Герой
И, вроде, жив и здоров,
И, вроде, жить не тужить.
Так откуда взялась печаль?
«D’où Vient Donc Cette Tristesse» (Печаль)
«Le Dernier Des Héros» (Последний герой)
«Вы, возможно, пробовали повторять слово подряд столько раз, что смысл его становится все бледнее и бледнее, и, наконец, исчезает совсем, и тогда само слово — уже не более чем сочетание звуков.
Я наблюдаю от курса к курсу, как для студентов работа с единственным завершенным романом этого писателя становится практически бессмысленной. Как они, читая многочисленные написанные на эту тему труды и комментарии, начинают говорить не своими словами и не о своих мыслях. Как уверенно выводят неубедительные заключения о том, зачем была написана эта книга, о том, как автор воссоздал из себя протагониста или, наоборот, как он не похож на своего героя. И еще я так же давно наблюдаю, как им все это до нестерпимого скучно.
Мне посчастливилось читать роман в школе. И те два урока — о самом романе и о его авторе — стали для меня первыми шагами в изучении литературы. Я благодарен тем из вас, кто дал оценку моим работам, тем, кто дал мне возможность опубликовать мои комментарии к роману, но особенно и прежде всего я испытываю благодарность к моему школьному учителю, который не дал мне шанса читать хрестоматийные критики и заставил впустить роман в себя, как впускают личное решающее письмо от близкого человека.
Я имею наглость утверждать, что этот способ работы с романом — лучший из всех мне известных. Я начал уже вести курс по своим наработкам, используя большинство доступных исследований, и верю, что смогу устроить так, чтобы студенты испытали все, что только можно испытать, изучая книги и их авторов. Кроме скуки…»
Один из слушателей в средних рядах коротко с прищуром посмотрел на лектора, затем снова опустил глаза. Он, как и все присутствующие, устал. Это был последний доклад в тот день.
Всего только часа два-три спустя глубоко пожилой человек сидел в баре недалеко от гостиницы и вспоминал. Он вспомнил, как вынужден был на некоторое время уйти из университета. Как единственным местом, которое он смог найти, чтоб зарабатывать, была обычная школа. Как он в модном, но единственном своем пиджаке пришел на первый из уроков. Как шушукались старшеклассницы и как надменно смотрели на него мальчишки, уже равные ему по росту. Как он предчувствовал свою к ним неприязнь, и как она в полной мере подтвердилась. Как после первых отметок об успеваемости его возненавидели все, даже влюбленные ученицы. И как он в один из сотни этих нудных уроков вдруг угадал, зачем он здесь.
Он помнил теперь тот обычный плоский день школьного преподавателя в конце осени. Помнил, что в тот день у него было несколько лекций в старших классах. Помнил, как мысленно со злой насмешкой предварял ответы учеников, наперечет зная, что именно из отрывков критических статей, предложенных к прочтению в учебнике, они выберут, а что — не упомянут вовсе.
На одной из лекций ему предстояло дать биографию автора, ключевого в его исследованиях. Вспомнил он теперь, как это его злило и волновало одновременно. Как перед самым началом того урока вдруг страшно захотелось курить, и потели ладони холодных худых рук…
— Это
— Здравствуйте, простите, что не обернулся. Туговат на ухо стал. Не слыхал. У вас был прекрасный доклад, мне понравился ваш подход. — Он собирался встать с намерением расплатиться, когда докладчик вдруг удивленно спросил:
— Вы не помните меня? Я — ваш ученик, школа …, год … Вы читали нам курс литературы.
…Некрасивый мальчик в одном из последних рядов неотрывно смотрит на него весь урок, а он все говорит, говорит. Он начал говорить с первых минут лекции, не спросив домашних заданий, не проверив кто пришел на урок. Он очень спешит, боясь упустить что-то, не успеть что-то рассказать. Он старается втиснуть в отведенное время все важные детали и вехи короткой, но насыщенной биографии.
А мальчик смотрит и слушает, захлебнувшись вдруг этой огромной судьбой, издали видевшейся бурной и полной, как сизые северные воды. Заманчивым показалось кататься на волнах, плавать за стаями блестящих серебром, жирных рыбин, нырять во тьму и выныривать, чтоб с наслаждением вдохнуть. И вот ты вдруг оказываешься там, внутри, где вокруг тебя, такого нежного, с такой еще горячей кровью и острым желанием лететь, только вяжущее ледяное море. Оно — пустынно. И на сколько хватит у тебя сил жить в нем, ты не знаешь. И все время своего плаванья в этой беспощадной сини ты помнишь про начало, про время, про временность. Про смерть. Потому что она сидит на твоем левом крыле и перебирает костяным клювом атласные твои перья. Это чтоб ты не забывал о ней. Потому что она влюблена в тебя и в твои крылья и ни за что с тобой не расстанется…
Мальчик вздрагивает. Он в классе. Слушает. Теперь отрывки из стихов вплетаются в рассказ о жизни. Со скрежетом и с болезненным усилием втаскивает он в свою душу массивные, очень неточные и грубые слепки чужой души. Он старается собрать их как можно больше, чтоб потом в тишине, в одиночестве, как следует их рассмотреть, изучить и попробовать сложить из них образ, объемный и цельный.
А учитель все говорил и говорил. Он возмущался тем, как неестественное для юноши, еще совсем мальчика, чувство временности, постоянной близости смерти, пронизывающее многие его тексты, маститые критики приписывали его желанию подражать великому английскому поэту. Настойчиво нападая на всех, кто критиковал писателя, учитель шел против обвинителей защитным фронтом, гордо неся на своем знамени возраст смерти своего подзащитного. Он просил прочесть одно произведение, другое и рассказывал о той или иной реальной ситуации из жизни писателя, связанной с упомянутыми текстами.
Он говорил, что миры людей с большими талантами настолько велики, что разворачиваются шире самих личностей, открывая их души для всех, не оставляя сокровенного. Что такой степени искренность невозможно сымитировать, что она болезненна, но и спасительна, и потому неизбежна. Что при этом написанное никак не исповедь, но настолько истинно, что и не верить невозможно. Что поразительная эта искренность и определяет востребованность текстов автора вот уже третье столетие. И когда вдруг оборвалось время и зашумели коридоры, дети очнулись, учитель спохватился и пообещал на следующем уроке разобрать уже сам роман.
В тот день не стало больше отстраненного, несносно язвительного, несправедливо-жесткого преподавателя. Появился кто-то совсем близкий, умный и чувствующий, способный все понять и все объяснить.
Пожилой мужчина встал, пожал руку докладчику и насколько мог мягко произнес:
— Простите, я устал, да и с памятью у меня совсем худо в последнее время… но доклад ваш я отметил — очень хорош.
