, то есть сизиги мужских и женских эонов. Если посмотреть на названия треков, мы видим, что каждый из них назван в честь одного из этих парных сущностей, эонов:

Bythos (Глубина) — Ennoia (Молчание)

Nous (Ум) — Aletheia (Истина)

Logos (Логос) — Zoe (Жизнь)

Anthropos (Человек) — Ekklesia (Церковь)

Эта совершенная Огдоада становится основой эманации 30 эонов Плеромы. Но последняя из них, Sophia, нарушает порядок.

Во второй части я рассказываю о падении мятежной Софии и ее томлении духа (Talaiporia Pneumatos). Испытав страстный порыв к Bythos и устремившись к нему из низшего эона к высшему (Eis Ten Abysson) она была остановлена бесконечным пределом Aionios Oros. После чего была низвергнута из Плеромы. 

_{Схема Ярослава Тимохина, сделанная по трактату Панарион Епифания Кипрского IV века н. э.}

София нарушает тем самым целостность Плеромы и оказывается исторгнутой из неё. Её негативные эмоции, ужас и печаль, порождают душу и материю. Она же производит на свет (Metra Photeine) Демиурга Demiourgos, создающего материальный мир. Втайне София наделяет этот мир пневмой — духом. Она без мужского начала порождает бесформенную Ахамот, уподобляемую выкидышу. Ахамот была исторгнута из Плеромы.  Для восстановления равновесия два высших эона — Христос и Святой Дух — явились в мир. Они открыли тайну гармонии и полноты и вернули Софию назад (Pronoia).

Вторая часть альбома — это исследование изгнания, томящейся пневмы, пронзающей материю. Треки названы по ключевым моментам мифа:

Eis Ten Abysson — стремление к бездне

Aionios Oros — встреча с вечным пределом

Talaiporia Pneumatos — страдание духа

Metra Photeine — сияющая матерь

Demiourgos — творец

Pronoia — промысл, через который возможно возвращение

София — это образ раскола и надежды. Она изгоняется, но не исчезает. Через неё в материальном мире мерцает память о другой реальности — о безмолвной полноте, откуда мы все, быть может, изгнаны. Именно через Софию гностики объясняют происхождение страдания и беспокойства. И в то же время — именно через нее начинается путь возвращения, поиска утерянного света. София — Свет в изгнании. В одном из самом загадочном и поэтическом гностическом трактате Гром, Совершенный Ум, звучит её голос, в котором соединяются свет и тьма, сила и уязвимость, мудрость и забвение, величие и страх, высший разум и разобщённость, стремление и утрата:

“Ибо я первая и последняя. 

Я почитаемая и презираемая.

Я блудница и святая.

Я жена и дева. Я мать и дочь. 

Я члены тела моей матери. 

Я неплодность, и есть множество ее сыновей. 

Я та, чьих браков множество, и я не была в замужестве.

Я облегчающая роды и та, что не рожала.

Я утешение в моих родовых муках. 

Я новобрачная и новобрачный.

И мой муж тот, кто породил меня. 

Я мать моего отца и сестра моего мужа, и он мой отпрыск.

Я раба того, кто приготовил меня. 

Я госпожа  моего отпрыска. 

Но он тот, кто породил меня до времени в род рождения”.

Этот трактат был обнаружен в составе Библиотеки Наг-Хаммади — собрания древних гностических рукописей на коптском языке, найденных в Египте в 1945 году. В нем воплощается гностическое понимание Софии (в некоторых источниках Исиды) как некоего архетипа, символизирующего как разрушение, так и потенциальное восстановление, свет и тьму. Это не просто стихотворение о Божественном Женственном, но и вопль души, которая потеряла свою целостность и ищет путь обратно к источнику. 

Особенно ярко представлена драма нисхождения Софии в исключительно важной и ценной для гностической традиции рукописи II века н. э. Пистис Софии (Библиотека Наг-Хаммади). В ней излагается сложное многоуровневое космологическое повествование, структура которого в каких-то местах фрагментарна, полна повторов и нелогичных искажений, что вызывает затруднения интерпретации, но в своей основе очерчивает наше переживание утраты и возвращения:

“Я (же) вошел в Тринадцатый Эон, и Я обнаружил Пистис Софию ниже Тринадцатого Эона, одну, и никого из них не было рядом с нею. Пребывала же она в этом Месте, печалясь и убиваясь, потому что не взяли ее в Тринадцатый Эон, в ее Место в Вышине. И потом, печалилась она из-за мучений, которые навлек на нее Дерзкий тот, который один из Трех Троесильных… И вот, случилось, когда Пистис София увидела Меня, светившегося премного, и не было меры Свету, которым обладал Я, (что) она пребывала в великом беспокойстве, и взглянула она на Свет Одеяния Моего. Она увидела Тайну имени своего на Одеянии Моем и всю Славу Тайны его, ведь обычно находилась она в Месте Вышины, в Тринадцатом Эоне. Но пела она гимны Свету в Вышине, который увидела она на Покрове Сокровищницы Света.”

Одним из самых загадочных и в то же время выразительных концептов гностического наследия остается учение о Боге всеобъемлющего. В своей крайней форме оно приводит к парадоксальному выводу: если Бог охватывает всё, то Его граница должна включать и материю — ту самую материю, которая с гностической точки зрения наполнена отчуждением, скорбью и демонической силой. В этом противоречии заключается внутренний раскол гностической мысли, ее стремление к целостности, достигнутой ценой отрицания самого мира.

Это противоречие между Божественным и материальным миром создаёт напряжение, которое является центральной темой гностицизма. Он стремится к восстановлению целостности, но, парадоксально, для этого необходимо отказаться от материальной реальности как источника божественного света. Этот путь — путь Софии, путь стремления к возвращению к полноте, и одновременно — путь через страдание и отчуждение.

Как и в первой упомянутой рукописи, Евангелие от Филиппа из Библиотеки Наг-Хаммади полно дуальности. Оно исследует парадоксальные отношения между материальным и духовным мирами, светом и тьмой. Здесь истина не находится в разрешении противоречий, а в их принятии как части пути к более глубокому духовному осознанию.

“Свет и тьма, жизнь и смерть, правое и левое — братья друг другу. 

Их нельзя отделить друг от друга. 

Поэтому и хорошие — не хороши, и плохие — не плохи, и жизнь — не жизнь, и смерть — не смерть. Поэтому каждый будет разорван в своей основе от начала”.

Как писал Джорджо Агамбен, который кстати сыграл роль апостола Филиппа в фильме Пьера Паоло Пазолини “Евангелие от Матфея” — “Великая гностическая тема, в той мере, в какой она еще безусловно касается нас, показывает, что в человеке сосуществуют чуждый миру элемент и элемент мирской, добрый принцип и злой, что человеческая жизнь поэтому от начала и до конца определяется конфликтом и возможным примирением этих двух противоположных элементов. Это непростая и обременительная задача, потому что два принципа — грязь и звезды — настолько тесно переплетены в земном существовании, что распутать их практически невозможно. Согласно гностической теологии, которую христианство наследует, по крайней мере частично не инвентаризировав, мир есть плод изгнания или падения (катаболе или проболе) из верхней небесной сферы в материальную нижнюю”.

В своем трактате Против Ересей Ириней Лионский (II века н. э.) называет Софию мужеженщиной, андрогинной фигурой: 

“И учат, что росою света владела Сила та, что схлынула от Женщины, и пала вниз прочь от Отцов по своей воле, росой  владея света: ее же называют Левою, и Пруник, и Софией, и Мужеженщиной. И прямиком спустилась в воды, которые недвижны были, и привела в движенье их, рьяно рванувшись к самым безднам, и тело приняла от них. Ведь к этой росе света у нее, по их словам, все вещи устремились и прилепились и обняли ее — и если бы росой той не владела, пожалуй, целиком в материи была б поглощена и потонула.”

Такой образ указывает на то, что гностики стремились к восстановлению первозданной целостности, предшествующей разделению на мужское и женское, что совершенство сводится к единству этой целостности. Таким образом, женское в гностицизме не только не принижено, но зачастую становится носителем глубинного знания (гнозис). 

Более того, в ряде гностических текстов явно прослеживается представление Святого Духа как женской ипостаси. Так, в Евангелии от Филиппа прямо сказано: “Некоторые говорили, что Мария  зачала от Духа святого. Они заблуждаются. Того, что они говорят, они не знают. Когда (бывало,  чтобы) женщина зачала от женщины?”.

В ряде гностических текстов Мария Магдалина предстает не просто как спутница Иисуса, но как его ближайшая ученица и духовная преемница, обладающая особым гнозисом. Она выступает как равная апостолам, а иногда и превосходящая их в понимании тайн.

Валентин гностик представил своё учение в книге Евангелие Истины (Библиотека Наг-Хаммади). В нём Христос изображён как небесное Существо, которое имело лишь «видимость плоти» и стремилось открыть людям их духовную сущность. Спасение для человека заключается в пробуждении от сна, а этот сон — земная жизнь, полная страданий. Спасение состоит в осознании своей тождественности с небесным миром Плеромы. Эти идеи, которые удивительно напоминают греко-индийский мистицизм, по своей сути глубоко чужды апостольской традиции о Христе.

Гностический миф парадоксален: он описывает как мир возник из отчуждения, но именно в нём можно уловить зов к тому, что было утрачено. То есть он описывает вселенную, возникшую из ошибки, и всё же допускает в ней пробуждение. В этом мифе ощутимо сходство с основной мыслью Гегеля, где он говорит о том, что абсолютный дух изначально будучи абстрактным создает материальный мир, отчуждая себя от себя, чтобы узнать себя через иное. Основное различие, однако, заключается в том, что для Гегеля материальный мир — это не падение или ошибка, а необходимый этап в раскрытии истины. Это становление разворачивается через самопознание, которое возможно только через посредство иного, через процесс возвращения к себе. Отчаяние же Софии необходимо, чтобы человеческое существо пронзила молния духа. Иначе он не проснется.

Об этом же говорил и Эрнест Ренан, находя параллели с Гегелем: "Метафизика гностиков в своем болезненном величии напоминает метафизику Гегеля. Цель всего космического процесса — очищение от мучительных желаний и обретение покоя в бессознательном бытии".

_{справа: обложка альбома Talaiporia Pneumatos слева: Картина Хильмы аф Клинт Svanen}

Такая мифологическая структура находит яркое выражение в цитате из “Демиана” Германа Гессе: “Птица выбирается из яйца. Яйцо — это мир. Кто хочет родиться, должен разрушить мир. Птица летит к Богу. Бога зовут Абраксас”. Визуальной отсылкой к этой цитате стало оформление альбома. Художник предложил изобразить двух птиц, складывающихся в подобие херувима, вдохновившись сюжетом одной из работ Хильмы аф Клинт, но с ориентацией на более графическое решение, напоминающее иллюстрации к алхимическим манускриптам. Вместо двух переплетенных лебедей он нарисовал двух ястребов, олицетворяющих интенсивность, точность и стремление к трансформации.

_{Иллюстрации к обложке книги Демиан Германа Гессе}

В этом образе воплотилась гностическая дуальность — единство противоположностей, напряжение между духом и материей, светом и тьмой, а также идея о том, что для трансформации и нового рождения требуется разрушение старого мира.